Дюк де Ришельё

Но поскольку основным членам правительства, участвовавшим в нескончаемых парламентских прениях, было некогда заниматься делами, им требовались компетентные помощники. Ришельё назначил Мунье, Порталиса и Рейневаля соответственно товарищами (заместителями) министров внутренних дел, юстиции и иностранных дел, Сен-Крика — директором таможни, Англеса — префектом парижской полиции.

«Он добросовестно искал человека, подходящего к месту, а не место, подходящее человеку, которому он благоволил, — объясняет госпожа де Буань. — Вот почему у него было много сторонников, но мало прихлебателей».

За советами Дюк чаще всего обращался к Эдуарду Мунье (1783—1843), вместе с которым «сводил дебет с кредитом» в Ахене в октябре 1818 года. Теневой глава Министерства внутренних дел (официально его возглавлял престарелый Жозеф Жером Симеон, ещё один хороший оратор), он сделался, по сути, фаворитом главы правительства — и главной мишенью сатирических стрел, выпускаемых роялистами. Но именно через него Ришельё пристально следил за внутренней обстановкой во Франции: подготовкой к выборам, назначением префектов, представлением законопроектов в парламент и т. д.

Похороны герцога Беррийского в Сен-Дени состоялись 14 марта в присутствии всей королевской семьи и при огромном стечении народа — в собор набилось больше четырёх тысяч человек. На следующий день палата депутатов большинством в 19 голосов приняла закон о газетной цензуре, а 30 марта большинством в 27 голосов — закон о временной отмене личных свобод. Таким образом, правительство одержало убедительную победу в «войне трибун», поскольку ни правые, ни левые не обладали в палате большинством и важен был каждый голос.

Однако это была лишь прелюдия к главному политическому ходу — новому закону о выборах, который должен был положить конец «либерализации». 17 апреля граф Симеон представил депутатам законопроект, существенно отличавшийся от текста, представленного Деказом 15 февраля. Распределение выборщиков, ежегодно платящих минимум 300 франков налогов[76], по окружным коллегиям, имеющим право избрать напрямую 258 депутатов из числа уже обладающих депутатским мандатом, было сохранено. Однако теперь четверть выборщиков из окружных коллегий, платящие самые высокие налоги, составляли департаментскую коллегию, которая избирала ещё 172 новых депутата. Таким образом, самые богатые могли голосовать дважды. Ришельё полагал, что правые согласятся на такую двухступенчатую систему. Зато от полного переизбрания палаты, предложенного Деказом, отказались, оставив ежегодное обновление состава на пятую часть. Осторожность подсказывала, что пока необходимо воздержаться от радикальных мер, хотя Ришельё полагал, что в конечном счёте полное переизбрание станет неизбежностью.

Непрямые выборы, при которых преимущество получат самые богатые избиратели, по большей части помещики! В палате поднялась буря. «Выразить Вам не могу, до какой степени я был поражён этим зрелищем, подобного которому не видали со времён прекрасных дней Конвента», — писал Ришельё, присутствовавший на заседании, графу де Серру, застрявшему в Ницце.

Между тем ещё в начале месяца Ришельё сообщили о существовании плана мятежа, разработанного лидерами ультралибералов Лафайетом, Аржансоном и Манюэлем. Они намеревались действовать через ассоциацию «в пользу жертв произвола», отставных офицеров, проживавших в провинции, и парижских студентов-юристов. Герцог немедленно усилил парижскую жандармерию, которая должна была поддерживать порядок наряду с королевской гвардией. В провинцию же он отправил герцога Ангулемского, чтобы успокоить взбудораженные умы. Тот покинул столицу 27 апреля, посетил Дижон, Лион, Гренобль, Безансон, Страсбург и Мец и вернулся 5 июня.

Тем временем обстановка накалялась. Дебаты по законопроекту о выборах начались 15 мая. 26 мая Лафайет заговорил с трибуны о «суверенном правосудии» народа. Через два дня палата приняла (с перевесом в один голос!) поправку Камиля Жордана, согласно которой каждая окружная коллегия напрямую избирает одного депутата; тяжелобольной депутат-либерал Шовелен велел принести себя в зал заседаний на носилках, чтобы участвовать в голосовании, его приветствовали криками «Да здравствует Хартия!». На ступеньках крыльца Бурбонского дворца дежурили группки сторонников различных партий, приветствовавшие или освистывавшие прибывавших депутатов. Однако после бурных дискуссий поправка была отвергнута 1 июня большинством в десять голосов. Произошло это потому, что граф де Серр, наконец-то приехавший в Париж, произнёс с трибуны пламенную речь, а герцог де Ришельё и Мунье «обработали» нескольких депутатов (злые языки говорили, что купили, однако это совершенно не в характере Дюка). Эти кулуарные уговоры, по его признанию, были «самым тягостным и утомительным делом», однако того стоили. Граф де Серр сказал явившимся его поздравлять: «Мы только что выиграли для Бурбонов передышку в десять лет!»

