Страница 5 из 12
Любая любовь не может быть только милосердием, потому что она включает в себя любовь, которая превыше милосердия. Типичная иллюстрация, используемая Льюисом, – это постоянное получение от других любви, которая не зависит от нашей собственной привлекательности или заслуг. Например, предположим, вы кого-то любите и вскоре после брака вашего супруга поражает неизлечимая болезнь, которая может не убить его много лет, но делает его бесполезным, бессильным, отвратительным, но полным неизбежных требований. Человек, который может принять это без обиды, который может воздержаться от утомительных самоуничижений, делает то, чего не может достичь любовь в своем чисто естественном состоянии. Без сомнения, такой супруг(а) будет делать то, что превосходит естественный дар любви. В таком случае получать труднее и, возможно, более благословенно, чем давать. Но то, что иллюстрирует данный пример, имеет универсальные последствия. И даритель, и получатель получают благо. «Таким образом, Бог принимает в человеческое сердце, трансформирует не только дар-любовь, но и любовь-потребность; не только нашу потребность в любви к Нему, но и нашу потребность в любви друг к другу. В таком случае Божественная любовь не заменяет собой естественную любовь, как будто мы должны выбросить свое серебро и освободить место для золота. Естественная любовь призвана преобразиться в сверхъестественную любовь-агапэ, при этом… другие формы любви остаются естественной любовью» [66, c. 205].
В труде «эрос и самоопустошение» Ли Барретт предполагает, что эрос и агапэ играют скорее комплиментарные, чем контрастные роли в произведениях Августина и Кьеркегора [175]. Это спорное утверждение выходит за рамки исследований Августина или Кьеркегора. По словам Барретта, эрос и агапэ тесно взаимосвязаны: кенотическое излияние Божественного агапэ является достойным объектом для человеческого эроса. В своей работе Барретт предлагает идею любви-агапэ как посредника между Богом и верующим. Любовь-агапэ позволяет разрешить противоречие между внутренней телеологической необходимостью желания и постоянной динамики отношений между Богом и верующим. Однако он не может предложить более или менее полноценного и приемлемого ответа на вопрос о том, как это посредничество осуществляется, особенно в случае дружеской любви. Любовь-агапэ может быть обращена к ближнему так, чтобы ближний должным образом и непосредственно становился объектом любви со стороны любящего, а не просто косвенным получателем привязанности. В этом случае любовь-агапэ должным образом направлена к Богу. Мы можем предполагать, что идея посредничества может способствовать развитию представления о Божественной любви-агапэ как об онтологическом даре в соответствии с анализом Барретта.
Мы не можем согласится с тем, что в соответствии с некоторым трактовками Августин и Кьеркегор рассматривают любовь к ближнему как инструмент достижения любви-агапэ, т. е. обесценивают любовь к ближнему. В соответствии с идеями Августина и Кьеркегора любовь к ближнему развивается и трансформируется в любовь-агапэ.
Выделим некоторые аспекты книги Барретта. По словам Барретта, Августин и Кьеркегор понимали, что эрос и агапэ не являются противоречивыми (вопреки известному утверждению Андерса Нигрена). Природа человека телеологически ориентирована на реализацию отношений любви-агапэ к Богу. Благодатное проявление кенотической любви-агапэ Христа пробуждает желание в сердце верующего. Следовательно, желание является положительным элементом человеческой онтологической структуры. Важно, что именно природа Бога как любви пробуждает наше желание реализовать любовь-агапэ в жизни.
Самопожертвованный Бог – это наш telos (телос). Любовь-агапэ как любовь к Богу – это дар самого Бога, который преобразует верующего. Любовь-агапэ, источником которой является Бог, позволяет человеческой душе следовать кенотическому образцу поведения и освободить себя от личного эгоизма для того, чтобы освободить место для Божественной любви. Таким образом, Любовь-агапэ формируется в человеке и позволяет ему вернуться к Богу. Божий дар играет определяющую роль в создании нового «Я верующего». «Я» рождается для участия в жизни Божественной любви. Этот рост в любви-агапэ происходит постепенно, когда дар любви приближает верующего к Богу.
