Страница 9 из 16
И она слушается, словно следует за моим голосом, словно поддаётся гипнозу. Я уменьшаю нажатие, перестаю давить и верховодить явно. Убираю руку из трусиков. Прижимаю девушку к себе за спину. Губами прохожусь по лицу, щекочу за ушками, одариваю поцелуем подбородок. Почти невесомо прикасаюсь к векам и снова слышу облегчённый вздох. Её тело становится податливее, мягче, как гибкая лоза. Оно выгибается, прижимается, движется, ведомое мною.
Кажется, Вика так и не поняла, как осталась без платья, в одном бордовом комплекте, что так ей идёт. Сидит идеально, подчёркивая нужные изгибы и впадины. Но он уже лишний. Слишком много одежды. Слишком нетерпелив солдат, что готов к атаке, стоит только дать команду.
Стискиваю зубы, чтобы не стонать. Сдерживаю руки, чтобы не рванули тонкое кружево, не раскидали по всей комнате клочки бордовых лоскутов.
Подхватываю Вику, как добычу, и несу в спальню. Слышу, как падают с ног её туфли.
Она такая лёгкая. Почти невесомая. И одуряюще возбуждающая, хоть и дрожит. Я надеюсь, от вожделения, а не от страха.
Я и так, как могу, откладываю этот момент. Сдерживаюсь из последних сил, но тяну. Тяну это удовольствие, как коктейль из тонкой трубочки. И ты будешь моя, девочка, сейчас и сегодня, и я, надеюсь, ты тоже этого хочешь. А если не хочешь, то всё равно подчинишься.
Мы уже в спальне. Пути к отступлению нет.
11. Виктория
Прохладная простынь вызывает содрогание во всём теле. Хотя я и так уже дрожу. Дрожу не от холода. И даже не от страха. От незнакомой мне лихорадки, что вызывают кончики его пальцев. Сквозь плотную ткань платья, шёлк, кружево, сквозь тонкую кожу они прикоснулись к чему-то глубже, далеко внутри, что уже истомилось, свернулось в тугой узел и требует его немедленно развязать.
Я почти раздета. Алекс полностью одет.
Такой инициативный, самостоятельный. Сам срывает пиджак, бросая его на пол. Но на пуговицах рубашки его останавливают мои руки. Я встаю, чтобы помочь ему. Может быть, я и не знаю, что делать дальше, но раздеть-то его я точно смогу.
Просовываю пальцы под планку с пуговицами. Касаюсь горячей кожи. Замираю, но меня ободряет его резкий вдох. И пока он медленно выдыхает, расстёгиваю их одну за одной, не торопясь. Ловлю его тяжёлое дыхание.
Вытаскиваю полы рубашки из брюк и ещё не пальцами, лишь одним ноготком веду по центру груди вниз, по ложбинке, по подтянутому животу. Обвожу аккуратный пупок и упираюсь в брюки.
Это сильнее меня – она так одуряюще пахнет. Его кожа. Гладкая, горячая, шелковистая. И упругие мышцы, что проступают под ней, повергают меня почти в религиозный экстаз. Он совершенен. Его живот. И каждый кубик его пресса в отдельности. Я обвожу их, очерчиваю контуры и, зацепив напряжённые соски, скольжу руками к плечам.
Мягко сталкиваю ткань. И пока он возится с манжетами, припадаю губами к его груди. На ней хочется рыдать как на Стене Плача. Оплакивать свою жалкую жизнь, что прошла не на ней. Я бы покрыла поцелуями каждый её сантиметр, измерила губами от одной выступающей ключицы до другой, от одного жёсткого соска к другому, и по диагонали, и поперёк, и сложными узорами. Я впиваюсь ногтями в его напряжённую спину. Я ликую: это же на сегодня всё моё?
Каждый аккуратный сосок, что так и просится в рот. С исполинским ростом Алекса они так близко к моему лицу, эти тёмные затвердевшие кружки. Нежно прикасаюсь к одному языком и слегка посасываю, чтобы он стал выпуклым ещё больше.
«Тс-с-с, – так и хочется успокоить эту, оказывается, очень чувствительную груду мышц по имени Алекс, когда он откидывает голову и стонет. – Это только один. Ещё второй, чтобы не обиделся».
Я, кажется, увлекаюсь, но Алекс не теряет контроль. Он берёт мои руки и мягко складывает на пряжку ремня.
Пальцы дрожат, но я справляюсь. Брюки падают. Я до ужаса боюсь увидеть, что скрывает тонкая ткань трусов. Что оставило на них это мокрое пятно и дыбится торосом, готовым вспороть эту ткань. Страшно подумать, что будет, когда я освобожу эту глыбу.
