В вихре времени

Пока гость рассказывал свою биографию, Маша его разглядывала: нос коротковат и чуть-чуть вздёрнут, кудри золотого цвета. Приятный, но напоминает куклу, которую ей подарили в десять лет. Она не понимала, почему Николай им так заинтересовался, даже за стол пригласил? Он не символист, это факт. Стихи несовременные…

Маша постукивала пальцами по столу в такт шальной музыки, зазвучавшей в ресторане, и в упор смотрела на незваного гостя. Зачем она так вырядилась в это злачное место, где никому нет дела, как ты одета? Даже кавалера интересует абсолютно другое.

– Скажите, Сергей Александрович? – вступила она в разговор, – а у вас есть идея, о чём будете писать стихи в дальнейшем? К какому течению присоединитесь? Может к символистам или ещё к кому-нибудь?

Есенин положил вилку на стол и задумался, опустив глаза, будто провинившийся гимназист.

– Честно говоря, у меня нет никаких идей. Я пишу о родной земле, по которой скучаю здесь, в Москве. В городе много людей, шума, а там тишина, красота… Нет, идей особых нет.

– Ну, раз нет идей, тогда и писать не стоит, – насмешливо припечатала Маша. Она скрестила руки на груди и откинулась на спинку стула, – если нет убеждений, то вы не станете хорошим поэтом. А если и станете, то потом вам будет стыдно за стихи без идей, без пользы для людей…

– Мария, – живо отозвался Николай, – почему ты думаешь, что символистов будут больше любить, чем стихи Сергея Александровича? Сначала одни идеи, потом другие, а душа как же? Господин Есенин о русской природе пишет, – запальчиво возразил Николай.

– Его стихи слишком примитивны и неинтересны даже по сравнению со старыми поэтами, например, с Пушкиным, – сердито ответила Маша, не желая уступать Николаю.

– Вот как? А разве Пушкин не писал так же просто? Вот например:

– Здесь такая же простота образа, тебе не кажется? – не унимался Николай.

Машу стал раздражать разговор, она уже отвыкла, что ей перечат. Зато молодому поэту было весело. Есенина, видимо, радовало, что посетители ресторана начали оглядываться и прислушиваться к их спору. Он заговорщически подмигнул Николаю и обратился к ней:

– Вам, барышня, нравятся высокие идеи, так послушайте, что говорят древние:

Николай снова захлопал:

– Браво, Сергей Александрович! Машенька, не обижайся, у нас разные вкусы, – попросил он, замечая её сердитый взгляд.

– Да что вы понимаете в стихах, господа! – разозлилась Мария, – Брюсов в вашем возрасте, Сергей Александрович, сразу прославился одним моностихом…

– А, знаю, – перебил Есенин, – "О закрой свои бледные ноги!" Что ж, выдающееся стихотворение, – засмеялся он.

– А господин Чехов уточнил, как врач, что символисты врут, и ноги у них такие же волосатые, как у всех, – подхватил Николай, и они оба покатились со смеха.

Маша была в ярости – появилось дикое желание запустить в них бокалом вина. Но Николай ничего не замечал, ему было всё равно, какое у неё мнение и настроение… Все её иллюзии насчёт власти над ним разлетелись на осколки. Она решительно поднялась из-за стола, и молодые люди поспешно встали следом.

Всю дорогу домой Николай тщетно расспрашивал, почему у неё испортилось настроение. Но разве она могла откровенно признаться, что не настолько интересуется поэзией, чтобы терпеть за столом кого ни попадя, наблюдать, как ест этот неотёсанный крестьянин, да ещё и восхищаться стишочками! У них в гимназии девушки в альбомах и получше стихи писали. Самое ужасное было в том, что Коля с ней не считался!

Маша сдержанно попрощалась с Николаем, даже не взглянув на него, хотя он настойчиво пытался поймать её взгляд.

“Всё-таки мы по-разному смотрим на жизнь,” – с досадой думала она, раздеваясь с помощью Лизы. Та видела, что барышня приехала не в духе, и молчала, боясь спрашивать.

Маша и сама толком не понимала, какие у неё взгляды, но одно знала точно: жить надо ярко, заражаясь передовыми идеями, а не так, как этот Сергей Есенин проповедует – любоваться черёмухой, да цветочками. Похоже, что Николай не разделял её убеждений. Закопался в архивах, да в учебниках истории, а ей хотелось по жизни… не идти – бежать… Может быть и не с ним.

Глава восемнадцатая

Маша не подходила к телефону уже два дня. Всё было понятно без объяснений – она обиделась из-за неудачного ужина в ресторане. "Чёрт меня дёрнул выпить этот бокал вина, знаю же, что после малейшего глотка становлюсь сам не свой!" – думал Николай, отправляясь на Пречистенку.

"У нас не совпадают взгляды на поэзию, ну, так это ничего страшного", – утешал он себя.

Странно, что Есенин Маше не понравился… Не понять её. Пешков ей нравится, а Есенин раздражил. И женщины ещё говорят, что они похожи на мужчин… Пойми их логику!

"Если Софья права, и женщина с мужчиной должны быть друзьями, то… что же нас тогда связывает? Что общего?"

Единственное общее дело – это преподавание на Пречистенских курсах. Маша взахлёб рассказывала об уроках и спрашивала, нравится ли Николаю там работать? Он и сам не понимал. Елагин уже провёл несколько занятий и с удивлением и радостью обнаружил, что ошибался в оценке народного университета.

Сначала его поразил прекрасный хор, где преподавали опытные и талантливые музыканты. Он проходил мимо класса, когда вдруг запели русскую песню "Ой, ты Волга-матушка". Ноги будто приросли к полу. Такого душевного исполнения ему давно не приходилось слышать. Но следом запели "Смело, товарищи, в ногу!", что подтвердило подозрения о недвусмысленной направленности программы.

Ещё одним открытием для него стал художественный класс. Впервые Николаю довелось увидеть любимого художника – Коровина. Алексей Константинович увлекательно объяснял основы живописи всем желающим. Именно так хотел преподавать и Николай, но пока не получалось наладить контакт с учениками.

Елагин помрачнел – он не мог рассказать Маше о своих затруднениях, боясь, что она не поверит. Странное дело, в гимназии с детьми отличное взаимопонимание, а здесь, словно мешает кто…

Он вспомнил ехидное лицо одного из рабочих, который будто нарочно задавал глупые вопросы, чтобы не получалось связного рассказа. Что с ним делать? Да и другие не отставали, подхватывая «знамя», если тот умолкал. О чём же сегодня рассказать? Наконец, подъезжая, Елагин придумал тему урока и внутренне усмехнулся, надеясь на маленький выигрыш.

В коридоре школы было оживлённо. Молодые и пожилые женщины ждали лекций, в перерывах бурно обсуждая многочисленные хозяйственные проблемы, что не оставляли их в покое даже здесь. Николай надеялся увидеть Машу, она преподавала у них русский язык. Обычно после урока она ждала Николая, и они вместе ехали домой.

Он шёл не спеша, ожидая, что Мария выйдет из кабинета. Кто-то из женщин обронил карандаш, который прикатился Николаю под ноги. Он поднял его и решил спросить про учительницу Рябушинскую. Немолодая женщина, по виду из крестьянок, подошла к нему и произнесла с несмелой улыбкой:

– Спасибо, что нашли карандаш, а то мне и писать нечем.

– Скажите, – нетерпеливо спросил Николай, – Рябушинская Мария Степановна давала сегодня урок?