Удольфские тайны

Из задумчивости Эмили вывел стук копыт, и на дороге, проходившей под окнами беседки, показался всадник, поразительно похожий на Валанкура. Опасаясь быть замеченной, Эмили отошла в сторону, но всадник проехал, не поворачивая головы. Вернувшись к окну, Эмили в сумерках различила, что он направляется в сторону Тулузы. Это событие настолько ее взволновало, что она утратила интерес к красотам природы и вернулась в замок.

Мадам Шерон – то ли потерпев поражение от более удачливой соперницы, то ли проиграв в карты, то ли посетив прием более пышный, чем устраивала сама, – приехала из гостей еще более раздраженной, чем обычно, и Эмили обрадовалась, когда ей было позволено уединиться в своей комнате.

Следующим утром мадам Шерон призвала племянницу к себе и с нескрываемым возмущением протянула ей письмо.

– Тебе знаком этот почерк? – осведомилась она сурово и взглянула так, словно стремилась проникнуть в самое сердце.

Эмили ответила, что видит почерк впервые.

– Не пытайся меня обмануть! – воскликнула тетушка. – Немедленно скажи правду. Я настаиваю!

Эмили молча направилась к двери, однако мадам Шерон не позволила ей уйти.

– Значит, ты виновна, – заключила она. – И этот почерк тебе знаком!

– Если прежде вы в этом сомневались, – спокойно ответила Эмили, – то зачем обвиняли меня во лжи?

Мадам Шерон даже не смутилась, зато племянница, спустя миг услышав имя Валанкур, залилась краской, но вовсе не от осознания собственной вины: даже если когда-то она и видела почерк молодого человека, сейчас все равно не узнала.

– Отрицать бесполезно, – продолжала мадам Шерон. – Я вижу, что письмо тебе не чуждо, и уверена, что оно далеко не первое, полученное в моем доме, но без моего ведома.

Потрясенная безрассудством этого обвинения, Эмили сразу забыла, что гордость предписывает молчание, и попыталась оправдаться, однако мадам Шерон не захотела ничего слушать и понимать.

– Не могу поверить, что молодой человек осмелился бы мне написать, если бы ты его не подучила, и сейчас я должна…

– Позвольте напомнить вам, – робко заметила Эмили, – некоторые подробности нашей беседы в Ла-Валле. Тогда я честно сказала, что не запретила месье Валанкуру обращаться к моим родственникам.

– Не смей меня перебивать! – потребовала тетушка. – Я хотела сказать, что… что… я не помню, что хотела сказать. Но почему же ты не запретила ему?

Эмили молчала.

– Почему разрешила написать это письмо? Никому не известный юноша, совершенно чужой в этих краях, какой-то бродяга и авантюрист в поисках состояния! Вот только в последнем он ошибся.

– Его семья была знакома отцу, – скромно возразила Эмили, словно не услышав последнюю фразу.

– О, это вовсе не рекомендация! – ответила тетушка. – Брат так странно относился к людям. Всегда судил о характере по внешности и постоянно ошибался.

– Но только что вы обвинили меня именно таким образом, – возразила Эмили, обидевшись на неуважительное замечание об отце.

– Я позвала тебя, – покраснев, продолжила тетушка, – чтобы сказать, что не потерплю в доме ни писем, ни визитов твоих поклонников. Этот месье Ла Валантен – кажется, его так зовут – позволяет себе просить разрешения засвидетельствовать свое почтение! Что ж, я отправлю ему достойный ответ. А тебе говорю первый и последний раз: если не желаешь подчиниться моим требованиям и моему образу жизни, я откажусь от опеки, сниму с себя ответственность и отправлю тебя в монастырь.

– Дорогая мадам, – оскорбленная грубым подозрением, со слезами возразила Эмили, – чем я заслужила эти жестокие упреки?

