Страница 13 из 22
Ирочка посмотрела на него и зарыдала. Она плакала сначала просто потому, что началась истерика, потом из-за того, что хотела зарезать своего дурака, да не сумела. Потом плакала потому, что любила его, любила, несмотря на вечное безденежье. Плакала из-за неудавшейся жизни, из-за того, что осенние сапоги прохудились, а купить новые нету денег. Плакала из-за того, что надо помогать дочке, только начинавшей самостоятельную жизнь, но нечем. Муж обнял её, начал успокаивать, гладить по голове и говорить, что всё пройдет, образуется, что будет хорошо.
А Ирочка сидела и заливалась слезами, уткнувшись в его мягкий живот, в майку, вылезшую из-под рубашки с оторванной пуговицей, и плакала от счастья, что не зарезала его, такого родного и любимого.
Обыкновенная история
(К И. А. Гончарову отношения не имеет)
Речинск – город. Обычный, зачуханный. Называется Речинск потому, что стоит на берегу реки. Всё в нем обыкновенно, как везде. Писал Салтыков-Щедрин сто с лишним лет назад про другой город, а будто про теперешний Речинск. Одно отличие – этот на юге. Потому с начала июня и до середины августа пекло за сорок, а то и за пятьдесят. Вечерами, когда жара отступает и ветерок приятно остужает измотанное солнцепёком тело, горожане, переделав обычные дела, выбираются из домов. Которые помоложе – прохуливаются по набережной, прохлаждая организм пивом, отчего к утру закоулки и задворки смердят аммиаком, а домашние псы, когда их поутру выводят из квартир, столбенеют, воют, а то и падают замертво. Народ постарше сидит на лавочках, обсуждает, какая завтра будет погода: «Сколько градусов – сорок или сорок один?» Спорят до хрипоты. Иногда из-за этого даже мордобои случаются. А одного настырного пенсионера прибили. Почти до смерти. Но это было давно, когда из главного фонтана по вечерам вылетала и струилась вода, а по ночам квакали лягушки. Теперь лягушек нет, да и народ притих. То ли посолиднел, то ли поумнел. Сан Саныч ни к молодым, ни к ветеранам не относится, потому любит, переделав домашние дела, выпить рюмашку-другую, выйти из дома и неспешно брести по улице.
А еще больше любит остановиться в маленьком скверике поблизости от фонтана, глянуть вверх, на небо, увидать звезды, удивиться этому чуду, ехидновато подумать: «Как это они сами, без электричества и разрешения светят, а налогов и ничего другого начальству не платят?». А потом засмотрится, забудет про сарказм и под мигание звезд слушает городских сверчков и выдумывает, будто сами звезды и свиристят. Такой у него склад натуры.
В один из вечеров, прогуливаясь и фантазируя про сверчков и звезды, Сан Саныч увидел через незакрытое шторами окно ружьё. Висело оно на ковре. Когда-то в родительском доме на похожем ковре висело отцовское ружье. Его стрелковое оружие давно перекочевало в сундук, который обили согласно строгому и мудрому приказу МВД жестью, а потом привертели большим шурупом к полу в кладовке. Отец тогда ворчал: «Бандюги с автоматами и гранатометами шляются, и ничего, а старый трофейный дробовик в железный ящик велено прятать, не то не дай бог чего и тогда всем крышка». Воспоминания и рассуждения неспешно и даже приятно ползли в голове, но вдруг заклинили. Сан Саныч похолодел. «Господи, – подумал он, – а ведь мне, должно быть, пора продлевать разрешение на ружьё. А может, это самое разрешение уже давно просрочено. Вот тогда начнется морока!» И заспешил домой. Залез в железный ящик, вытащил бумажку с печатью. Была она не просрочена, но до срока оставалась неделя.
«Это надо так удачно вспомнить! – обрадовался владелец и тут же приуныл: – Это теперь целую неделю поддавать нельзя будет. Это же надо, жена к дочке укатила, а тут вон чего! Небось, целую неделю канитель протянется. Да и какая беготня сейчас станет». И хотя слова «беготня» и «станет» вроде бы противоположны по смыслу, но если их сложить, то именно беготня по разным конторам и стояние в очередях и начнутся.