Взаимосвязь эроса и агапэ становится проблематичной, когда получатель любви-агапэ – это друг, который не является подходящим получателем эроса. На первый взгляд, подход Барретта может объяснить действия дружеской любви, если эти действия были мотивированы послушанием Богу или желанием подражать Христу. Однако ни одна из этих мотиваций не является достаточной, чтобы сделать друга настоящим объектом любви-агапэ. И в послушании, и в подражании действительным и субъектом, и объектом любви-агапэ остается Бог.
С точки зрения Барретта, друг получает милость из рук верующего, потому что Бог, а не верующий, любит ближнего. По факту, идеи Барретта проливают свет на довольно удивительный факт, что Августин и Кьеркегор были склонны к тому, чтобы уклонятся от вопроса о том, сколько и как напрямую мы должны любить других, поскольку любви-агапэ не спрашивает о достоинствах получателя, как это делает эрос. Можно предположить, что эта любовь к другу не вызывает глубоких философских проблем в случае, когда мы даём верующему возможность не отделять агапэ от эроса. Поэтому Августин и Кьеркегор время от времени проявляли некоторую «нервозность» в отношении того, чтобы сделать друга прямым объектом человеческой любви. Проще говоря, они не могли противостоять распространению желаний, которые могли бы отдалить верующего от Бога. Оба мыслителя проявляли стеснение признать истинное вознаграждение в дружеской любви. Наиболее известный пример, когда Августин утверждает, что путешественнику на пути к Богу не следует отвлекать себя чем-либо вдоль этого пути. Бог – единственный надлежащий объект любви, а все остальное, включая другого и самого себя, не обладает таким значением.
Таким образом, любовь верующего к ближнему существует ради высшей любви-агапэ. Августин заключает: «Бог жалеет нас, чтобы мы могли наслаждаться Им, а мы в свою очередь жалеем другого, так чтобы мы могли наслаждаться Богом… Когда вы наслаждаетесь человеком в Боге, вы наслаждаетесь Богом, а не этим человеком» [114, p.43].
Естественно, эти замечания следует читать на фоне теории Августина, которая содержит множество призывов к благотворительности. В нашем анализе философии любви Августина мы отмечали, что каритативная любовь может включать отношения с друзями, которые могут способствовать продвижению человека по пути христианской жизни [71].
Августин не позволяет нам эгоистично относится к нашим ближним, как будто для нас имеет значение лишь прибытие в пункт назначения. Это чувство коллективного путешествия к Богу резонирует с размышлениями Августина о единстве тела Христова и об отождествлении Христа с нуждающимся. Тем не менее первенство, данное Христу в этих размышлениях, поучительно.
В некоторых случаях любовь к недостойному ближнему оправдана как любовь к ближнему ради Христа. Трактовка вознаграждения ближнему будет зависеть от того, как мы истолковываем идею «Христа в ближнем». Если верующий любит своего ближнего, потому что Христос становится на место ближнего как заслуженный объект эроса и агапэ, тогда, несмотря на отождествление Христа с нуждающимся, эта формулировка звучит так: «Христос вместо ближнего». Такое толкование не оправдывает настойчивости Августина, что это нужда в другом, вызывающем любовь или пафос, который Августин нашел в словах Христа: «Когда ты делаешь что-то другим, ты делаешь это и мне» [114, p.44].
Кьеркегора так же критиковали за использование Бога в качестве «буфера» для любви к ближнему. В «Произведениях любви» Кьеркегор [152] противопоставляет любовь к ближнему «предпочтительным» отношениям близости таким, как дружба и романтика, которые он называет расширенными формами любви к себе. Он превозносит любовь к ближнему, которая претерпела «изменение вечности», чтобы стать долгом. Он рассматривает все человеческую расу как объект такой любви. Цель любви к ближнему состоит в том, чтобы направить её к Богу, которого любят больше всего на свете. Телеологическая функция любви проявляется в труде Августина «De doctrina christiana».