Страница 8 из 10
Про себя он добавил еще кое-что, но то не предназначалось для посторонних ушей и было на родном нормандском диалекте. Больше всего священник желал, чтобы лиценциат навек переселился на кладбище Невинных, но человек лишь предполагает, а Бог располагает…
– Как же я могу обещать не посещать улицу Сен-Жак, коли на ней в церкви Сен-Бенуа-ла-Бетурне служит мой батюшка Гийом. Неужели вы желаете лишить меня возможности навещать старика? Право, это слишком бесчеловечно…
– Ты прекрасно понял, что мне нужно! Я хочу, чтобы ты не посещал известный нам обоим дом. За это тебе и заплачу! – Повысив голос, то ли спросил, то ли выкрикнул Сермуаз, все более хмурясь, ибо чувствовал, что все его старания оказываются тщетны.
Высокомерие и презрение к другим – не лучшее украшение человека. Они сродни первозданной Люциферовой злобе, которая неизвестно откуда возникает в душе и, мучая, живет почти во всяком. Люди в какой-то степени животные, но более жестокие, чем дикие твари, обитающие в лесных чащобах. Зато у двуногих зверей, по утверждению отцов церкви, имеется душа, которой нет у медведя, оленя или зайца, а как по правде обстоит дело, никто толком не ведает. Многих погубила пустая, ничем не объяснимая ненависть к себе подобным и свела их в могилу. С ней трудно совладать и еще сложнее смириться.
– От такого заманчивого предложения трудно отказаться, но приходится, – заметил Франсуа, сопроводив свои слова непристойным жестом – одним из тех, какие были в ходу у столичных шалопаев.
Только теперь Сермуаз в полной мере осознал, что над ним издевались, чего он по своей душевной простоте не подозревал. Долго сдерживаемый гнев вырвался наружу и овладел им. Глаза налились кровью, и в них сверкнул огонь безумия, от чего его собеседник струхнул бы, коли не наблюдал тогда за кошелем, исчезающим в складках сутаны собеседника.
Мысль о том, откуда у приходского кюре такие деньги, не чуть не занимала Франсуа. Меж тем два года назад истомленного деревенской нищетой Сермуаза на время перевели в Шербур в церковь Святой Троицы вместо захворавшего священника. Там он вынес из ризницы драгоценные сосуды и продал их заезжему скупщику краденого. Никто не хватился утраты, так как больной священнослужитель из Шербура почил, и среди его вещей нашли чашу из ризницы. Все посчитали умершего причастным к хищению, а вскоре Сермуаз покинув Нормандию, перебрался в Париж.
«Вот где можно развернуться», – справедливо полагал он, но одних денег оказалось мало. В столицу стекались проходимцы со всех концов страны. Среди них было немало молодцов, совсем не бедных и имевших связи при дворе, мэрии или в коммерческих кругах, что тоже кое-что значило. Деньги решали многое, но все таки не все…
Ну да вернемся к беседе священника с лиценциатом. Разгневанный Сермуаз осенил себя крестным знамением, и того, что произошло дальше, его собеседник никак не ожидал. В лучах заходящего солнца сверкнуло что-то блестящее с круглой гардой[23]. Таким клинком сподручно перерезать прохожему глотку в темном переулке, так что тот даже пикнуть не успеет.
Как кинжал оказался в руках кюре, сказать трудно, ведь только дворянам и городским стражникам дозволялось носить оружие в черте города, а у соперника лиценциата оказался совсем не столовый ножичек.
Из-за бешенства, овладевшего Сермуазом, удар оказался не точен, лезвие клинка, нацеленное в шею Франсуа, лишь рассекло губу. Тем не менее от внезапного толчка лиценциат сделал шаг назад, оступился на арбузной корке, потерял равновесие и шлепнулся, сильно ударившись затылком о землю. Не промедли нападавший, и он, вероятно, навсегда избавился бы от своего соперника, но такого не случилось. Сермуаз не привычный к уличным дракам, упустил удобный момент. Франсуа же, не раз участвовал в студенческих потасовках, что научило его действовать решительно и быстро, иначе ему не дожить бы до 5 июня 1455 года, о котором ведется повествование.
