Страница 11 из 126
Правда, ещё в годы Русско-японской войны во Внутренней Монголии начал действовать отряд князя Тогтохо-гуна. Петербургские и сибирские газеты именовали его «партизанским», хотя от заурядной шайки хунхузов он отличался не больше, чем капер от пирата, — грабил преимущественно китайских поселенцев. Несколько удачных стычек с правительственными войсками мгновенно сделали Тогтохо национальным героем со всеми присущими этому званию атрибутами, какими награждает своих любимцев народ, не разучившийся творить мифы — чудесной силой, вездесущностью, неуязвимостью для стрелы и пули.
Россия тайно снабжала повстанцев ружьями устаревших систем, а после того, как Тогтохо потерпел окончательное поражение, предоставила ему убежище в Забайкалье. Русские доброжелатели пафосно призывали монголов «сбросить с себя маразм пасифизма, привитого им жёлтой религией», но мало кто верил, что это произойдёт в сколько-нибудь ближайшем будущем. Скрытый под золой огонь вспыхнул неожиданно даже для тех европейцев, кто годами жил в Халхе.
Синьхайская революция в Китае свергла маньчжурскую династию, все императоры которой покровительствовали буддизму и сами считались перерождениями бодисатвы Маньчжушри. Как предсказывал Бадмаев, это повлекло за собой распад Поднебесной империи: Тибет и Монголия, объяснив своё подчинение Пекину личным договором с императором Канси и его преемниками, отказались признать власть Китайской республики. Буддизм здесь становится знаменем национального возрождения.
В декабре 1911 года князья Внешней Монголии провозглашают её независимость. Учреждается монархия, ургинский первосвященник Богдо-гэгэн Джебцзун-дамба-хутухта VIII торжественно восходит на престол. Со дня его коронации начинается новое летоисчисление: Халха вступает в «эру Многими Возведённого», то есть всенародно избранного, монарха — Богдо-хана[24].
В начале первого года этой «эры» Унгерн из Ревеля возвращается в Благовещенск. За событиями в Китае он внимательно следит по газетам. Республиканское правительство не готово смириться с утратой северной провинции, китайцы перебрасывают на запад Халхи войска из соседнего Синьцзяна; во Внутренней Монголии разгорается повстанческое движение, поддерживаемое Ургой. Монгольские князья требуют восстановить в правах династию Цин, тот же спекулятивно-легитимистский лозунг выдвигает и правительство Богдо-гэгэна. Россия сохраняет нейтралитет, но весьма и весьма благожелательный по отношению к молодой монархии. Иркутский военный округ безвозмездно поставляет монголам оружие, вместе с ним появляются инструкторы из забайкальских казаков-бурят. В Урге основана военная школа со штатом русских преподавателей-офицеров.
Унгерн подаёт рапорт с просьбой направить его в Монголию, но ему отказывают. Опасаясь, что и эта война, как Русско-японская, закончится без его участия, он решает выйти в отставку и поступить в монгольскую армию как частное лицо. В июле 1913 года он пишет на высочайшее имя прошение об увольнении в запас. Подлинная причина, естественно, не раскрывается. Вероятно, ссылка на плохое состояние здоровья в возрасте двадцати семи лет кажется ему неубедительной, поэтому выбрана иная мотивировка: «Расстроенные домашние обстоятельства лишают меня возможности продолжать военную Вашего Императорского Величества службу».
Пока прошение совершает долгий путь по инстанциям, он добивается разрешения покинуть полк до официальной отставки. Приказ о зачислении сотника Унгерн-Штернберга в запас без мундира и пенсии приходит из Петербурга спустя пять месяцев. К этому времени в Благовещенске его давно нет[25].
В конце августа 1913 года молодой русский колонист Алексей Бурдуков, доверенный представитель крупной сибирской фирмы, должен был из Улясутая возвращаться в свою факторию на реке Хангельцик в Кобдоском округе на северо-западе Монголии. Перед отъездом он зашёл в местное русское консульство, чтобы, как обычно, прихватить с собой пакеты с письмами и посылками в Кобдо. Здесь консул Вальтер попросил его немного задержаться, сказав, что даст ему в дорогу интересного спутника, и не без улыбки, надо полагать, показал принадлежавшее этому человеку командировочное удостоверение, как ни в чём не бывало завизированное консульской печатью. Его текст Бурдуков через много лет воспроизвёл по памяти: «Такой-то полк Амурского казачьего войска удостоверяет в том, что вышедший добровольно в отставку поручик (общеармейское соответствие чину сотника. — Л. Ю.) Роман Фёдорович Унгерн-Штернберг отправляется на запад в поисках смелых подвигов».
