Что это было?

– Что с тобой? Противно смотреть. – Говорил он. – Расквасился как баба! – Упрекал он меня, стараясь побольнее задеть за живое.

Но я продолжал молчать в свое оправдание, а отец заводился еще больше и приводил мне всякие жизненные ситуации…

Потеряв терпение, он произнес:

– Все, одевайся, пошли со мной.

– Куда?

– На кудыкину гору!..

Во дворе, едва поспевая за отцом, я позвал собаку.

Она не объявилась, и я спросил:

– А где Белка?

– Гуляет! Мы теперь взрослые стали – самостоятельные! – Съязвил отец и прибавил шагу.

Мы прошли двор и остановились у сарая. На зиму он превращался в мастерскую. Здесь отец мастерил всякие приспособления для рыбалки и охоты.

У входа отец задержался и сказал:

– А знаешь, я поначалу тоже загорелся предложением хантов, а потом успокоился и занялся делом. И ты веришь, помогает!..

Отец открыл сарай, и мы вошли в мастерскую. В центре стояли новые сани, очень похожие на те, что притащил волк в день расставания с Дашей. Я вспомнил, как отец сразу оценил достоинства этого изобретения хантов. Это были таежные нарды, которые имели большое преимущество перед нашими санками. Тогда отец и взял себе это на заметку, а теперь он с гордостью демонстрировал мне свое детище.

Я подошел ближе и, рассматривая изделие, произнес:

– Вот это санки! Ну ты даешь, батя!

– Ну, во-первых, это не санки, а нарты, а во-вторых, даю не я, а наши друзья с болота – я только скопировал их изделие.

Он невольно напомнил мне о Даше и мне стало грустно и не по себе. К горлу подкатил комок, и я вышел из мастерской.

– Ты куда? – Окликнул меня отец. – Ты еще упряжь не видел!

Взяв себя в руки, я вернулся в мастерскую, а отец, заметив мое настроение, сменил тему.

– Что же ты, сынок, так убиваешься?

Он подошел ко мне и заглянул мне в лицо.

Тяжело вздохнув, он сказал:

– Я тут подумал, сынок, а давай-ка мы денек другой подождем, да пойдем сами к ним, без приглашения. А чего? Как ты думаешь?

Я украдкой посмотрел на отца.

Он расхаживал по мастерской и рассуждал:

– Может что-то случилось, может они передумали? Ты согласен со мной? – Спросил он.

Я кивнул головой, а он, закрыв сарай, свистнул собаке.

Белка не откликалась, и отец выругался:

– Вот шельма! Ну, придешь ты домой…

Ночью, когда мы уже легли спать, отец вдруг заговорил:

– Вот ты, Витя, думаешь, что я сухарь, ничего не понимаю и не чего не чувствую. Нет, сынок, ты ошибаешься. Все я понимаю и все чувствую. Я ведь, Витя, тоже любил… Я считаю так, если это любовь, то ей не страшны ни расстояния, ни разлука. Все будет хорошо, если это настоящая любовь.

– А разве бывает другая любовь? – Спросил я.

Отец промолчал так и не ответив на мой вопрос.

В печи потрескивали дрова, а тусклый свет лампады освещал лики Святых своим маленьким фитильком.

Пауза затянулась, и я спросил:

– Батя, ты что уснул?

Он ответил не сразу.

Кашлянув в кулак, он сказал:

– Душу ты мне растревожил. Какой теперь сон? Я свое вспомнил.

Отец привстал с кровати и продолжил:

– Я ведь тоже был молодым и тоже влюблялся, а иногда мне казалось, что и любил… Только не сразу я разобрался в своих чувствах.

Отец умостился удобней на постели и продолжил:

– Помню, как-то рыбачили мы с пацанами на речке у самых порогов. А река там быстрая, вода холодная. Веревка не выдержала напора течения и оборвалась. Нас и понесло прямо на камни. Мальчишки, что со мной были, оказались порасторопнее меня – с лодки попрыгали, а я в ней по порогам… Лодку разбило, а меня в реку от камня, до камня. Где головой стукнусь, где ногой. Ну, все думаю, конец тебе пришел Иван Андрианович. Тело все болит – руки не поднять, воды наглотался до рвоты, а от холода судорога ноги сводит. Чувствую, что теряю сознание, когда слышу чей-то голос. Оглянулся девчонка подплывает, маленькая такая, но шустрая. Схватила меня за одежду и к берегу. Вытащила меня и спрашивает, что, да как? А я и слова сказать не могу, от холода зуб на зуб не попадает.

