Возвращение

– Никогда не было такой ерунды! – возразила Белохвостикова.

– Всё когда-нибудь происходит в первый раз, ребята, – сказал я. – Из-за Израиля мы со многими испортили отношения, да и у нас в стране есть недовольные, так что всякое может быть. Лучше небольшие неудобства, чем гибель людей.

– Об ухудшении отношений узнал у Брежнева? – спросила Белохвостикова. – Я не читала о таком в газетах.

Наверное, о том, что мы близко знакомы с Леонидом Ильичом, в Москве знали даже дворники, поэтому я это и не скрывал, тем более от друзей.

– Что-то узнал от него, об остальном додумался сам. Думать иногда полезно. Знаешь, сколько евреев в Соединенных Штатах?

– Никогда не интересовалась.

– По официальным данным их там сейчас миллионов восемь. Вроде бы немного, но в американском обществе это очень богатая и влиятельная группа. Их много в органах власти, юстиции, торговле, финансовом секторе, медицине и верхушке армии. Среди них очень сильна сионистская пропаганда. Для еврейского лобби лояльность по отношению к Израилю была превыше всего, а лояльность по отношению к США зависела от того, насколько решительно США поддерживали Израиль. А теперь арабы с нашей помощью поставили на сионизме крест. И как, по-вашему, к нам будут после этого относиться? А ведь две трети евреев Израиля нашли пристанище в США. Остальные пополнили еврейские диаспоры в основных капиталистических странах Западной Европы. В результате свёрнуты работы по безопасности и сотрудничеству, а в США вдобавок к уже существовавшим торговым ограничениям ввели новые. В этом году они даже отказались продавать нам зерно. Мало того что сами почти прекратили торговлю, пытаются давить на тех, кто этого пока не сделал.

– И чем это закончится? – спросил Николай.

– ФРГ не выгоден бойкот торговли, поэтому немцы через несколько лет на него наплюют, а потом то же сделают и остальные. Составят список товаров, которые нельзя нам продавать, и на этом успокоятся. Мы сейчас очень быстро развиваем экономику и уменьшаем зависимость от Запада. Наше государство во многом уникально и могло бы почти обойтись без внешней торговли. Не сейчас, а лет через двадцать-тридцать. Покупали бы только такие товары, как кофе и бананы. Конечно, невыгодно всё производить у себя, а помимо выгоды у торговли есть и политические аспекты. Чем выше зависимость между соседями, тем меньше вероятность конфликтов. Война становится невыгодным делом.

– Зачем тогда было разрушать Израиль? – спросила Белохвостикова. – Сами себе навредили!

– У нас никто не собирался его разрушать, но судят не по намерениям, а по делам.

– А как идут съёмки фильма по твоему сценарию? – спросил Талгат. – Уже полгода снимают.

– Там очень много работы, – ответил я. – Вы уже определились, где будете встречать Новый год?

– Кто где, – ответил Николай. – У меня уже есть компания. Но на вечере в институте будем. Вы ведь придёте?

– Мы не отрываемся от коллектива, – сказала Люся. – Будем в обязательном порядке. Ребята, после окончания института нам дадут отдохнуть. Нет желания сделать это вместе?

– Я хотел съездить к родителям... – заколебался Николай.

– Успеешь, – сказал я. – Я предлагаю совершить поход в горы с выходом к морю. Точнее, выйдем недалеко от озера Рица и автобусом едем в Сухуми, а там с недельку поживём дикарями на побережье. На всё уйдут две недели, так что будет у тебя возможность съездить домой. Оборудование возьмём напрокат, а инструктора я обеспечу.

– Лучше гор могут быть только горы! – запел Талгат. – Я иду! Даже один пойду, если вы откажетесь.

– Пожалуй, я тоже пойду, – решил Николай. – Надо поспрашивать наших в студии, может, будут желающие. Шесть человек всё-таки маловато.

– Ну и я пойду, – присоединилась Бондарчук, – особенно если будут нести меня или хотя бы мой рюкзак.

– Я не против, но нужно посоветоваться с родителями, – сказала Белохвостикова. – А инструктор точно будет? Тогда, наверное, разрешат.

Посидев с полчаса, друзья ушли.

– Пойдём сегодня к родителям? – спросила жена. – Если честно, не хочется. Устала за сегодня. Занятия, съёмка, эти посиделки. Давай раньше ляжем?

– Неудобно, – ответил я. – Два шага ступить. Ты убирай со стола и стели постель, а я схожу.

Через двадцать минут мы уже выключили свет и легли в кровать.

