Страница 115 из 126
Богдо-гэгэн Джебцзун-дамба-хутухта VIII, он же Богдо-хан, «Многими возведённый» и Живой Будда, как называли его европейцы, в то время ещё считался монархом, давал аудиенции, восседая на «двойном» троне рядом с женой, к нему ещё являлись на аудиенции члены революционного правительства и подносили дары — тем меньшие, чем выше было место дарителя на лестнице власти, но в этом старце видели теперь только мумию прежнего священного величия. Он был не столько символом власти, сколько её ширмой, обветшавшей до полной прозрачности и не способной скрыть то, что за ней происходит. Ему оставалось лишь превратиться в мумию настоящую, что и случилось в 1924 году.
Высказываются догадки, будто большевики ускорили его конец, чтобы побыстрее превратить монархию в социалистическую республику, но, может быть, он просто не смог жить без умершей годом раньше любимой жены Дондогдулам, с которой никогда не расставался. Его высушенное и покрытое золотой краской тело (шарил) торжественно поместили сначала в Майдари-Сум, затем перенесли в храм при дворце Шара-ордо, откуда оно бесследно исчезло в середине 1930-х годов, когда начались предсказанные Унгерном гонения на «жёлтую религию». Ещё раньше, в 1928 году, VII съезд МНРП запретил искать его девятое перерождение[224].
3
Унгерн был уже мёртв, когда Бакич с остатками Оренбургской армии появился на западе Халхи и вместе с Кайгородовым осадил монастырь Сарыл-Гун, где укрепился едва ли не вдесятеро меньший отряд сибирского латыша Карла Байкалова (Некундэ). Жестоко страдая от голода, красные героически оборонялись в течение почти двух месяцев, пока с севера не подошли подкрепления. Бакич вынужден был снять осаду и в начале зимы, окружённый советскими и красномонгольскими отрядами, сдался Хатон-Батору Максаржаву, в итоге нарушившему все условия, на которых Бакич согласился сложить оружие. Есть известия, что он имел возможность бежать, но мужественно предпочёл разделить судьбу своих солдат. В мае 1922 года Бакича, начальника его штаба генерала Степанова и 16 высших офицеров судили в Новониколаевске. Всех приговорили к расстрелу. Суд состоялся в том же театре «Сосновка», и общественным обвинителем снова выступил Ярославский. Правда, пропагандистской шумихи было теперь поменьше. Унгерн с его монархизмом, свирепостью и аристократической родословной стал настоящим подарком для большевиков, а Бакич, выдвигавший эсеровские лозунги и воевавший под красным флагом, был фигурой не столь удобной для показательного процесса.
Караван из более чем семисот русских беженцев, поселенцев с семьями, а также ушедших от Бакича и Кайгородова офицеров и казаков, покинул Кобдо раньше, чем его заняли красные. Эту группу с боями вывел в Китай полковник Сокольницкий, но атаман Казанцев, палач Улясутая, громивший монастыри и поголовно вырезавший их обитателей вплоть до мальчиков-хуврэков, был схвачен советским отрядом. По просьбе монголов Казанцева выдали им на расправу, и они подвергли его мучительной казни.
Кайгородову посчастливилось избежать плена, он вернулся на Алтай, с небольшим отрядом скрывался в горах и сумел причинить немало хлопот местным властям, пока его не выдал предатель. Дом в селе Катанда, где он заночевал 10 апреля 1922 года, был окружён «истребительным отрядом» краскома Ивана Долгих, бывшего жестянщика, в будущем — начальника ГУЛАГа; Кайгородов отстреливался до последнего, а затем застрелился. Долгих лично отрубил ему, ещё живому, голову, которую триумфально провезли по сёлам и привезли в Барнаул, как голову Джа-ламы — в Ургу, но не на пике, а в ящике со льдом. Здесь её предъявили жене Кайгородова, сидевшей в городской тюрьме. После того как она опознала мужа, комдив Овчинников в большой кастрюле со спиртом принёс эту голову прямо на заседание Алтайского губисполкома. В той же таре трофей отправили в Новониколаевск, где им любовалось вышестоящее начальство. Потом, видимо, голову Кайгородова закопали в одной из безвестных могил вместе с телами жертв тамошней ЧК.
Казагранди по приказу Унгерна был убит в июле-августе 1921 года. Приговор инспирировал и привёл в исполнение сотник Сухарев, мечтавший занять его место. Он добился желаемого, но ни для него самого, ни для его людей ничего хорошего из этого не вышло. Приняв командование отрядом, Сухарев решил идти не на соединение с Азиатской дивизией, а на восток, в Китай. Оставшиеся под его началом полтораста человек с невероятными лишениями добрались до Буир-Нора, и тут китайцы отыгрались на них за все прежние поражения. Отряд был почти полностью уничтожен; сам Сухарев пустил себе пулю в лоб, перед этим застрелив сестру милосердия, с которой жил.
