Возвращение

– Подпустить американцев к нашим границам? – спросил Суслов, с неприязнью глядя на меня. – И хороший пример остальным!

– Вы зря смотрите на меня, как на врага народа, Михаил Андреевич! – рассердился я. – Мне это нравится не больше вашего. Предложите выход! Их, собственно, только два: или давить поляков, не жалея ни их, ни себя, или кормить и лелеять тридцать миллионов человек, большинство из которых спят и видят, как бы вогнать вам в спину нож. Есть ещё один вариант: не делать вообще ничего, пусть они разбираются сами. Какой это к чертям социализм, который должен держаться на наших штыках или подпитываться нашим маслом! Мы выстрадали свой строй, поэтому и смогли столько выдержать и выстоять в тяжелейших условиях. Придут американцы? Ну и что в этом такого? В моей реальности они тоже пришли и даже хотели притащить свои ракеты, якобы от иранцев. Потом передумали. А знаете почему? Не из-за того, что исчезли классовые противоречия, плевать они на них хотели! Мы сейчас для американцев враги, и капиталистическая Россия тоже не стала другом. Мы для них в любом качестве будем конкурентами, мешающими строить американский мир. Только сам мир изменился. Слишком сильно оказались связаны самые разные страны. И рвать эти связи можно только тогда, когда ты уверен в результате, да и то может быть больно. Накопили горы оружия, затратили на это сумасшедшие ресурсы, но так и не пустили его в ход. Пусть и сейчас что-нибудь притянут. У нас нечем будет ответить? Я думаю, что это выйдет дешевле, чем подкармливать Польшу. А пример для других... Даже в восемьдесят девятом полякам долго было ой как несладко! Кто-то разбогател, а большинство положило зубы на полку. Потребовалось не так уж много времени, чтобы «Солидарность» бастовала уже против своего президента. И всё это с учётом наших вложений, сейчас им придётся ещё хуже. Сейчас Польша получает наши товары, в том числе и нефть, за бесценок, пусть попробуют их заработать. Со временем они, конечно, оклемаются. А нам надо работать так, чтобы друзья смотрели не на этих отщепенцев, а на нас самих! Смотрели и завидовали! Если будем жить лучше других, вам не понадобится и аппарат пропаганды!

– Значит, пустить всё на самотёк? – спросил Брежнев.

– Я такого не говорил, – запротестовал я. – Пусть разбираются сами, но это не значит, что польским товарищам нельзя подсказать и помочь. Только помогать не слишком сильно и один раз. Гомулку в любом случае нужно менять хотя бы на того же Герека. Правительство пойдёт на уступки, но и профсоюзы должны помочь. А воевать не советую. И ребят много потеряем, и репутацию угробим больше, чем американцы после Вьетнама. Они убивали каких-то азиатов, а мы убьём поляков, а они почти европейцы.

– У вас есть что добавить? – спросил Громыко.

– Есть, – зло ответил я. – Зачем меня притащили в Кремль? Нельзя было поинтересоваться моим мнением как-то иначе? Сказали бы, и я надиктовал бы всё на ленту! Долго продержится версия о ваших любимчиках, если студента ВГИКа будут возить консультировать правительство? А это видели с полсотни самых разных людей, и всем рот не заткнёте, кто-нибудь всё равно что-то ляпнет. И охрана узнала о том, что скромный киношник таскает ствол. Нельзя было сразу предупредить, куда меня повезут, чтобы я его не брал? Я понимаю, что вам нужно срочно принимать решение, но час-другой роли не играет.

– Не заводись, – сказал Брежнев. – Виноваты спешка и нервотрёпка. Немного не додумали, но ничего страшного в этом нет. Ты сейчас в институт?

– Да, но сначала съезжу домой, отвезу оружие.

Когда я приехал на занятия, все наши были в студии.

– Как идут съёмки? – спросил Герасимов. – Татьяна давно не звонила, вся в делах и заботах.

– Я тоже была в Бутырке, – подсказала мне жена свою версию моего отсутствия. – Жуть!

– Здорово всё оборудовано, – сказал я, – и работают с энтузиазмом. Должен получиться хороший фильм.

Теперь придётся звонить Лиозновой и упрашивать, чтобы подтвердила моё присутствие на съёмках, если вдруг позвонит учитель. Не хотелось, чтобы он уличил меня во лжи.

