Моя Родина – смерть

– Чего? Отстань, Има. Ты и так это знаешь.

– Нет, ты скажи. Чего тебе стоит?

– Люблю, конечно, – Кер открыл потеплевшие от искреннего первого чувства глаза, приобнял её за плечи и поцеловал Име веки. – Люблю.

– Я боюсь за тебя. Скоро твое совершеннолетие и ты пойдёшь туда, вниз.

– Пустое.

– Ага, пустое. А ты знаешь, что чуть ли не четверть там и остаётся. А вдруг и ты не вернёшься?

– Только не я. Я самый сильный. – И он не хвастал, просто констатировал факт, хотя и сам не знал, какие великие силы были сокрыты у него внутри. Такие, как он, рождались раз в тысячелетие. Продукт стресса, полученного человеческим геномом в результате ядерного Армагеддона.

– Има, ты боишься?

– За тебя.

– Всё будет хорошо.

Има на секунду замолкла, а потом, отвернувшись, шёпотом произнесла в подушку:

– Ты не бросишь меня? Ну, когда всё закончится.

– Фррр. Глупости. Мы же с тобой договорились, что вдвоём до самой смерти, помнишь? – Кер взял её за подбородок и снова развернул к себе,

– Да, – надув губки и, может, немного обиженно ответила девушка.

Добившись своего, Кер встал с кровати и принялся одеваться. Серые бетонные стены, в углу покрытый ржавчиной рукомойник, табурет и единственное украшение клетушки – над изголовьем кровати приклеенный на стену листок с наивным рисунком оранжевого пушистого цветка. Има постаралась, нашла бумагу, краски и по памяти нарисовала приглянувшейся ей в книге (им выдавали учебники в школе, но запрещали выносить их за её стены) полевое растение, являвшееся когда-то на сельскохозяйственных угодьях их континента неистребимым сорняком, но очень красивым сорняком.

К своей девушке он приходил через день, вечером, и проводил, каждый раз, с ней не более двух с половиной часов. С самого детства он сам приучал себя к дисциплине и жил по строгому, самим им заведённым распорядку. Утром и днём работа (работал он, как и девяносто процентов жителей страны подземных бункеров, на заводе: ему повезло, в отличие от других, его завод выпускал не скучные предметы обихода или детали для систем жизнеобеспечения, а производил синтетические продукты питания), один перерыв на приём пищи, потом он шёл к Име или в библиотеку, затем он тренировался, ужин, пятичасовой сон и всё начиналось сначала. Ему такая жизнь совсем не нравилась, но он придерживался системы и не жаловался. В неблагополучном мире, где люди уже рождались тяжелобольными, страдали от постоянного голода, недостатка витаминов, да и просто воздуха, быть таким здоровяком уже почиталось за счастье. Но для него этого было мало. Он хотел выдержать экзамен и перейти из касты рабочих в касту солдат.

Все жили одинаково: стандартные жилые блоки в пять квадратных метров, подача воды два раза в сутки, та же одежда (темно-синие спецовки и у мужчин, и у женщин), убогая железная мебель жилых блоков, личные вещи – всё как у всех. Но солдаты имели дополнительный паёк, уважение, большую свободу действий и не работали в общепринятом понимании этого слова, хотя они тоже трудились и даже подвергали свою жизнь ежедневным опасностям службы на нижних этажах бункеров.

В двенадцать лет дети начинали жить отдельно от родителей, им выделялся индивидуальный блок, и они учились жить самостоятельно. Вот с той поры Кер и мечтал стать солдатом. А для этого надо было не просто выдержать экзамен – спуститься с видеорегистратором на каске на нижней уровень, подойти к запорным люкам и, коснувшись их, вприпрыжку убежать обратно к пограничным заставам солдат, и не на стандартные пятнадцать минут зайти туда, в темноту, простоять так всё отведённое время и вернуться, как делали все, – нет, Кару нужно было по настоящему всех удивить, принести из покинутых людьми подземелий какую-нибудь вещь. В этом случае он автоматически стал бы героем.