Кое-как добрались мы к ней до дома. Благо, что деревня ее рядом была. А деревня-то – так одно название. Рыбаки в ней жили, да охотники, а сама она неизвестной породы, то ли татарка, то ли нанайка, то ли еще кто?.. Помню, что звали ее Раис. Вот она и повела меня к себе в землянку. А там тепло, уютно и мятой пахнет.

– Сейчас я тебя лечить буду. – Заявила она с порога. – Утром, как новенький будешь!

Раздела меня догола и уложила в постель. Потом дала какой-то настойки и ко мне под одеяло…

Отец тихонько хихикнул, а я спросил:

– Ну и что вылечила?

– До утра лечила. – Ответил отец и проглотил слюну. – Я вот думаю, Витя, откуда у женщин столько тепла? Сама, как воробей, а огня, как у жар-птицы?..

Я не ответил на его вопрос и спросил:

– Что дальше было?

– Утром за мной пришел батя, да еще два мужика из нашей деревни. Получив затрещину, я поплелся за ними.

Дома отец сделал мне большой разнос. С начало за рыбалку у порогов, потом за лодку, а потом и за ночлег в деревне у нанайцев. Он строго-настрого запретил мне ходить в ту деревню и забыть о Раис.

Но как забыть, Витя? Когда мечтаешь о ней каждую ночь. Местные девки мне были не интересны, скучно было мне с ними, вот я и ослушался запрета отца. Стал тайком бегать до Раис. Тогда для меня десять верст было не расстояние. Вырвавшись из дома, я летел к ней, вкушая сладострастную встречу. С ней мне было хорошо, и я был счастлив с этой озорной и простой девчонкой. Находясь в сладостной неге, я думал: «Вот она любовь»! Но моя любовь быстро прошла, когда отец узнал о моих похождениях в деревню. После хорошей взбучки, он пригрозил отправить меня в монастырь к монахам, и я очень быстро забыл о Раис, а местные девки больше не казались мне такими скучными дурными.

– Вот такая история про любовь. – Закончил отец.

– Постой, батя! А мама? Ты же ее любил?

– Мама? – Переспросил отец и продолжил.

– Настя – это Настя! Твоя мать, сынок, была замечательной женщиной и не любить ее было просто невозможно. Но это совсем другая история, это – история всей моей жизни.

Отец встал с постели и подошел к иконе.

Перекрестившись он продолжил:

– Были мы как-то с отцом на Иртыше в гостях у его давнего дружка Ефима и была у него дочка Марфа. Задумали наши родители поженить нас. Назначили день свадьбы и стали готовиться. И все вроде получалось хорошо, и Марфа мне нравилась, и я ей тоже, но случилось непредвиденное. У Ефима работала девушка Настя, дочь одного каторжанина, они рядом жили. Отец Насти сильно болел, и она одна тянула эту тяжелую ношу. Ефим жалел сироту и давал ей немного заработать. Она помогала ему по хозяйству, стряпала еду, стирала, а он ей за это то муки даст, то солонины, а то деньжат подкинет.

Здесь я и встретил Настю. Она работала на кухне, а я вызвался помочь ей развести огонь. Я стал готовить щепки для розжига и поранил себе руку. Кровь долго не останавливалась, и Настя пришла мне на помощь. Она перевязывала мне рану, а я украдкой посматривал на нее. Я увидел ее взгляд и, что-то оборвалось у меня в душе. Все в ней показалось мне прекрасным. И ее руки, и глаза, и голос. Что-то непонятное и незнакомое охватило меня. Голова немного закружилась, а в груди защемило сердце. С Настей мы просидели до самой ночи. Мы говорили обо всем; мы вспоминали детские годы, случаи прожитых лет, мечтали о будущем держа друг друга за руки. Это было так приятно и хорошо, что я совсем забыл, за чем я находился в этом доме.

Утром, когда мы уехали домой, я вспоминал встречу с Настей. Отец был недоволен моим поведением и всю дорогу учил меня уму разуму. Но я не слушал его и думал о своем…

Дома, когда отец объявил матери о моей помолвке, я ушел из дома и долго бродил за околицей. Мной овладело чувство, которого я не испытывал раньше. Чувство сладостной тоски и счастливых воспоминаний преследовали меня. Настя снилась мне по ночам и виделась наяву. Я понимал, что влюбился и, вспоминая о ней, все во мне переворачивалось и трепетало. Кровь ударяла мне в голову, а сердце выскакивало из груди. Ни разу я не усомнился в своих чувствах к Насти, и ни разу я не предал своей любви к ней.