Присмотри за мной

Теперь он знает, что делать, теперь у него все будет хорошо.

ГЛАВА 6

Пока я позвонила в ритуальные услуги и уладила вопрос с приведением в порядок разгромленного участка, доблестных стражей порядка уже ветром сдуло. Центральная улица Крестовского кладбища пуста и безмятежна. Только Антонина Петровна, удобно расположившись на лавочке, все еще переругивается с несчастным дядей Семой.

– Когда ж ты пить бросишь, а? – увещевает женщина. – Ты посмотри на себя, ты ж весь черный уже от водки этой поганой.

– Так жизнь у меня какая, баб Тонь? – разводит руками сторож. – Кто ж не запьет с такой жизнью-то?

– Ой, ой, знаю я вас алкашей, – машет рукой Антонина Петровна. – Вечно страдаете. А другие люди, по-твоему, не страдают? А? Бесстыдная твоя морда!

Игорь неожиданно отпускает меня и усаживается между представителями двух непримиримых идеологий.

– Так другие страдают без души, – выдает он. – А кто душевный человек, тому водка нужна.

– Вот! – радуется дядя Сема, обретя неожиданную поддержку в лице Гордеева. – Душа у меня, баб Тонь, а ты…

– Во-о-от, – вторит ему сыщик, и я совершенно не понимаю, к чему этот диалог.

– Игорь, пойдем, – зову я, но он отмахивается от меня, как от назойливой мухи.

– Да подожди ты, Лер. Дай с хорошим человеком поговорить.

Я закатываю глаза и отхожу в тень раскинувшей свои ветви рябины.

– Эх, так мало сейчас хороших людей, правда, Сема?

– Не то слово, дружище! – дядя Сема вытирает скупую мужскую слезу. – А у тебя на бутылку не будет? Я так, здоровье подправить.

– Лер, дай хорошему человеку на бутылку, – кивает мне Игорь.

– Хороший человек чуть не подох пару часов назад, – напоминаю я.

– Ну тебе жалко, что ли? – супится Гордеев.

Я психую и, порывшись в сумке, протягиваю сыщику завалявшуюся банкноту.

– Вот спасибо, Лерочка! – сияет страдалец, глядя на купюру в руке Игоря, как на сокровище.

– Тьфу, алкаш проклятый! – выражает свою точку зрения Антонина Петровна.

– Вот видишь, – Игорь хлопает дядю Сему по плечу. – Хорошая она у меня все-таки. Понимающая.

Мужик кивает, не сводя взгляда с денег.

– А много тут понимающих ходит? – вопрошает Гордеев. – Не-е-ет. Она одна у меня такая.

– Что?.. – не успеваю спросить я, как дядя Сема выдает:

– Еще один есть тут. Тоже хороший, понимающий.

– Понимающий? – сомневается сыщик.

– Я тут болел на днях, консервами отравился, – делится наш герой. – А он мне лекарство принес. И потом еще приходил.

– Тоже с лекарством? – я уже понимаю, к чему клонит Игорь.

– Да, – с готовностью кивает дядя Сема. – Говорю ж, понимающий.

Антонина Петровна бурчит себе под нос что-то по поводу отравлений консервами, но я ее не слушаю.

– И вчера приходил? – спрашиваю я.

– И вчера, – подтверждает сторож. – Прям перед закрытием.

– Какой молодец, – кивает Игорь. – А как выглядит, помнишь?

– Ну… – задумался дядя Сема. – Такой… Как ты.

– А как я?

– Ну… Молодой, глаз хитрый, как и у тебя, морда смазливая. Думал сначала, мажор какой-то, а он, ишь, понимающий оказался.

Я пытаюсь внять логике и не представлять на месте смазливого хитрого мажора Макса, но у меня не выходит. Я всем своим нутром чувствую, что это он принес отравленную водку, чтобы быть уверенным в том, что дядя Сема не помешает ему.

– А куда приходил понимающий? – поднявшись, спрашивает сыщик.

– Ко мне, – дядя Сема жадно хватает протянутые деньги.

– А до тебя куда на кладбище приходил?

– А… Так это… Не знаю. Ходил возле ангелов вроде.

– Вы случайно этого понимающего не видели? – обращается Игорь к притихшей Антонине Петровне.

– Не видела я никого, – женщина явно недовольна тем, что мы так бесцеремонно прервали ее нравоучительную беседу. – И кем вы, молодой человек, Валерии Сергеевне приходитесь?