И начались. Со следующего дня и начались. С утра Сан Саныч дозвонился до милиции и узнал что к чему. А надо было успеть получить медицинскую справку. В ней врачи из поликлиники должны написать, что у него есть руки, ноги и глаза, а то зоркая полиция без них не разглядит, чего у него не хватает. На записи из психиатрического диспансера в этой справке должен быть дополнительный штампик, что предъявитель не псих, и то же из наркологического, что не алкаш и не наркоман. Потом надо сходить к участковому. Тот глянет на его железный ящик и напишет акт про это. А еще надо получить охотничий билет. Билет у Саныча был, но старый, давно просроченный, а это всё равно что не было. Так что приунывал он правильно.
Первым делом пошел он в районную поликлинику. Сан Саныч иногда заходил в это заведение. То чтобы получить бюллетень по причине болезни, то чтобы получить бюллетень безо всякой причины. Просто попросить добрую врачиху, сказать, что была температура, что принял парацетомол, антибиотики, напился горячего чаю с малиновым вареньем, что градус вроде спал, но голова раскалывается, тело ломит и вообще еле доплелся сюда. А если улыбнуться доброму врачу и подарить коробку конфет, то дня три точно можно отдохнуть от надоевших рабочих дел. Последний раз такое случалось года четыре назад. С тех пор Саныч сам стал небольшим, но начальником, отдыхать стало некогда, и про все такое пришлось забыть.
Построили поликлинику давно. Ещё в те времена, когда красота определялась количеством колонн и лепных алебастровых узоров на фризе и фасаде.
Штукатурка с тех времен по большей части отвалилась от кирпичей, выложенных криво и косо тогдашними умельцами. Здание давно печально глядело облупленными окнами на такой же обветшалый кирпичный забор с полусгнившими деревянными пролетами между квадратных кирпичных столбов, на асфальт дороги за этим забором, на выбоины, пыль, мусор, запустение. Смотрело и, казалось, размышляло: «Как бы мне развалиться в выходной день, чтобы не прибить стариков, таких же древних, как забор, таких же морщинистых, как растрескавшийся асфальт». Ветераны приходили к медикам с бессмысленным желанием оздоровиться, избавиться от болей, накопленных за десятилетия труда, плоды которого достались не им, не их детям, а непонятно кому. А эти «непонятно кто» проносились мимо поликлиники на огромных сверкающих лаком и хромом иномарках, зло гудели клаксонами на переползавших через дорогу стариков, заставлявших, как выбоины, снизить скорость, замедлить езду к очередным деньгам, а значит, к счастью.
Медики выписывали старикам бессмысленные таблетки. Говорили: «Что же вы хотите: годы, возраст», вздыхали, пожимали плечами, мол, глупые старики, пора на погост, а они сюда ходят, отвлекают от работы.
Так они и сосуществовали, вроде бы рядом, а на деле в разных мирах.
История утаила, кто занимался ремонтом зданий, где врачевали Гален, Авиценна, Парацельс, и занимался ли кто вообще, но то, что рука современника никогда не оскверняла ремонтом это районное муниципальное учреждение здравоохранения, знали все. Однако отчаянные руководители МУЗ ежегодно в отчетах изображали перевыполнение ремонтных планов. Статистическая наука города и области не отставала от главврачей и, глядя на красиво нарисованные и сброшюрованные листы бумаги с кривыми на графиках, оптимистично устремленными вверх, слезы умиления и радости за медицину и вообще за блага, творимые для электората, текли по щекам далеких от здешних мест министерских чиновников и депутатов.
За четыре года, проведенных Сан Санычем вдали от поликлиники, как оказалось, произошло многое, и наш герой удивился новой входной двери, пластиковым окнам, белевшим на облезлых стенах, проникся гордостью за чудесное возрождение здравоохранения и вошел внутрь.
Сразу за входным тамбуром на табуретке торжественно восседал охранник. Толку от него не было никакого, потому что народ шел потоком мимо и мог при желании пронести не то что гранату или пистолет, но и ящик с тротилом, а то и пушку. Да и что бы этот пузатый ветеран сделал, даже заметь он нечто опасное. Разве что спрятаться под облезлый стол с разложенными кроссвордами. Пожалуй, и под него бы не залез. А от страха не вспомнил ни про тревожную кнопку, ни про сирену, или что там у него еще находилось для предупреждения и оповещения. Сан Саныч презрительно скривился, проходя мимо бессмысленного пожирателя малой бюджетной зарплаты, и проследовал по коридору. Вдоль стен на узких лавчонках сидели старушки, ждали, когда подойдет их очередь, и от нечего делать переговаривались.