Тринадцатая реальность

– А при чём здесь русские? – не понял американец.

– У них военный союз с кайзером, – любезно просветил гостя Черчилль. – А немцам придётся перегонять корабли из Северного моря две тысячи миль. И весь флот они не уведут. Вам достаточно захватить Марсель...

– И вы пропустите флот империи через Гибралтар?

– Мы не можем их не пропустить, – ответил Черчилль, – разве что немного задержать, да и то это слишком рискованно. Рассчитывать вы сможете только на свои силы. Мы если и поможем, то уже в конце войны. Вам некого винить, кроме самих себя. Вы не оказали нам поддержку, занявшись колониями, которые от вас и так никуда не делись бы, а мы в результате понесли большие потери. Сейчас восстанавливаемся, и я не могу сказать, будем ли в состоянии сражаться к следующему лету.

– Насчёт русских – это точно?

– Мы получили эту информацию от посла как достоверную.

– Ваше предложение кажется мне интересным, – сказал Гольдман, – и я передам военным, но и у меня есть к вам одно предложение, которое не очень трудно выполнить. Вы вполне сможете построить для нас хороший аэродром, скажем, в Шотландии. Там достаточно диких мест, так что разведка кайзера о нём не пронюхает, а если что и узнают, вы в своём праве. Всё, что нам потребуется, перебросим туда к началу войны. С него наши тяжёлые бомбардировщики смогут бомбить всю Германию. И мы будем это делать уже после вторжения на побережье Франции. Вряд ли немцы станут мстить: им будет не до вас, да и не захотят они связываться с ещё одним врагом.

– Я скажу королю, – кивнул Черчилль. – На таких условиях на это можно пойти. Вы к нам надолго?

– Уйдём ночью, – ответил Гольдман. – О нашем приходе знают, поэтому не будем рисковать. Сообщите о решении через посла.

Вернувшись на корабль, эмиссар вызвал радиста крейсера.

– Зашифруйте и срочно передайте! – приказал он, отдавая матросу записку.

У него всё получилось, но это не радовало. Конгресс проголосовал, как и ожидалось, наделив нужными полномочиями, но взрыв эсминца спутал карты военным и привёл к катастрофе в Норвегии. Вину за неё тут же возложили на президента. Его обвинили не Конгресс и не пресса, а те, кого он обыграл. Он пытался договориться, но с ним не стали разговаривать. Плохо, он рассчитывал на другое.

– Я вам ещё нужен, господин президент? – спросил его Николас Коулман.

– Позови охрану, Ник, и можешь уезжать, – ответил он. – Я сейчас тоже уеду домой.

Николас кивнул и вышел из кабинета. Вернулся он с двумя крепкими парнями в строгих костюмах. Телохранители подошли к президенту и завернули ему руки за спину.

– Что это значит? – со страхом спросил Олбен Баркли у секретаря. – Ник!

– Извините, сэр, – ответил тот, – но так надо.

Один из парней зажал президенту рот, а Коулман быстро сделал укол небольшим шприцем прямо через одежду. Олбера держали, пока не затихли бившие его судороги.

– Положите в кресло, – велел Коулман, – и возвращайтесь к себе.

Минут через двадцать он поднимет тревогу. Препарат распадётся, а вскрытие покажет обширный инфаркт. На едва заметную точку на теле не обратят внимания, тем более что врачи в курсе того, что не стоит проявлять излишнее рвение.