Больше меня не беспокоили из-за Польши. В газетах было упоминание о недовольстве части поляков временно возникшими трудностями, а на телевидении об этом не говорили. Как я узнал позже, диалог с оппозицией позволил приглушить недовольство и прекратить забастовки. Цены немного уменьшили, предоставили ряд свобод профсоюзам и организовали при правительстве консультативный комитет по экономическим вопросам, куда вошли Лех Валенса и ещё кое-кто из числа оппозиционеров. Вот и прекрасно, пусть попробуют не болтать, а работать.

Учиться мы прекратили за три дня до праздника и начали готовиться к студенческому вечеру. Программа была простая: сначала концерт силами актёрского факультета, потом чаепитие и танцы. Выступали не все. Отбор выступавших вели сами студенты в своих студиях. Мы спели на вечере две новые песни. Первой была «Снег кружится», а второй – «Мечта». Жена, как всегда, играла на рояле, а я рядом профессионально терзал гитару и выкладывался полностью, потому что для «Мечты» голос был слабоват.

– Вслед за ней, за мечтою иду я, всё сильней в мыслях тебя я целую. Может быть, в снах коротких ночами, может быть, я тебя повстречаю.

Закончились последние слова припева, и нам стали бешено аплодировать. Всё-таки запись на студии не сравнить с выступлением перед публикой, которая не жалеет рук, чтобы выразить свой восторг.

– Жаль, что вы не выбрали эстраду, – сказала Белохвостикова, когда мы вернулись за столик к друзьям. – Хороших артистов больше, чем хороших исполнителей, а песни у вас – это чудо!

– Так мы ведь не отказываемся петь, – сказала Люся. – А хорошего никогда не бывает много. Вот пойду в декрет и буду только петь.

– Уже? – спросил Николай. – А как же кино?

– Нет, это я говорю вообще, – порозовела жена. – Когда-то ведь будут дети. Давайте помолчим, а то мешаем другим.

– Пить чай под Новый год – это маразм! – проворчал Талгат, когда закончился концерт и началось чаепитие. – Николай, доставай рюмки.

Ерёменко достал четыре маленькие рюмки, которые Нигматулин заполнил чем-то розовым из маленькой бутылочки.

– Коньяк, – пояснил он мне. – Вам не предлагаю, пейте свой чай. Можете выпить и мой.

– Я лучше съем твоё пирожное, – сказала Люся. – С коньяком оно не сочетается, а с чаем будет в самый раз.

На танцах я жену не видел. Её как забрали в самом начале, так и перехватывали друг у друга до окончания вечера. Я не сильно расстроился: пусть у неё будет хоть какое-то разнообразие, а красивых девчонок на вечере было много, так что я не пострадал.

Когда всё закончилось, я позвонил насчёт машины и вместе с остальными начал приводить актовый зал в первозданный вид. Нашего шофёра не было, поэтому прислали дежурную «Волгу». Я поговорил с водителем, и он, прежде чем отвезти нас, развёз по домам наших друзей.

– Прекрасно отдохнули! – сказала жена, когда зашли в квартиру. – Хорошо, что сегодня только тридцатое и завтра будет целый день на подготовку к празднику. Уже почти час, давай быстрее спать.

– Сегодня был разговор о детях, – сказал я. – Как долго мы будем с ними тянуть? У тебя какие планы на этот счёт?

– Очень хочу малыша! – ответила Люся. – Только давай немного подождём. Должна же я сняться хоть в одном фильме! А с маленьким ребёнком можно сниматься только в эпизодах.

Этот Новый год отмечали точно так же, как и в прошлый, только праздничную программу смотрели по новому телевизору.

– Когда будут внуки? – спросил Иван Алексеевич. – До окончания института осталось всего ничего. Или мы раньше дождёмся их от Ольги?

– Я через год тоже буду поступать во ВГИК! – заявила Ольга. – Хочу быть артисткой!

– Не ждите внуков раньше чем через год или два, – ответила Люся. – Вы ещё молодые, так что потерпите.

– Давайте допьём шампанское, – сказала моя мама. – Последний тост. Выпьем за прошедший год! Он и для нас был хорошим и вообще... Война во Вьетнаме закончилась, а новых войн, слава богу, нет.