Удольфские тайны

– Все это крайне неприятно! – вздохнула мадам Шерон.

– Можно уточнить, что именно вас так расстраивает? – спросила мадам Клэрваль, глубоко пораженная печальным выражением лица и унылым голосом своей гостьи.

– Это деликатная и очень унизительная для меня тема, – ответила мадам Шерон.

– С сожалением это слышу, – заметила хозяйка. – Надеюсь, сегодня вечером в моем доме не случилось ничего такого, что особенно вас огорчило?

– Увы, случилось, причем в последние полчаса. Гордость моя глубоко оскорблена, но уверяю вас: этот слух абсолютно лишен оснований.

– Боже милостивый! – воскликнула мадам Клэрваль. – Но что же делать? Есть ли способ помочь или утешить вас?

– Единственный способ – как можно чаще опровергать этот слух.

– Но умоляю, подскажите, что именно необходимо опровергать.

– Это звучит настолько унизительно, что даже не знаю, как выразить словами, – продолжила мадам Шерон. – Но вы сумеете принять достойное решение. Видите молодого человека в дальнем конце стола, который беседует с мадемуазель де Эмери?

– Да.

– А замечаете, как мало он похож на человека высокого положения? Минуту назад я заявила, что если бы не увидела его за этим столом, то не сочла бы аристократом.

– Но объясните причину вашего огорчения, – повторила мадам Клэрваль.

– Ах, причина моего огорчения! – воскликнула мадам Шерон. – Этот никому не известный дерзкий юноша, осмелившийся ухаживать за моей племянницей, дал основания считать себя моим поклонником. Вы только подумайте, насколько унизительно подобное подозрение! Я знаю, что вы меня поймете. Женщина моего положения! Насколько оскорбителен для меня даже слух о подобном союзе!

– Действительно оскорбителен, моя бедная подруга, – согласилась мадам Клэрваль. – Но можете поверить: я готова опровергать этот слух при каждой возможности. – С этими словами хозяйка отвернулась посмотреть, как чувствуют себя другие гости.

Кавиньи, вплоть до этой минуты наблюдавший за этой сценой, не смог сдержать душившего его смеха и поспешил уйти.

– Полагаю, вы не знаете, что джентльмен, о котором вы только что говорили, доводится мадам Клэрваль племянником, – заметила сидевшая рядом с мадам Шерон дама.

– Не может быть! – изумленно воскликнула та и, поняв, что полностью ошибалась в своем мнении о Валанкуре, принялась хвалить его столь же неумеренно и подобострастно, как только что ругала.

Во время беседы Эмили сидела, погрузившись в собственные мысли, и не следила за крутыми поворотами сюжета, а потому особенно удивилась, услышав, как истово тетушка превозносит Валанкура, так как не знала о его родстве с мадам Клэрваль. И, конечно, она не огорчилась, когда пытавшаяся казаться спокойной, но в действительности крайне смущенная мадам Шерон сразу после ужина собралась домой.

Монтони проводил ее к экипажу, а Кавиньи с лукавой торжественностью последовал об руку с племянницей. Пожелав кавалерам доброй ночи и подняв стекло, Эмили заметила в толпе у ворот Валанкура, но тот исчез прежде, чем экипаж тронулся. Мадам Шерон ни словом о нем не упомянула, а едва приехав в замок, удалилась к себе.

Наутро, когда тетушка и племянница сидели за завтраком, Эмили подали письмо, и она приняла его с трепетом, так как сразу узнала почерк. Мадам Шерон поспешно спросила, от кого оно. Сломав печать, Эмили увидела подпись Валанкура и, не читая, передала тетушке. Та нетерпеливо приняла листок и быстро пробежала глазами по строчкам, в то время как Эмили пыталась по выражению ее лица угадать его содержание. Наконец мадам вернула письмо и, заметив в глазах племянницы вопрос, менее сурово, чем та ожидала, произнесла:

– Прочитай, дитя мое.

Наверное, никогда еще Эмили не подчинялась тетушке так охотно.

В письме Валанкур коротко упомянул о событиях вчерашнего дня, а в заключение решительно подчеркнул, что примет отказ только от самой Эмили, и попросил разрешения навестить ее этим вечером. Читая столь смелые строки, мадемуазель Сен-Обер удивлялась сдержанности тетушки, а закончив, печально спросила:

– Что я должна ответить, мадам?

– Полагаю, надо принять молодого человека и выслушать, что он готов сказать о себе. Напиши, что он может прийти.