Немало приятелей Франсуа – из тех, кто и побойчее, и попроворнее, – погибло в дворовых драках по глупости, самоуверенности или нерасторопности. Мир изначально жесток и немилосерден. Таким его создал Всевышний, и, может статься, именно потому против него восстал падший ангел Люцифер. В земной жизни нет места человеколюбию, снисходительности и доброте, хотя о том много говорят с церковных кафедр. Уличные оравы подростков безжалостны и беспощадны, а потому более похожи на голодных волчат, нежели на людей. Порой они еще более жестоки, чем банды закоренелых убийц и грабителей, добывавших хлеб свой насущный на больших дорогах. Подростки не понимали и не желали понимать ценности человеческой жизни, а потому никого никогда не щадили.
По своей натуре лиценциат был скорее малодушен, нежели храбр, но, разумеется, скрывал это, поскольку сие могло подорвать его авторитет среди сверстников, которые считали его отчаянным и бесстрашным, согласно неписанного кодекса уличного братства школяров.
Священник никак не ожидал, что соперник останется жив после нападения на него, и соображал, как лучше завершить начатое, но Франсуа случайно нащупал на земле камень, схватил его и изо всех сил запустил в голову Сермуаза. Не ожидавший ничего подобного кюре не успел увернуться и с глухим стоном повалился наземь. Увидев, что противник повержен, и услышав раздавшийся откуда-то сверху женский крик, Франсуа вскочил и со всех ног бросился наутек. Ветер свистел в ушах, и он совсем не соображал, куда несется. Главной мыслью, которая билась у него в мозгу, было бежать, и чем дальше, тем лучше.
4
Любимым занятием горожанок со времен древней Ассирии было наблюдать за происходящим возле их дома. В тот день жена булочника мадам Луиза, опершись рукой на подоконник, взирала на улицу. Ничего заслуживающего внимания она не видела. Вот чумазый угольщик, распродав товар, катит тележку по противоположной стороне; вот двое чумазых мальчишек, сцепившись, кажется, готовы загрызть друг друга, но потом, как ни в чем не бывало, обнявшись скрываются в ближайшем переулке. Вот слуга-калека с железной культей вместо ноги, ковыляет за своей хозяйкой с корзиной свежей зелени. Да мало ли чего еще увидишь из окна, все это так обыденно, что впору свесить голову на грудь и погрузиться в сладкую послеобеденную дрему.
Тут однако, зевающая от скуки, мадам Луиза обратила внимание на некоего священника, судя по рясе, беседующего с молодым человеком ничем не примечательной наружности. Когда она уже собиралась закрывать окно, внезапно в воздух взлетела рука кюре, в которой что-то блеснуло. Тут же его собеседник повалился на землю, а чуть позже рухнул и святой отец. Поняв, что произошло что-то ужасное, горожанка завопила, что было сил, а они у нее имелись.
Париж всегда слыл неспокойным и опасным городом. В нем привыкли ко всему, но поножовщину средь бела дня даже в нем нечасто увидишь из окна собственного дома, потому совершенно понятна реакция мадам Луизы, ставшей свидетельницей такого.
Перед тем как свернуть в ближайший переулок, Франсуа краем глаза заметил, что к кюре, распростертому на земле, спешат люди. Это придало его ногам еще большую резвость. Будто ветер, он пронесся по улицам, плохо соображая, куда мчится. В памяти осталось только то, что, выскочив на улицу Ла-Гарп и сбив с ног ротозея, засмотревшегося на большеглазую красотку, он пронесся по мосту Менял и оказался на острове Сите. Ноги сами несли его прочь от места происшествия. Улепетывая, Франсуа был уверен, что прикончил кюре, поскольку совершенно отчетливо помнил, как закатились у него глаза и он, словно подрубленное дерево, повалился наземь.
Вконец обессилев от быстрого бега и остановившись, чтобы перевести дух, Франсуа огляделся. Оказалось, что он стоит, опершись о стену, на улице Фэв у таверны «Сосновая шишка» напротив заведения Перетты, в котором проводили время за игрой в кости те, кто не дружил с законом.
Придя в себя, лиценциат обнаружил, что его куртка вымазана дорожной грязью и запачкана кровью, которая медленно сочилась из рассеченной губы. Как, не вызывая подозрения, объяснить свою рану стражникам, он не знал и понял, что оставаться в таком виде на людной улице не безопасно. Первый же патруль мог задержать его, ибо его невнятным оправданиям вряд ли кто-нибудь поверит. Скорее всего, задержат, а там уже медленно завертятся кованые шестеренки правосудия. Приложив грязный платок к порезу, Франсуа пересек улицу, толкнул ногой дверь притона Перетты и юркнул в его утробу.
23
Элемент рукояти оружия. Служил для предотвращения соскальзывания руки на клинок.