Но успокаиваться было рано. Толпы политизированной молодёжи — студенты, молодые литераторы, наставляемые Бенжаменом Констаном, приказчики, подзадориваемые Жаком Лафитом (банкиром, депутатом-либералом и последовательным противником правительственных мер), — теперь стояли уже вдоль набережных, на мосту и даже на площади Людовика XV (площади Согласия); среди них сновали полицейские в штатском, которых можно было узнать по трости и белой ленте на шляпе. Ришельё велел их отозвать, но было поздно: 3 июня возникла потасовка, окончившаяся гибелью студента-юриста. На следующий день префект полиции запретил всяческие демонстрации вблизи резиденции парламента — тщетно. В последующие два дня конная жандармерия и отряды гвардейцев-драгун раз за разом прогоняли с площади Людовика XV студентов, число которых достигало пяти-шести тысяч.

Седьмого июня Лувель, убийца герцога Беррийского, был гильотинирован на Гревской площади, но это напоминание никого не образумило. Через два дня демонстрации выплеснулись на бульвары; теперь в них участвовали уже не одни лишь студенты, а ещё и рабочие, подёнщики из предместий Сен-Дени и Сен-Мартен. После троекратного призыва разойтись драгуны поскакали на толпу. Один человек погиб, множество было ранено, с полсотни арестовано. К счастью, после задержания нескольких агентов Лафайета и Аржансона, подстрекавших к мятежу, беспорядки улеглись. (Почти месяц спустя, 13 июля, Ришельё писал об этом Сикару как о «событиях, оставшихся без последствий» и доказавших, что «народ не желает революции, а войска готовы исполнять свой долг»).

Всё это время дебаты в парламенте не прекращались. Наконец 12 июня закон был принят 154 голосами против 95. Через две недели его утвердил король, и 22 июля парламентская сессия завершилась.

На какое-то время герцог мог перевести дух — но ненадолго. Международная обстановка в то время тоже была напряжённой. В январе вспыхнуло восстание в Испании, и король Фердинанд VII был вынужден подчиниться якобинской конституции 1812 года. В марте Ришельё и Паскье отправили в Мадрид маркиза де Латур-Дюпена для посредничества между Бурбонами и повстанцами, однако Англия быстро добилась отмены французской дипломатической миссии. Эти события придали размах движениям карбонариев и франкмасонов в Неаполитанском королевстве; весной там сложился заговор офицеров с целью установления конституционной монархии. А от Италии до Франции рукой подать...

В середине августа в Эпинале был арестован драгунский подполковник в отставке Огюстен Жозеф Карон по обвинению в подготовке военного мятежа на манер испанского; 19-го числа волна арестов офицеров и унтер-офицеров прокатилась по четырём легионам, расквартированным в Париже, а также королевской гвардии, было схвачено 138 человек, некоторым удалось бежать. В «Универсальном вестнике» напечатали сообщение о раскрытии заговора с целью свержения монархии и провозглашения правителем «одного из членов семейства Бонапарт» (сына Наполеона).

К счастью, 29 сентября вдова герцога Беррийского Мария Каролина произвела на свет младенца мужского пола, которому Людовик XVIII присвоил титул герцога Бордоского в честь первого города, перешедшего на сторону Бурбонов в 1814 году (при крещении, которое состоится 1 мая 1821 года, мальчик будет наречен Генрихом). Род Бурбонов не пресёкся, младенца величали «дитя чуда». Ришельё искренне радовался этому событию, но вместе с тем не мог не испытывать тревоги: рождение мальчика ослабляло позиции его дяди герцога Ангулемского, союзника Дюка, и придавало больше веса Месье в его отношениях с королём. В день благодарственного молебна по случаю чудесного рождения Ришельё прогуливался по своему саду вместе с Поццо ди Борго. Заслышав звон колоколов, Поццо сказал: «Это поминальный звон по династии», — и собеседник с ним согласился...

76

Право голоса получали те, кто платил не менее 300 франков прямых налогов — земельного, на движимое имущество, на экономическую деятельность, на двери и окна (первые три были введены Законодательным собранием, последний — Директорией в 1798 году, им облагались владельцы недвижимости, а уплачиваемая сумма зависела от количества и размера окон и дверей; он будет отменён только в 1926 году).