Страница 3 из 7
Произнеся эту кошмарно-юридическую справку, нотариус уселся, придвинул к себе лэптоп и углубился в расчеты.
– До меня дошел глубокий смысл фразы «плюнуть ему на могилу», – прошептала я Лайеллу. – Дед был еще большим паршивцем, чем мы о нем думали. Как он наделал столько долгов?
Вопрос был более чем риторическим. У нас на родине давно прошли те времена, когда люди вовсю пользовались кредитами непонятно на что, но и проценты у нас никогда не были настолько огромными, как в странах Ифрикии. Можно сказать, что у нас, напротив, все помешались на разумном потреблении, и покупка чего-то новомодного больше порицалась, чем взывала зависть, а «звезды» вот уже лет тридцать как хвастались в социальных сетях переходящими из рук в руки вечерними нарядами… В каждой стране есть свои странности, подумала я, но такие огромные суммы не на машину или недвижимость? Дом ремонтировал? Поставил там сантехнику из чистого золота? Почему банк вообще дал кредит человеку с небольшими доходами? На что? А частные кредиторы? Кто ссужает деньги тому, кто и так увяз в долгах по уши?
– Стоимость принятого наследства – пять миллионов пиастров, стоимость долей: Университет Гануа – шестьдесят процентов, доктор Крэсвелл – десять процентов, мистер Делано – тридцать процентов. Таким образом, размер обременения составляет: Университет Гануа – двести сорок шесть миллионов пиастров, мистер Делано – сто двадцать три миллиона пиастров, доктор Крэсвелл – сорок один миллион пиастров.
– Университет целиком стоит меньше! – завопил профессор Вальстрад, от отчаяния дергая себя за волосы.
– У нас есть горилла, – вмешался кто-то из его коллег. – Продадим ее в зоопарк Вестландии, все равно она только и делает, что жрет и спит.
– Сорок одна тысяча таллиров, – пробормотала я. – Недешевая выходит штучка…
Лайелл, конечно, не стал поворачиваться ко мне, сидя в своем кресле, и я положила обе руки ему на плечи.
– Это неважно. Думаю, и отец, и мать, и Джоанна, и ее родители, и я – все разделим эти деньги между собой. Ты заслужил.
И сжала руки чуть сильнее, чтобы Лайелл не подумал возражать. И посмотрела на Делано… Мне было безумно интересно, как он отреагировал на подобную сумму. Не то чтобы я была знатоком местных нравов, но понимала, что дорогие частные школы, где учителя получают практически столько же, сколько и у нас, здесь не нумеруются, а носят гордые имена.
Но он лишь улыбался и, кажется, теперь был всем доволен.
Глава третья
Лайелл, видимо, дергал меня за штаны уже достаточно долго.
– Ты чего на него так уставилась?
А? Ну, собственно, почему бы и нет?
– Если выкинуть ученого джентльмена, который от отчаяния разодрал себе парик, то этот типчик – единственный наш конкурент, – проворчала я. – И знаешь, я за ним наблюдала. То он чуть в обморок не хлопнулся, когда нотариус начал что-то вещать про обременение, а сейчас поскакал козликом.
– Нам тоже пора скакать, – заторопился Лайелл. – Мы тут уже одни остались.
Он был прав. Вся публика просочилась из зала, мы торчали посередине как забытые пеньки, и не то чтобы меня это смущало.
– А нам вообще нужны эти похороны? – уточнила я. – Или мы можем спокойно забрать свои бумаги и свалить… кстати, учитывая рисунок на твоей папке, я бы сделала это поскорее.
– Надо же соблюсти приличия?
Точно надо? Я призадумалась. То, за чем мы приехали, мы уже порешали. Деньги на карточке у нас были, да и личные вещи покойного остались за нами.
– Соблюдем приличия, заберем бумаги, возьмем то, что надо…
– Сначала погасим нашу часть долга, – напомнил Лайелл. – Иначе нам никто ничего не отдаст.
– Вечно ты все испортишь. Ладно. Погасим, заберем, получим разрешение на вывоз – и домой, пока нас тут не зажарили.
За милой беседой мы выехали за последними участниками нашего собрания. Тут я едва не запуталась, потому что кое-кто пошел по коридору направо, а остальные – их было куда меньше – налево. Я повертела головой, надеясь увидеть того красавчика… может быть, удастся подкадрить – такого у меня еще не было, чтобы знакомиться с мужчиной в похоронном бюро, но все всегда случается в первый раз – но заметила только зануду. Как его – Делано. Вот как раз Делано шел налево.
