Страница 28 из 85
Впрочем, мишеней хватало на всех: сразу три крылатых тени вынырнули откуда-то слева, и я, выпустив штурвал, принялся наводить Свечку. Сложное заклятье заняло чуть ли втрое больше времени, чем обычная Булава или Серп, зато и промаха не дало: пламя возникло прямо перед аэропланом и тут же ударило в винт, а через несколько мгновений охватило весь корпус до кабины.
Еще минус один.
Краем глаза я заметил, как Гижицкая швырнула сначала Копье, потом второе и затем – видимо, от бессильной злости – запустила совершенно бесполезного Горыныча. Огненное заклятье сердито взвыло, вырвавшись из гондолы наружу, от набегавшего потока воздуха дернулось в сторону хвоста – но потом выровнялось и неторопливо устремилось за ближайшим аэропланом. Уверенно и ровно – и все-таки слишком медлительно, чтобы догнать юркую машину.
А вот у придворного, имени которого я так и не удосужился спросить, дела шли неожиданно бодро. Выучки ему явно не хватало, зато мощи оказалось чуть ли не больше, чем у меня: он даже не пытался целиться заклятьями – орудовал чистой силой Дара. Немыслимым усилием дотянулся через сотню метров до двух аэропланов разом, подхватил оба прямо в воздухе – и, с негромким хлопком соединив ладоши, бросил их друг на друга. Удара я не слышал – видел только брызнувшие во все стороны обломки корпуса, оторванное крыло и, кажется, пламя от вспыхнувшего топлива из баков.
И крохотную фигурку, беспомощно трепыхавшуюся в воздухе и летящую вниз, к земле.
Но переживать за немецкого пилота у меня не было ни желания, ни уж тем более – времени: слева на “Петра Великого” заходили еще три аэроплана. Два привычных, серых, с черными тевтонскими крестами-балкенкройцами на крыльях. И еще один – зачем-то выкрашенный в совершенно неуместный в небе кричаще-алый цвет. Из гондолы красная машина казалась куда крупнее остальных и как будто летела чуть быстрее.
Я ударил магией за мгновение до того, как заработали немецкие пулеметы: пули снова месили многострадальную рубку, но и крайний слева аэроплан вспыхнул, поймав Свечку прямо по курсу. Но на “красного” магия не подействовала: то ли я ошибся с потоком Дара, то ли для командира летучего отряда германский канцлер разорился на “глушилку”. Времени разбираться не было – и я просто последовал примеру придворного. Подпустил уцелевшую двойку аэропланов чуть ближе и, подхватив серую машину магией, изо всех сил швырнул ее вбок.
“Красный” начал двигаться даже раньше, чем его бедняга-сосед дернулся, сваливаясь с курса. Чуть задрал нос вверх, крутанулся в воздухе и, не переставая строчить из пулемета, немыслимым пируэтом ушел куда-то в сторону и вверх, избегая удара.
Простому смертному едва ли хватило бы реакции на такой маневр – и я скорее, почувствовал, чем догадался: красной машиной управляет Одаренный. Сильный маг и опытный офицер, наверняка поучаствовавший не в одном сражении. Его аэроплан до последнего расстреливал дирижабль – и лишь чуть ли не перед самой гондолой нырнул вниз.
На мгновение застыл в воздухе, словно парящая хищная птица – и вдруг снова перекрутился, выгибаясь и разворачивая нос к земле. По всем законами физики должен был рухать вниз камнем – но прямо подо мной выровнялся и снова улегся на послушный ветер, напоследок продемонстрировав кресты на красных крыльях. Ловкий, быстрый и до скрежета зубов недосягаемый, немец будто издевался надо мной. Знал, что зацепить мне его уже нечем.
От злости я готов был даже вырвать кусок обшивки, чтобы подбить ему хвост – но, конечно же, не успел.
Дед или многоопытный Андрей Георгиевич на моем месте, пожалуй, и справились, но мне отчаянно не хватало концентрации. Я мог кое-как управлять дирижаблем, держать Щиты, глазеть по сторонам и даже атаковать магией – но уж точно не делать этого одновременно. Не знаю, сколько человек уцелели в кают-компании – криков оттуда уже почти не слышалось. Да и едва ли мне сейчас помогли бы даже все Одаренные на борту вместе взятые.
“Петр Великий” получил достаточно дыр в обшивке – и теперь заваливался на нос и мчался к земле. Винты двигателей еще работали, ускоряя ход, но и без них дирижабль справился бы не хуже. Беспощадная сила тяжести добавляла скорости, и мы понемногу даже обогнали уцелевшие аэропланы.
Не в полете. Кажется, это называется “свободным падением”.
Зеленые квадратики стремительно приближались – да и река больше не казалась блестящей ниточкой. При желании я наверняка бы смог различить и постройки, и даже людей, но почему-то пялился во вновь сошедшие с ума приборы, будто те еще были способны хоть как-то мне помочь.
– Держись! – заорала Гижицкая. – Выровняй эту чертову штуковину, слышишь меня?!
– Пытаюсь!
Я всем весом налег на руль высоты, и хрупкая рукоятка не выдержала: с треском переломилась, оставив лишь бесполезный обломок. Штурвал еще кое-как крутился, но я едва мог сдвинуть заклинивший механизм. Будь перед моими глазами спидометр, он наверняка показывал бы километров сто пятьдесят в час – если не больше. Ветер завывал и хлестал из разбитых окон хлестал, что становилось больно глазам. Гижицкую оторвало от меня и швырнуло куда на пол, к двери.
Если бы не панель спереди, я бы наверняка полетел за ней следом – и только чудом удержался, едва не выломав из нее штурвал. Впрочем, управлять “Петром Великим” уже не мог даже он: рули наверняка оторвало или ветром, или немецкими пулями.
– Мы падаем! – Гижицкая каким-то чудом поднялась на ноги и снова вцепилась в меня. – Ты… Кто-нибудь знает, что делать?
– Ничего, – простонал с пола капитан. – Держитесь крепче, сударыня… И да поможет нам всем Господь.