– Ген, – сказала Люся, – а мы сами летом куда-нибудь поедем?

– Можно съездить в Минск к Деменковым, – предложил я. – Мы их уже столько лет не видели. Заодно поздравим с заключением брака.

Три месяца назад Сергей прислал письмо, в котором сообщил, что поженился с Ирой вопреки желанию её родителей, и сейчас они живут вместе с его отцом.

– Я только «за». А в городок не заедем?

– Можно и заехать, – согласился я, – только там ведь уже нет никого из ребят. Даже если служит кто-то из их родителей, сами они учатся или работают в других местах. Разве что посмотреть на дома и на школу, да прижаться щекой к деревьям, которые помнят тебя маленькой. Только ты слишком молода для тоски по детству. Вот лет через пятьдесят приедем и будем тереться о кору вдвоём.

Утром позвонили и предупредили, что в институт отвезут только Людмилу, а я нужен по делу.

– Что-то случилось, – сказал я жене, когда мы спускались к машине. – Раньше таких вызовов не было.

Рядом с шофёром в приехавшей машине сидел охранник. Мы поздоровались, заняли места сзади, и шофёр погнал машину к институту. Высадив Люсю, он через пятнадцать минут въехал в ворота на территорию Кремля. Сопровождающий о чём-то переговорил с охраной и вернулся к машине.

– У вас есть с собой оружие? – спросил он. – Давайте сюда, вам его вернут, когда поедете обратно.

Я молча достал и отдал ему пистолет. Надо было вообще его не брать. Он отнёс мой ствол и сел в машину рядом со мной.

После двух проверок документов меня пропустили в комнату для заседаний, в которой за большим столом сидели четверо. Я их знал: Брежнева и Суслова лично, а Косыгина и Громыко по фотографиям. Представил, как подхожу к столу и говорю им: «Здравствуйте, товарищи!», и стало смешно.

–Здравствуйте! – поздоровался я.

– Здравствуй, – повернулся Брежнев. – Что застрял в дверях? Быстро иди сюда и садись. Нужно кое-что обсудить. Андрей Андреевич, объясните ему в двух словах.

– Вас вызвали вот из-за чего, – сказал Громыко. – Польское правительство было вынуждено объявить о повышении цен на ряд продуктов питания, и это вызвало сильный рост недовольства. Противники коммунистического режима организовали забастовки в большей части страны. По вашим записям недовольство удалось устранить, заменив Гомулку на Герека, но масштаб выступлений таков, что есть опасения неконтролируемого развития событий. Кое-кто предлагает использовать войска. Мнения разделились, а международный отдел ЦК затрудняется дать оценку событиям.

– Хотите, чтобы их оценил я? Как-то это несерьёзно.

– Слушай, Геннадий! – раздражённо сказал Брежнев. – Сейчас трудно сказать, что явилось причиной расхождений, но обстановка очень серьёзная. Никто не говорит, что твоё мнение будет учтено, но мы хотим его услышать! Говори, не тяни время.

– Моё мнение, что Польша – это гнойник. Никогда она не была нашим союзником или другом и не будет. Корни неприязни, которая никуда не делась со строительством социализма, в последних трёх сотнях лет нашей истории. Мы уничтожили саму идею «Великой Польши», а потом и вовсе подгребли её под себя, заставляя плясать под свою дудку. Сколько крови пролилось с обеих сторон! У поляков, как и у любого народа, есть замечательные люди, сам же народ националистически настроен. Для поляков существуют только поляки. Они очистили свою страну от немцев и евреев, причём уже при социализме. Они не выстрадали свой общественный строй, им его навязали, и у него нет прочной социальной основы. В моей реальности поляки притихли не из-за замены Гомулки, а из-за того, что Герек нахапал кредитов у нас и на Западе, позволяя им жить в долг. А когда в восьмидесятом пришла пора возвращать долги, пришлось опять менять руководство, вводя, по сути, военное положение. И родилась «Солидарность»! Мы гнали им караваны с продуктами, а они избивали наших водителей и жгли грузовики со сливочным маслом! Все вложенные в них деньги пропали. К нам тогда приходили стойки для ЭВМ из Польши, так гадили прямо на электронные блоки! Откроешь, а там засохшее дерьмо! Это Ярузельский мог применить силу, он был свой! Попробуйте это сделать вы. Вряд ли Войско Польское будет так же спокойно смотреть на оккупацию страны, как смотрела в моей реальности чехословацкая армия. Мы умоемся кровью и зальём ею всю Польшу. И что потом? Ну задавим мы их ещё раз. Какой в этом смысл?