Справляюсь с нестерпимым желанием закрыть глаза, оттягиваю резинку трусов и спускаю вниз.
«Ну, здравствуй, чудовище!»
И может, из уважения к этой мужской святыне, а может, из любопытства, опускаюсь перед ним на колени.
«А ты, оказывается, совсем не страшный».
Он и, правда, словно сам по себе, его член. Отдельно от Алекса. Ровный, аккуратный, неожиданно красивый. Словно античная статуя. В гармоничной пропорции со своим широкоплечим владельцем, с золотым сечением между отдельными своими частями. Украшенный орнаментом выпуклых вен. Влажно поблёскивающий гладкой головкой.
С трудом представляю, как всё это великолепие во мне поместится. Но, главное, он не вызывает у меня отвращения. Осторожно пробую вытекшую капельку жидкости, скользнув по горячей поверхности головки языком. Соленоватая. И чуть-чуть пахнет морем. И подрагивает в такт бьющемуся пульсу. Подрагивает даже у меня во рту, когда я осторожно обхватываю её губами.
Да ладно! Я же не из дикого леса. Я видела, как делают минет. В любой порнухе. Даже делала однажды. Бывшему парню. Правда, он сам сунул мне в рот свой тонкий английский член. Сам и сбежал, потому что я давилась от смеха, когда обхватила несчастный пенис у основания двумя пальцами и они сошлись.
Сейчас мне не до смеха – на этой свирели помещаются обе мои ладони. И густые волосы лобка, лежащие красивыми завитками прямо у меня перед носом, вызывают желание запустить в них пальцы, как в шевелюру. Но взгляд останавливается на татуировке.
Чуть ниже выступающей тазовой кости, почти на лобке красуется выбитый тёмно-синими чернилами спартанский шлем. Гладиатор? Может, это его прозвище?
«Или твоё?» – я вновь обращаюсь к его крепкому другу, который так влажно скользит под моими пальцами. Но его старший товарищ останавливает меня, скривившись болезненно.
– Что-то не так?
– Всё так, – поднимает он меня за руку, как щенка за шкирку. – Но не надо.
Оставляет на полу свои вещи, вытаскивая стройные волосатые ноги из путаницы носков и штанин.
Я робко присаживаюсь на краешек кровати. Но он подхватывает меня и осторожно укладывает на прохладный шёлк.
Беззащитная поза. Обречённая. Но я ведь готова? Справлюсь. От этого ещё никто не умирал.
Закрываю глаза, пытаясь успокоиться, расслабиться. Перед мысленным взором – его эталонный член.
Будет больно. Обязательно будет. Может, сказать? И тут же уверенно отвергаю эту мысль.
Нет, не сейчас. Его нежные пальцы так пьяняще скользят по моим ногам.
12. Алекс
Я сижу на краю бесконечной кровати.
Веду руками по её телу. По бесконечной длине ног. Снизу вверх.
Подцепляю кружево чулок. Спускаю сначала один тонкий капроновый аксессуар и отправляю в полёт как воздушного змея, потом второй. Какие стройные, безупречно гладкие ноги. Очерчиваю пальцами икры, щекочу под коленкой. Там нежная кожа, чувствительная и тонкая. Вика вздрагивает, а я продолжаю медленно двигаться. Снизу вверх, сверху вниз и обратно. Делаю колдовские пассы, от которых она начинает учащённо дышать. Вдохи, выдохи сбиваются, но пока что она не стонет и не просит ни о чём.
Пора переходить к настоящим боевым действиям. Раздвигаю её ноги, устраиваюсь между ними и снова притрагиваюсь к горячей плоти, всё ещё скрытой под бельём. Подтягиваю её к себе, сжимаю плечи. Впиваюсь в губы, прохожусь по линиям её рук, кладу их на свой затылок. Тонкие пальцы лежат безвольно, а затем неожиданно сильно зарываются в волосы и царапают кожу. Отозвалась. Откликнулась. Ожила.
Она выгибается, касается грудью моей голой груди – и всё! Тормоза отказывают. Срываю с неё лифчик, и наконец-то сжимаю соски пальцами. Как долго я этого ждал! Катаю их по ладоням – горячие, твёрдые, нежные, бархатные.
Её руки тянутся к моей груди и словно прожигают насквозь. Я содрогаюсь. Рычу. Рокот моего голоса вырывается не из горла – идёт откуда-то из глубин, где притаился и уже приготовился к прыжку мой зверь. Голодный. Хищный. Опасный. Он трётся об её обнажённое тело. Пачкает смазкой её бархатное бедро.