Учитывая, что ближайшие к люкам коридоры и помещения были пусты; их давно очистили прежние охотники до лавров первопроходцев, Кару предстояло пройти дальше – вглубь темноты. Последний кому это удалось, вернулся назад слепым и лишённым одной руки, и было это пять лет назад. С тех пор охотников повторить подвиг стало меньше, а хриплое рычание из темноты раздавалось всё чаще. Говорили, что те, кто там жил, расплодились до угрожающего всем людям числа. Взрыв рождаемости, увеличение популяции и, как следствие, нехватка еды. Новые виды живых существ, какими бы они ужасными ни были, тоже хотели жить. А люди для них всегда оставались лишь изысканным лакомством, которое, до последнего времени, трудно было достать.

Но времена менялись. На это косвенно указывало и то обстоятельство, что нападения на солдат и попытки проникновения на верхние этажи участились. В таких обстоятельствах Кер и был вынужден сдавать экзамен на получения аттестата зрелости. Не прошедших испытание (а были и такие) списывали в чернорабочие. Не завидная участь. На этой должности долго протянуть нельзя. Рыть новые туннели, разбирать радиоактивные завалы – работа, которая сводила в могилу за три-четыре года.

Любил ли он Иму? Тогда – точно нет, хотя думал, что да. Для него было важнее подняться, а слёзы девочки пустое. Пройдёт.

Кер поцеловал на прощанье Иму и, не поддавшись на её уговоры остаться, пошёл к себе домой в блок. Главный туннель, соединяющий сектор, где жила его девушка и сектор, где обитал он сам, отличался не свойственной подавляющему числу коридоров и других помещений бункера шириной. Настоящее шестиполосное шоссе для перемещения двуногих представителей вымирающего человечества. Навстречу ему попадались угрюмые чахлые мужчины и преждевременно измотанные работой желтолицые женщины. Все они смотрели себе под ноги и не смели, или не хотели, поднимать головы. Озабоченные злой судьбой, изуродованные подземной жизнью вырожденцы. Молодой поросли земляного народа сегодня ему не встретилось. За двадцать минут, неспешным шагом, он дошёл до дома. Съел белковый батончик биоконцентрата и лёг спать. Сон не шёл. Кар думал. В голову сами собой лезли всякие дурацкие мысли. Ему представлялось как он спускается вниз, туда, в подвалы, затопленные хищной биомассой, а через секунду он уже мечтал увидеть настоящее звёздное небо и не то, что ему показывали в учебных фильмах, на занятиях в школе, а самое настоящее, которым он мог бы любоваться без защитных фильтров и масок. Так в закрутившем его вихре цветных фантазий, незаметно для него самого, он и уснул.

Через два дня Кар Кер стоял в первом ряду выстроившихся ровными квадратами кадетов (так называли тех, кто шёл на испытание) на площади "Павших Героев", перед домом военной комендатуры. После войны делами земляных людей – остатков человечества, заправляли военные: армейский порядок и дисциплина оказались тем скрепляющим раствором для общества, который вот уже две сотни лет удерживал людей от бессмысленных бунтов и окончательного забвения. Прямо напротив него на трибуне пристроились военные управляющие конгломератом, состоящим из пяти соединённых между собой туннелями бункеров. Комендант – полковник Хорст, говорил напутственное слово тем, кто сегодня должен был сегодня превратиться из зелёных юношей в полноценных мужчин.

Заняв круглый постамент оратора и опираясь на железные поручни, Хорст походил на капитана подводной лодки, вышедшего на наблюдательный мостик и пытающегося перекричать шум накатывающих, раз за разом, волн моря. Хотя никаких звуков, кроме издаваемых им самим на площади, слышно не было (слушали его затаив дыхание), но Хорст кричал о долге, о значении, о новой ступени. У него от натуги вздувались вены на шее, и сам он стал красным словно варёный рак. В этот раз его речь, в связи с тем, что число сдающих экзамен перевалило за сотню (обычно их было не больше десятка), транслировали по внутреннему каналу этой части системы бункеров, и, возможно, по этой причине он так неприлично пыжился. Сам маленький с жировыми складками, намотанными вокруг талии, сейчас он представал не в лучшем виде. Кер воспринимал его ужимки как нечто более присущее комическому персонажу, а не коменданту. Судя по серьёзным выражениям лиц зрителей и его товарищей, другим всё-таки был ближе образ капитана – бывалого морского волка. Наверное, это у Кера от волнения в кровь начал поступать гормон насмешливого скепсиса. Скорей бы в бой, туда, вниз.