Я так и не привык к этим плавкам. Не знаю, что использовали в пятидесятые годы той реальности, но думаю, что не такие консервативные наряды. Женские купальники были сплошные, полностью закрывали грудь, и штанишки на пару ладоней не доходили до коленей. Но фигуру они обтягивали точно так же, как и в двадцать первом веке. А мужчинам полагался комплект из майки и облегающих трусов, более длинных, чем у женщин. Расцветка у тех, которые я видел, была тёмно-синяя, тёмно-зелёная или арестантская – в полосочку, вызывавшая у меня непроизвольную улыбку. Мы вторую неделю отдыхали в Ливадии. Дворец был огромный и почти пустой. Император не поехал на море, поэтому, кроме великих князей с жёнами и нас, здесь были только слуги и охранники. Первый этаж дворца был отдан под залы, а наши хозяева жили в своих комнатах на втором. Нас поселили в гостевых покоях. Всё было сделано очень красиво, необычайно удобно и слишком, на мой взгляд, роскошно. Замечательный парк террасами уходил к прекрасному песчаному пляжу. Единственным неудобством было то, что по этим красотам долго добираться до воды, но это не нравилось только мне одному. Вера была в восторге, великие князья ко всему здесь привыкли, а их жёны находились в таком же восторженном состоянии, как и моя. В той жизни я один раз был в Крыму, но далеко от Ялты. Было сухо и жарко и до моря приходилось идти полчаса по выжженной солнцем степи. Питались плохо, а тут ещё простыл один из сыновей, поэтому я не получил от той поездки большого удовольствия. В этой всё было по-другому. Мы пока не видели штормов и дождей, а кристально-чистая вода была тёплой с утра до вечера, и из неё не хотелось вылезать. Кроме купания мы загорали, точнее, прожаривали на солнце конечности, потому что остальное было закрыто одеждой, и катались на лодке. Сейчас я с Олегом отдыхал на лежаках, а Андрей плескался в воде с женщинами. Два с лишним месяца занятий не прошли для великих княгинь даром: у обеих появились небольшие, но крепкие мускулы, немного изменилась осанка, а Елена стала крепче здоровьем. Вопреки ожиданиям, я не слышал, чтобы об этих занятиях кто-то болтал. Видимо, о них пока не узнал никто из тех, кто мог бы пустить слух.

– Алексей, – не открывая глаз, сказал Олег. – Ты уже несколько раз говорил о том, что вскоре империя станет гораздо сильнее. Я не учёный, можешь по-простому рассказать, в чём источник этой силы?

– Если по-простому, то в ракетах, – лениво ответил я. Говорить не хотелось, но я не мог отказать Олегу. – Разница между ракетой и снарядом в том, что полёт снаряда не изменишь, а ракетой можно управлять. Некоторые даже будут сами наводиться на танк или самолёт.

– Как такое может быть? – недоверчиво спросил он.

Пришлось прочитать лекцию об инфракрасных лучах и радиолокации.

– Кроме того, дальность полёта снарядов сильно ограничена, – продолжил я, – а ракетами можно стрелять даже на тысячи километров, только для этого они должны быть очень большими.

– А зачем так далеко? – не понял он.

– А ты представь, что стреляешь из Владивостока по Сан-Франциско. В головной части новая взрывчатка или яды.

– Какие яды? – спросил он, открыв глаза.

– Те, которые разработало и использовало Братство, – ответил я. – Неужели ты об этом не знаешь? Я думал, что вам сказали.

– Брату, может, и сказали, а я о ядах слышу впервые. Говори, если начал.

Я рассказал всё, что знал сам.

– Какая гадость! – выразился Олег. – Слава богу, что это не пошло в ход. Так ты хочешь обстреливать этим города?

– Знаешь, в чём между нами разница, если не считать того, что я простой князь, а ты великий? – спросил я. – Во мне память человека, который жил в страшное время. Незадолго до его рождения по десяткам стран прокатилась такая война, которую ты просто не можешь представить. В огне исчезли тысячи городов, и были убиты десятки миллионов людей, и гражданских погибло гораздо больше, чем солдат. И их не только убивали при бомбёжках и артобстрелах городов, их расстреливали, вешали и травили газом. А потом изобрели новые бомбы, каждая из которых могла стереть с лица земли город. Изобрели многие, но применили только американцы, о которых ты только что пёкся. И применили не по необходимости, а просто испытали на двух городах, в которых жили соотечественники твоей жены. Больше двухсот тысяч человек погибли сразу, тысячи умирали от последствий взрывов много лет спустя. Никаких армейских частей там не было.

– Это ужасно, – сказал он. – Мне даже плохо верится, но при чём здесь мирные американцы? Решали-то не они!

– Запомни, что непричастных не существует! – сердито сказал я. – Тебе, как великому князю, это нужно хорошо знать. Могли бы американские генералы двести сорок раз применять военную силу за последние двести лет, если бы им это не позволял собственный народ? Народ, налоги с которого шли на производство вооружений и содержание армии! Почти всё время этот народ одобрял политику своих властей и возмущался только тогда, когда что-то не получалось и в Америку начинали вереницей везти гробы с американскими парнями. А когда эти парни тысячами убивали каких-то там корейцев или вьетнамцев, большинству не было до этого дела. Убивают, значит, этого требуют интересы Америки! Их так и называли – молчаливое большинство. А для тех немногих, у кого были совесть и смелость протестовать, хватало тюрем.