Удольфские тайны

– Ах, синьор! – с жеманной улыбкой воскликнула мадам Шерон. – Во Франции вы научились искусству изящных комплиментов, но льстить детям жестоко, ведь они принимают ложь за правду.

Кавиньи на миг отвернулся, а затем с серьезным видом произнес:

– Кому же в таком случае говорить комплименты, мадам? Было бы абсурдно льстить проницательной даме, поскольку она выше всяких похвал.

Закончив сентенцию, он лукаво взглянул на Эмили и улыбнулся одними глазами. Она прекрасно поняла смысл сказанного и ощутила неудобство за тетушку, но мадам Шерон невозмутимо ответила:

– Вы абсолютно правы, синьор: ни одна благоразумная дама не в состоянии выдержать комплимент.

– Я слышал, как синьор Монтони однажды признался, что знает лишь одну достойную всяческих похвал особу.

– Право! – воскликнула мадам Шерон с довольным смехом. – И кто же это?

– О, здесь ошибиться невозможно, ибо в мире есть только одна дама, которая настолько умна, что отвергает комплименты. Большинство леди не выдерживают проверки.

Он снова взглянул на Эмили, и та, покраснев еще гуще, недовольно отвернулась.

– Право, синьор! – воскликнула мадам Шерон. – Вы истинный француз: никогда не слышала, чтобы иностранец был настолько галантен!

– Действительно, мадам, – с поклоном вставил молчавший до этого граф Бовилер, – но галантность комплимента пропала бы, если бы не утонченная элегантность, с которой он был воспринят.

Мадам Шерон не уловила иронии в замечании, а потому не почувствовала обиды, которую за нее испытала племянница.

– Ах, а вот и сам синьор Монтони, – объявила тетушка. – Я немедленно передам ему все приятные слова, которые услышала от вас.

К ее неудовольствию, в этот момент синьор свернул на другую аллею, и мадам Шерон разочарованно проговорила:

– Кто-то уже завладел вниманием вашего друга. Сегодня мне еще ни разу не удалось с ним увидеться.

– Его задержал очень важный разговор с маркизом Ла Ривьером, – успокоил ее Кавиньи. – Иначе он уже давно засвидетельствовал бы вам свое почтение. Он просил меня передать вам извинения, да я забыл. Даже не знаю, как это получилось. Должно быть, диалог с вами настолько увлекает, что лишает памяти.

– Из уст самого синьора извинения прозвучали бы более убедительно, – возразила мадам Шерон, больше обиженная пренебрежением Монтони, чем удовлетворенная лестью Кавиньи.

Ее поведение и очевидная попытка собеседника загладить неловкость пробудили подозрения Эмили, прежде казавшиеся абсурдными. Ей представлялось, что Монтони всерьез ухаживает за тетушкой, а та не только принимает внимание, но и ревниво замечает любой его промах. Желание мадам Шерон, в ее возрасте, снова выйти замуж выглядело нелепым, хотя, принимая во внимание ее тщеславие, не так уж и невозможным. Но вот то, что Монтони со свойственной ему проницательностью, внешностью и претензиями мог выбрать мадам Шерон, представлялось поистине удивительным. Впрочем, Эмили думала об этом недолго. Мысли попеременно обращались к более насущным темам: Валанкуру, отвергнутому тетушкой, и Валанкуру, танцевавшему с молодой красивой особой. Гуляя по саду, она робко смотрела по сторонам, то ли опасаясь, то ли надеясь, что он мелькнет в веселой толпе, а не встретив его, испытала разочарование, свидетельствовавшее, что надежда ее оказалась сильнее страха.

Вскоре Монтони присоединился к компании и произнес короткую оправдательную речь. Выслушав его извинения с видом кокетливой девушки, мадам Шерон продолжила беседу, обращаясь исключительно к Кавиньи, а тот хитро поглядывал на друга, словно хотел сказать: «Я не стану злоупотреблять триумфом и постараюсь скромно принять оказанные мне почести, однако, синьор, не зевайте, не то я воспользуюсь возможностью и убегу с вашим призом».

Ужин ожидал гостей как в многочисленных павильонах в саду, так и в просторной столовой замка, причем отличался скорее изяществом сервировки, чем великолепием или даже изобилием. Мадам Шерон ужинала в столовой вместе с хозяйкой праздника. Эмили с трудом скрывала смущение, увидев Валанкура за своим столом. Взглянув на него с нескрываемым недовольством, тетушка обратилась к соседу с вопросом:

– Вы не знаете, кто этот молодой человек?