Скоро явился владелец этого оригинального удостоверения. «Он был поджарый, — вспоминал Бурдуков, — обтрёпанный, неряшливый, обросший желтоватой растительностью на лице, с выцветшими застывшими глазами маньяка. По виду ему можно было дать лет около тридцати, хотя он в дороге и отрастил бородку. Военный костюм его был необычайно грязен, брюки протёрты, голенища в дырах. Сбоку висела сабля, у пояса револьвер, винтовку он попросил везти своего улачи (проводника. — Л. Ю.). Вьюк его был пуст, болтался только дорожный брезентовый мешок, в одном углу которого виднелся какой-то маленький свёрток».
Как выяснилось, Унгерн только что прискакал из Урги (более 700 вёрст) и рвался немедленно ехать дальше, в Кобдо (ещё 450). «Русский офицер, скачущий с Амура через всю Монголию, не имеющий при себе ни постели, ни запасной одежды, ни продовольствия, производил странное впечатление», — подытоживает свои наблюдения Бурдуков. Не менее странным было и то, что к экстравагантной формуле, объясняющей цель его командировки и, похоже, с иронией употреблённой теми, кто выдал ему такой документ, сам Унгерн относился совершенно серьёзно. В дороге он сообщил Бурдукову, что едет в Кобдо с намерением поступить на монгольскую службу, присоединиться к отряду Дамби-Джамцана, о чьём существовании узнал из газет, и вместе с ним «громить китайцев».
2
Дамби-Джамцан-лама, чаше называемый просто Джа-ламой — фигура фантасмагорическая даже для Монголии начала XX века, ещё живущей в круговороте вечно повторяющихся событий, в вечном настоящем, где спрессованы и неотличимы друг от друга слои разных исторических эпох. Такие люди появляются на рубеже времён, чтобы, используя мифы уходящего времени, утвердиться в том, что идёт ему на смену. Разбойник и странствующий монах, знаток тантры и авантюрист с замашками тирана-реформатора, он всю жизнь балансировал на грани реальности, причём с неясно выраженным знаком по отношению к линии между светом и тьмой. В 1929 году, через шесть лет после его смерти, монголы ещё допытывались у Юрия Рериха, кем на самом деле являлся Джа-лама — святым хубилганом-перерожденцем или мангысом, злым духом.
По одним сведениям, он — астраханский калмык Амур Санаев, по другим — торгоут Палден, но обе версии его происхождения сходились в том, что родился Джа-лама в России. Рассказывали, что мальчиком он попал в один из монгольских монастырей, в числе наиболее способных учеников был отправлен в Тибет и много лет провёл в знаменитой обители Дрепунг близ Лхасы. Однажды в пылу богословского спора он случайно убил товарища по монашеской общине и бежал в Пекин. Благодаря знанию тибетского и монгольского языков ему удалось получить хорошее место при ямыне, где составлялись календари для окраинных провинций, служившие средством идеологической обработки национальных меньшинств империи, но оседлая жизнь скоро ему прискучила. Джа-лама оставил службу, бросил жену-китаянку, сменил чиновничий халат на курму странствующего ламы и растворился в необозримых пространствах Центральной Азии. В 1900 году он прибился к экспедиции Козлова, по его заданию ездил в Лхасу, посетил Кобдо и вновь бесследно исчез, чтобы появиться ещё через 12 лет, когда отряды Ургинского правительства начали осаду удерживаемой китайцами Кобдоской крепости.
24
Богдо — великий, священный. Гэгэн — владыка. Д ж е бцзун-дамба-хутухта (монг. высочайший святой) — титул, который носили лица, занимавшие пост главы ламаистской церкви Монголии.
25
В то время в Монголии активно действовала германская агентура, а поскольку Унгерн был немцем, необычными обстоятельствами его увольнения в запас пристально интересовалась русская военная разведка (подробнее см.: Чуров В. Е. Тайна четырёх генералов. М., 2005. С. 364).