Страница 41 из 85
Глава 20
Я выругался вполголоса – успев, к счастью, заменить рвущийся наружу великий и могучий русский язык чем-то подходящим из местного. И лишь немыслимым усилием воли заставил себя не дать волю Дару, не полезть за пазуху в поисках “люгера” и даже не дернуться – в общем, бестолково захлопал глазами, вытаращился и кое-как изобразил удивление.
Впрочем, оно-то как раз было вполне искренним – и скрыть подобное не смог бы даже самый талантливый лицедей. Так или иначе, мадам Марсо расколола меня. Но вместо того, чтобы звать полицию или достать из-под стойки что-нибудь вроде двуствольного ружья – только улыбалась во все зубы и выжидающе смотрела на меня.
Все так же без злобы или тревоги – со странно-веселым любопытством.
– Я живу на свете уже много лет, мсье – и, уж поверьте, умею отличать мужчину от женщины, – негромко проговорила она. – Но не волнуйтесь. Головорезы, жандармы или ревнивый супруг… какая разница? У вашей подруги наверняка есть причины путешествовать в мужском платье, и старухи Марсо они совершенно не касаются.
– И все же вы об этом заговорили. – Я оглянулся на посетителей в углу и, облокотившись на стойку, продолжил: – Зачем?
– Чужаки в наших краях бывают нечасто. А возможность перекинуться парой слов с симпатичным юношей выпадает и того реже.
Когда мадам Марсо полезла куда-то под стойку, я на мгновение снова напрягся – но тут же выдохнул. Она достала всего лишь пачку сигарет и длинный мундштук, который тут же засунула в зубы: видимо, рассчитывала, что беседа будет достаточно продолжительной.
И я, пожалуй, не имел ничего против. Самую страшную нашу тайну мадам Марсо раскусила за каких-то полминуты, а все остальные ее, похоже, ничуть не волновали: она то ли и вовсе не знала, что местная полиция ищет беглецов – то ли по неизвестным мне причинам не собиралась сдавать взявшихся неведомом откуда странных чужаков.
А рассказать наверняка могла немало – начиная с того, куда нас вообще занесло.
– Что ж, почему бы и нет. – Я пожал плечами. – Особенно если у вас найдется кружка холодного пива.
– Я не собираюсь угощать вас этой дрянью. – Мадам Марсо скривилась и не глядя подхватила с полки за спиной початую бутылку. – Выпейте лучше мозельского. Свежий урожай – в самый раз для господина, которого наверху ждет юная девушка… конечно же, если вы не собираетесь провести полночи, болтая со старухой.
Мадам Марсо не сводила с меня глаз, но ее руки, казалось, жили собственной жизнью: наполнили бокал рубиново-красной жидкостью примерно до половины, чуть подвинули ко мне – и потянулись за зажигалкой на краю стойки. Когда пламя вспыхнуло, освещая морщинистое лицо и пальцы, я заметил, что хозяйка отеля действительно куда старше, чем казалось вначале: ей явно было не шестьдесят с небольшим лет, а все семьдесят пять… если не больше.
Впрочем, слово “старуха” к ней все равно как-то не клеилось. Годы добавили морщин, высушили кожу и покрыли сединой волосы в высокой прическе – но не смогли ничего сделать ни с голосом, ни с осанкой.
Ни с чем-то еще, не видным глазу. Даром я воспользоваться не мог, но и без него ощущал исходящую от мадам Марсо… нет, не силу, конечно же – скорее почти осязаемое тепло обаяния и, пожалуй, даже некой притягательности или врожденной грации, обычно присущей только родовитым аристократкам. Было в ней что-то от Гижицкой, хоть их и разделяла пропасть больше, чем в полвека.
Едва ли такая женщина могла провести всю жизнь здесь, на самой окраине земель германского Рейха. И я наверняка узнал бы немало интересного, будь у меня возможность хотя бы рассмотреть висевшие на стене около стойки фотографии, на одной из которых я совершенно точно разглядел Эйфелеву башню.
– Раньше мне случалось бывать и далеко отсюда… в Париже осталась сестра. – Мадам Марсо перехватила мой взгляд и негромко вздохнула. – Не знаю, увидимся ли мы с Софи снова.
– Это… из-за войны, да? – осторожно спросил я.
– Именно так, мсье, черт бы ее побрал… Будто бы у нас и без этого не хватало проблем! – Глаза мадам Марсо недобро сверкнули в полумраке. – Я никак не возьму в толк, почему сыновья Эльзаса и Лотарингии должны умирать в России только из-за того, что какому-то сумасшедшему взбрело в голову застрелить его величество кайзера.
Ну конечно!
Только теперь все окончательно встало на место. Конечно, мы никак не могли проскочить на грузовике наверняка прекрасно охраняемую с обеих сторон границу между Францией и Рейхом… зато, похоже, забрались куда дальше и на юг, и на запад, чем казалось по дороге – и приехали прямиком на земли, за которые Габсбурги и Парижский двор спорили чуть ли не веками.
И где-то сто лет назад предку покойного кайзера Вилли повезло больше: над местными коммунами взвилось знамя Священной Римской империи германской нации, и местная знать – та, что уцелела – присягнула на верность короне Рейха.
Сама мадам Марсо помнить этого, конечно же, не могла, даже если прожила на белом свете не меньше моего деда. А вот ее мать или отец – вполне. Наверняка они оба носили французские имена… да и считали себя наверняка французами, как и чуть ли не все население по обе стороны Мозеля.
И это объясняло если не все, то многое.
– Знаете… я ведь родился далеко отсюда, мадам Марсо. – Я пригубил вино из бокала. – И местные нравы…
– Вам незнакомы? Охотно верю. – Над стойкой поплыл сизый табачный дым. – Достаточно услышать ваш акцент. Удивительно, что вы вообще говорите по-французски – многие даже на западе Империи не утруждают себя подобным… и уж тем более им не понять, почему и Лотарингия, и Эльзас не желают воевать под чужими знаменами.
– И почему же?
– Это не наша война… Без нас, мсье – так говорят местные парни, когда видят вербовщиков из Вены. – Мадам Марсо мрачно усмехнулась. – Пусть немцы и австрияки гибнут, сражаясь за непомерные амбиции канцлера, если им так угодно – но я не желаю, чтобы вместе с ними умирали те, кого я помню еще мальчишками.
– Разве кто-то станет их спрашивать? Каприви не из тех, кто прощает непокорных. – Я вздохнул и, склонив голову, негромко добавил: – Я и сам…
– Бежите от службы в армии? – Мадам Марсо осторожно коснулась моего плеча. – Уж поверьте, мсье, здесь никто и не подумает осудить вас за подобное… Слишком многим пришлось уйти на фронту отсюда, из Ретеля – и одному Богу известно, скольким суждено вернуться обратно живыми и здоровыми.