– Нам, наверное, тоже туда, – предположила я. – Ну он наверняка пойдет прощаться с покойным. Должен же он сказать ему пару ласковых напоследок?
Делано пропал в какой-то двери, я поспешила туда же, не скрывая раздражения. Безбарьерная среда в этой стране у меня вызывала в принципе злость, потому что даже в отеле у нас были пандусы, большой лифт и номер, приспособленный для коляски только на рекламном буклете.
– Прости, – сказала я, когда коляска подпрыгнула на каком-то неуместном стыке. – Хочется ругаться, как тетя Агата.
– Тебе нельзя, – предостерег меня Лайелл, – у нее покаяние, а тебе придется с этим жить.
– Да с чем мне только жить ни приходится, – буркнула я. – Ой, простите, в смысле нашли где встать. Ноги целы?
Делано шипел, но, надо отдать ему должное, не ругался, а мог бы. Лайелл сдержанно извинился, я посчитала конфликт исчерпанным. Да и на улице жарило так, что не то что ругаться – жить не хотелось.
– Ну и пекло.
– В последний путь мы провожаем сегодня человека невероятно широкой души и чистого сердца. Из всех присутствующих здесь нет того, кто не вспомнил бы доктора Чарльза без боли внутри. Искренний и верный друг, прекрасный ученый, проживший жизнь без долгов и излишеств…
– А о ком это он? – прошептала я. – Мы точно приехали к правильному покойнику? Может, тут хоронят кого-то другого?
– Это традиции, Дэй, – усмехнулся Лайелл, – есть такое слово. Просто сделай печальную физиономию и кивай.
Я сделала печальную физиономию и слушала, истекая потом. По крайней мере, таких мокрых штанов у меня не было лет этак с двух, в этом я могла бы поклясться. Лайеллу было тяжелее, и я закатила коляску в тень дерева, выгнав оттуда какую-то недовольную женщину. Я узнала, что дед всю жизнь посвятил науке, жил отшельником и аскетом, ограничивал себя во всем, ни слова не сказал никому поперек и оставил в наследие человечеству великие открытия: пару вымерших птиц и одного червяка, который существовал – предположительно.
– Где справедливость? – пробурчала я. – Человечеству птичек, а нам долги. Играл он, что ли?
Я подняла голову и обнаружила, что Делано стоит рядом со мной и очень нехорошо на меня смотрит.
– Ну чего… сэр, не мешайте скорбеть, – попросила я, с трудом сглатывая. – Здесь вода есть? Пить очень хочется.
– Это траурная церемония, – скорчил презрительную мину Делано. – Кровь попьете потом, если найдете из кого.
– Ах ты… пошел вон, – осклабилась я. Удивительно, но Делано послушался, а я подумала, что неспроста.
Над могилой начались какие-то пляски, но пока не пел весело хор, можно было расслабиться.
– Он что-то затеял, – сказала я Лайеллу. – Он мне не нравится.
– Ты ему тоже, – успокоил меня брат. – Дэй, смотри, какие интересные обычаи. Где ты еще такое увидишь?
– Что они творят там с покойником? – я присмотрелась, и увиденное мне не понравилось. – Слушай, я не хочу обнимать человека, которого даже ни разу не видела и который так обошелся с бабушкой и собственными детьми. Так что нет, давай потихонечку двигаться к документам.
Прощаться с дедом тем временем подошел господин из Университета, глазки у него подозрительно бегали, но как и полагается настоящей ученой крысе, вид он умел делать отменно и речь толкнул короткую, но выразительную. Я прослезилась.
– Я все поняла, потом они будут долго стоять над могилой, а потом сыграет оркестр и торжественно поставят вон ту плиту. Я догадалась, куда делись пятьдесят миллионов. Не могу на это спокойно смотреть, – заявила я и, не слушая возражения Лайелла, отправилась обратно в здание.
Нам пришлось порядком там покрутиться. Оказалось, что пройти через те же двери мы почему-то не можем – они просто не открывались, и я, страдая от жажды, потащилась вместе с Лайеллом в объезд. Мы ткнулись в какую-то дверь и – так бывает? – с той стороны нам ее открыл прелюбезнейший мистер Делано, куда-то очень торопящийся.