Я едва открыла рот, чтобы пояснить, что Игорь тут для того, чтобы помочь мне во всем разобраться, но не тут-то было.

– Лерке? – поднимает брови сыщик. – Так сплю с ней. Хахалем, стало быть, и прихожусь.

– Гордеев! – восклицаю я, пораженная неприкрытому хамству.

– Да ладно, Лер, – он обнимает меня за плечи и громко чмокает в висок. – Тут же все свои. Свои ведь? Или ты меня прятать собралась? Ну ладно, нам пора. Счастливо оставаться!

– До свиданья, – бросаю через плечо и интересуюсь у Гордеева: – Ты совсем больной?

Пытаюсь сбросить его ладонь.

– Не дергайся, – цедит сквозь дебильную улыбку он. – Я-то как раз здоровый. А вот ты, похоже, не совсем. Всему городу собралась сообщить, что наняла меня?

– Ну… Можно было сказать, что ты мой коллега или друг, – все еще возмущена я.

– Хреновый ты психолог, Лерка, – лыбится Игорь и, как только мы сворачиваем с главной аллеи, убирает руку с моего плеча. – Да будет тебе известно, нет на свете темы более запоминающейся, чем чужая постель. А значит, ничего больше они не запомнят и, соответственно, если вдруг вернется наш понимающий, не расскажут.

– Ты думаешь, он вернется?

– Кто знает, – пожимает плечами Гордеев.

Аллея ангелов – это отдельно отведенная зона на общем кладбище, которую используют для захоронения детей. Она отличается особой красотой и ухоженностью (если эти слова применимы к подобному месту), что вполне понятно – люди, пережившие такое горе, как потеря своего ребенка, остаются все теми же родителями, которые хотят для своих детей только лучшего. По понятным причинам, раньше я ни разу не была в этой части погоста. И, глядя на душераздирающие надгробные надписи и живые цветы в вазонах, понимаю, что лучше бы и дальше не бывала. Детская смерть страшнее любой другой, и мне кажется кощунством без особой причины бродить здесь. Сегодня у нас есть такая причина.

– Как думаешь, – спрашиваю я. – На что нам нужно обратить внимание?

– Понятия не имею, – откликается Игорь. – Но, думаю, если ты увидишь то, что нам нужно, ты это узнаешь.

– А вдруг он просто здесь гулял?

– Странное место для прогулок, ты не находишь?

– О, поверь мне, это не самое странное из того, что делают люди, – хмыкаю я, вспоминая некоторые истории своих клиентов.

Мы некоторое время молча бродим среди могил, вглядываясь в имена и фотографии на памятниках. Стараюсь максимально абстрагироваться от увиденного, чтобы не представлять себе недолгую жизнь каждого ангела и безутешных родителей.

Пряча руки в карманах белой кожанки, перехожу к очередному надгробию, когда что-то дергает за сигнальную ниточку где-то на периферии моего внимания. Останавливаюсь и пытаюсь уловить, что меня зацепило. Игорь видит, что я остановилась и верчу головой, и возвращается.

– Что? – спрашивает он.

– Не уверена…

Возвращаюсь к той могиле, от которой только что отошла, но это не то, что мне нужно. Смотрю немного дальше, на следующий ряд и вижу то, что искала.

Скромное надгробие без каких-то излишеств. Совсем, как у взрослых. Только даты говорят о том, что там покоится ребенок. Я всматриваюсь в имя и думаю, насколько велика вероятность такого совпадения. В принципе, в таком большом городе, как этот, вполне может быть, но…

– Игорь, – зову я. – Я не совсем уверена, вдруг совпадение… Но взгляни на это.

– Волков Максим Николаевич, 19.01.1991 – 19.02.1991, – вслух читает Гордеев.

– Те же фамилия, имя и отчество и та же дата рождения, что и у… – я замолчала, не в силах произнести его имя.

– Подойдем ближе, – предлагает Игорь.

Я передвигаюсь словно на автопилоте. Вслед за Гордеевым подхожу к могиле. Цветы в вазоне совсем засохли, а лампадки залило мутью после дождей так, что они едва различимы на фоне серого камня. Остаюсь стоять за оградкой, нервно перебирая пальцами ремешок сумочки, пока Игорь заходит вовнутрь и осматривает предположительно второе место захоронения моего ночного кошмара.

– Смотри, – мужчина указывает на краешек сложенной бумаги, торчащий прямо из-под плиты. – Есть сухие салфетки? Или кулек какой-нибудь?