Ответ не заставил себя ждать:

– Это шевалье Валанкур.

– Да, имя мне известно. Но на каком основании шевалье Валанкур занимает место за этим столом?

Ответить собеседник не успел: его отвлекли.

Стол, за которым они оказались, был очень длинным. Валанкур со своей дамой сидел в самом конце, в то время как Эмили пригласили занять почетное место неподалеку от хозяйки. Расстояние оказалось настолько значительным, что он не сразу ее заметил. Эмили старалась как можно реже смотреть в противоположный конец, но когда бы ни обратила туда взгляд, неизменно видела его увлеченно беседующим с прекрасной спутницей. Это наблюдение нарушало ее душевный покой не меньше, чем замечания о богатстве и достоинствах молодой особы.

Мадам Шерон, которой, собственно, и предназначались эти замечания, не оставляла попыток всячески унизить Валанкура, к которому испытывала мелочное презрение.

– Я восхищена красотой мадемуазель, – заявила она, – но не могу принять столь экстравагантный выбор кавалера.

– О, шевалье Валанкур – один из самых утонченных молодых людей нашего общества, – возразила ее собеседница. – Поговаривают, что мадемуазель де Эмери достанется ему вместе с огромным состоянием.

– Невероятно! – возмущенно воскликнула мадам Шерон. – Неужели молодая особа обладает столь дурным вкусом? Месье Валанкур так мало похож на благородного джентльмена, что, если бы я не увидела его за столом мадам Клэрваль, ни за что не заподозрила бы в достойном происхождении. К тому же у меня есть особые причины считать эти слухи ложными.

– А я не сомневаюсь в их справедливости, – строго возразила собеседница, недовольная резким неприятием ее мнения относительно заслуг Валанкура.

– Возможно, вы окончательно перестанете сомневаться, – продолжила мадам Шерон, – когда услышите, что лишь сегодня утром я отвергла его ухаживания.

Последняя реплика вовсе не имела намерения придать ее словам буквальный смысл: просто мадам Шерон привычно считала себя ключевой фигурой любого действия в отношении племянницы, тем более что действительно именно она отвергла обращение молодого человека.

– Ваш довод, разумеется, не вызывает сомнений, – с иронической улыбкой отозвалась собеседница.

– Так же как и вкус шевалье Валанкура, – добавил синьор Кавиньи, все это время стоявший возле мадам Шерон и слышавший, как она приписала себе внимание, обращенное к племяннице.

– Вкус шевалье Валанкура еще нуждается в проверке, синьор, – заметила мадам Шерон, которая услышала в словах Кавиньи восхваление Эмили.

– Увы! – с наигранным восторгом воскликнул синьор Кавиньи. – Как тщетно это утверждение, когда и лицо, и фигура, и манеры – все в его облике говорит об обратном! Несчастный Валанкур! Для него его тонкий вкус оказался губительным!

Эмили выглядела смущенной и удивленной; соседка мадам Шерон за столом казалась изумленной, а сама мадам Шерон, так и не поняв смысла речи синьора Кавиньи, сочла ее за комплимент в свой адрес и с улыбкой проговорила:

– Ах, синьор, вы так галантны. Но всякий, кто услышит, как вы защищаете выбор шевалье Валанкура, может предположить, что объектом его ухаживаний стала я.

– Несомненно, – с низким поклоном подтвердил Кавиньи.

– Но не станет ли это чересчур унизительным, синьор?

– Непременно станет.

– Эта мысль невыносима, – вздохнула мадам Шерон.

– Поистине невыносима, – согласился Кавиньи.

– Но что же сделать, чтобы предотвратить такую унизительную ошибку? – не унималась мадам.

– Увы, я ничем не могу вам помочь, – с задумчивым видом ответил Кавиньи. – Единственная возможность отвести от себя клевету – это настаивать на первом своем утверждении. Если люди узнают о недостаточном вкусе шевалье, то никто не подумает, что он осмеливался огорчать вас своим поклонением. Правда, тогда все заметят ваше скромное отношение к собственным достоинствам, и, несмотря на ваше осуждение, вкус Валанкура ни у кого не вызовет сомнений. Иными словами, все вокруг решат, что шевалье обладает достаточным вкусом, чтобы восхищаться красивой женщиной.