Лаврову и Витте, двум помощникам Унгерна в его попытках наладить экономику Монголии, добраться до Китая тоже не удалось, но оба остались в живых. Выехав с семьями на восток, они узнали, что на границе китайские солдаты грабят, а то и убивают русских беглецов, и разбили лагерь на Орхоне, решив подождать, пока всё успокоится. Здесь их захватили красные монголы, доставили в Ургу и сдали властям. Некоторое время они просидели под арестом, потом были увезены в Новониколаевск — вероятно, чтобы использовать их как свидетелей на суде над Унгерном, но это не понадобилось. Витте сразу отпустили, а Лаврова как эсеровского деятеля отправили в Москву, где готовился процесс правых эсеров. В Лубянской тюрьме он ждал смерти, однако через год его освободили. Как раз тогда была образована Бурят-Монгольская автономия, и старые знакомые Лаврова по Иркутску (в том числе, вероятно, Шумяцкий), которым он был известен как прекрасный финансист, добились его отправки в Улан-Удэ. Из смертника он превратился в министра финансов, спустя два года из-за потери зрения вышел в отставку и в благодарность за труды был отпущен к обосновавшимся в США взрослым детям.
Витте с женой из Новониколаевска предусмотрительно не поехал ни в Москву, ни в Петроград, а подался в провинциальный Новочеркасск. Там он всю оставшуюся жизнь, до конца 1940-х годов, спокойно проработал в Институте риса и Мелиоративном институте[225].
Его дочь, жена Бориса Волкова, соединилась с мужем в Китае, после многолетних мытарств они оказались в Америке, где вскоре развелись. Елена Витте вышла замуж за выходца из Одессы, удачливого бизнесмена Натана Силвермастера, не подозревая, что этот болезненный человек, страдавший тяжёлой формой бронхиальной астмы — резидент советской разведки в Вашингтоне. Позднее муж обо всём ей рассказал, и она до самой его смерти помогала ему в делах. Умер он неразоблачённым. Его портрет — в музее ФСБ на Лубянке.
Тизенгаузен, арестованный в Урге, через месяц в Новониколаевске был отпущен на свободу вместе с Витте и со своей гражданской женой Архангельской, ургинской симпатией барона, поселился в Иркутске. Здесь эта черноглазая красавица, приложившая руку к созданию «Приказа № 15», со свойственной ей практичностью открыла «салон дамских нарядов». Муж, в прошлом оренбургский вице-губернатор, служил у неё рассыльным[226].
Ненавистная Унгерну «атаманша» Маша, она же Мария Розенфельд, кафешантанная «цыганка» и патронесса Иудейской роты, перебралась в Париж, вела там бурную жизнь; из-за любви к ней застрелился какой-то офицер. Есть известия, что незадолго до начала Второй мировой войны она уехала в Палестину, постриглась в монахини и окончила свои дни на Святой земле.
Елена Терсицкая, вторая законная жена Семёнова, мать двоих его детей, не принесла ему семейного счастья. На восьмом году брака, в Токио, она завела роман с японским принцем Фумимара Каноэ, ушла от мужа, а позже вышла замуж за работавшего в Китае немецкого бактериолога Эрика Хайде. После его смерти вернулась в СССР и, почему-то избегнув лагерей, скончалась в Челябинске в 1982 году.
Сам атаман, в 1945 году арестованный у себя дома под Дайреном, по приговору военного трибунала был повешен в хабаровской тюрьме.
224
В1936 году в Тибете был найден четырёхлетний мальчик, признанный очередным перерождением Даранаты. Его объявили Богдо-гэгэном IX, в 1959 году он вместе с Далай-ламой XIV бежал из Лхасы в Индию. В 2010 году Богдо-гэгэн IX получил гражданство Монголии и прибыл на постоянное местожительство в монастырь Гандан-Тэгчинлин. 2 ноября 2011 года Богдо-гэгэн IX был официально провозглашён главой монгольских буддистов. Незадолго до своей смерти 1 марта 2012 года Богдо-гэгэн принял специальную делегацию монгольских государственных и культурных деятелей, изъявившую ему просьбу о будущем его перерождении в Монголии. Тело Богдо-гэгэна IX было забальзамировано.
225
Сообщено Верой Хатчер, его правнучкой.
226
В конце 1921 года его арестовала уже иркутская ЧК. Он был приговорён к «высшей мере социальной защиты», но не расстрелян, а почему-то вновь освобождён.