Эмили едва поверила собственным ушам.

– Нет, подожди, – добавила мадам. – Лучше я сама напишу.

Она потребовала перо и чернила, а Эмили с трудом справилась с наплывом чувств. Изумление ее не было бы таким откровенным, если бы вчера вечером она услышала то, о чем узнала тетушка: Валанкур доводился племянником мадам Клэрваль.

Что именно написала мадам Шерон, Эмили так и не узнала.

Вечером явился Валанкур. Тетушка приняла его, и они долго беседовали наедине, после чего была приглашена Эмили. Войдя в гостиную, она обратила внимание на благодушный вид мадам и воодушевленный – Валанкура. Молодой человек тут же поднялся, окрыленный надеждой.

– Мы обсуждали семейные связи, – пояснила мадам Шерон. – Шевалье сообщил, что покойный месье Клэрваль доводился братом его матушке, графине Дюварне. Сожалею, что прежде он не упомянул о родстве с мадам Клэрваль: это обстоятельство послужило бы достаточной рекомендацией для знакомства.

Валанкур поклонился и хотел обратиться к Эмили, но тетушка его опередила:

– Поэтому я дала согласие на его визиты. И хоть я не связываю себя обещанием считать вас своим родственником, позволяю вам продолжать общение с моей племянницей. А если со временем шевалье в достаточной степени поднимется по службе или обретет благосостояние каким-то иным способом, то сможет рассчитывать и на создание семьи. А вплоть до этого времени я решительно запрещаю и месье Валанкуру, и тебе, Эмили, даже думать о свадьбе.

Во время этой бестактной речи выражение лица Эмили то и дело менялось, а под конец она испытала такое разочарование, что едва не покинула комнату. Не менее смущенный Валанкур не осмеливался даже смотреть в ее сторону, но как только мадам Шерон умолкла, заметил:

– Ваше одобрение, мадам, весьма лестно и почетно, но все же внушает столько опасений, что надежда кажется почти эфемерной.

– Прошу вас, месье, объяснитесь, – попросила мадам Шерон, чем еще больше смутила молодого человека, хотя при других обстоятельствах он бы только посмеялся.

– Пока я не получу согласия мадемуазель Сен-Обер, – проговорил он дрожащим голосом, – пока она не даст мне надежду…

– О, и это все? – перебила его мадам Шерон. – Что ж, я отвечу за нее, но прежде позвольте заметить, что я, как ее опекунша, считаю свою волю ее волей.

С этими словами мадам Шерон удалилась, оставив молодых людей в глубоком смущении. Победив страх, Валанкур заговорил со свойственной ему пылкой искренностью, но прошло немало времени, прежде чем Эмили настолько собралась с мыслями, чтобы осознать смысл его признаний и просьб.

Поведение мадам Шерон в данной ситуации объяснялось исключительно соображениями эгоистичного тщеславия. Во время первой беседы Валанкур честно изложил ей свое истинное положение и не скрыл планов. В результате, руководствуясь скорее осторожностью, чем гуманностью, она решительно и бесповоротно отвергла его. Мадам Шерон желала выдать племянницу за богатого и знатного человека, но вовсе не для того, чтобы видеть ее безмятежно счастливой, а чтобы разделить притягательную значимость этого союза. Однако узнав, что Валанкур доводится племянником столь знатной особе, она тут же изменила мнение, понимая, что перспектива знатности Эмили сулит ей самой желанное возвышение. Расчеты на материальное благополучие брака основывались исключительно на желаниях самой мадам, а вовсе не на намеках молодого человека или какой-то иной возможности. Надеясь на богатство мадам Клэрваль, мадам Шерон совсем забыла, что у той есть дочь. Валанкур, однако, ясно осознавал семейные связи, а потому настолько мало рассчитывал на благосостояние тетушки, что во время первой беседы даже не упомянул об их близком родстве. И все же каким бы ни оказалось будущее состояние Эмили, выгоды нынешнего блестящего положения не вызывали сомнений, ибо богатство и великолепие образа жизни мадам Клэрваль вызывали зависть и подражание всей округи. Поэтому сейчас мадам Шерон настолько же охотно позволила племяннице вступить в отношения с неясным исходом, насколько решительно отвергла первое обращение соискателя. Счастье Эмили вовсе ее не интересовало, и хотя сама она обладала достаточным средствами, чтобы сделать этот брак не только определенным, но и благоразумным, в настоящее время совсем об этом не думала.