Больше она не смогла ничего произнести и так испугалась поступить неправильно, что в этот момент тетушка могла бы добиться от нее обещания навсегда отвергнуть Валанкура. Ослабленная страхом, Эмили уже не могла воспринимать молодого человека так же, как прежде. Она боялась собственных неверных суждений, а не злобной предвзятости мадам Шерон, и даже опасалась, что во время встречи с Валанкуром в Ла-Валле держалась без должной скромности. Эмили знала, что не заслуживает столь грубых нападок, но ее душевное спокойствие нарушали тысячи неведомых тетушке сомнений. Стремясь избежать любых ошибок и подчиниться любым требованиям, Эмили выразила готовность к послушанию. Правда, мадам Шерон не поверила в искренность обещания: сочла его следствием страха или притворства, – и потребовала:

– Дай слово, что без моего разрешения не станешь ни встречаться с этим юношей, ни писать ему.

– Дорогая тетушка, неужели вы полагаете, что я сделаю нечто подобное без вашего ведома?

– Я не знаю, что полагать. Поведение молодых дам непредсказуемо. Им невозможно доверять, так как они редко проявляют достаточную осмотрительность, чтобы стремиться к уважению общества.

– Тетушка, моя главная цель – заслужить собственное уважение. Отец учил меня ценить его, потому что был уверен: если я смогу уважать себя, то уважение общества не заставит себя ждать.

– Мой брат был хорошим человеком, – заметила мадам Шерон, – только вот жизнь знал плохо. Лично я всегда испытывала уважение к себе, и все же…

Она не договорила, хотя могла бы добавить, что общество далеко не всегда проявляло к ней должное уважение.

– Итак! – сменила она тему. – Ты до сих пор не дала обещания, которого я жду.

Эмили с готовностью покорилась и, получив позволение уйти, отправилась в сад. Прогулявшись по дорожкам и немного успокоившись, она пришла в любимую беседку и села возле одного из окон, выходивших на балкон. Тишина и уединение позволили собраться с мыслями и оценить, правильно ли она поступала в прошлом. Она постаралась вспомнить подробности разговора с Валанкуром и, не обнаружив ничего способного встревожить ее уязвимую гордость, утвердилась в самоуважении, столь необходимом для ее душевного мира. Душа наконец-то обрела покой: Валанкур предстал таким же умным, добрым и обходительным, как прежде, в то время как мадам Шерон не проявила ни одного из этих качеств. В то же время воспоминание о возлюбленном вызвало множество болезненных переживаний: Эмили не могла примириться с мыслью о разлуке с ним. Мадам Шерон открыто заявила о том, что не допустит никакого общения, и все же, вопреки всем трудностям и препятствиям, восторг и надежда не покинули ее душу. Эмили решила, что никакие соображения впредь не ввергнут ее в искушение тайной переписки, а если ей доведется встретиться с Валанкуром снова, вступит с ним в скромную, сдержанную беседу. Повторив слова «если доведется встретиться снова», она вздрогнула так, как будто никогда прежде не рассматривала такую возможность. Глаза тут же наполнились слезами, но она быстро осушила их, так как совсем рядом послышались чьи-то шаги, а в следующую минуту дверь беседки открылась, и, обернувшись, Эмили увидела Валанкура.

Радость, изумление и дурное предчувствие нахлынули на нее мгновенно и едва не лишили чувств. Румянец сменился бледностью, но тут же вернулся, еще ярче прежнего. Пару мгновений Эмили не могла ни говорить, ни даже подняться со стула. Радость на лице Валанкура мгновенно пропала, стоило ему подойти ближе и увидеть ее испуг. Взволнованным голосом он осведомился о ее здоровье. Когда первый шок от удивления прошел, Эмили ответила со сдержанной улыбкой, хотя буря чувств все еще бушевала в ее сердце: радость от встречи с Валанкуром боролась с ужасом перед недовольством тетушки – неизбежным, если та узнает о встрече. После короткого смущенного разговора Эмили вывела возлюбленного в сад и спросила, видел ли он мадам Шерон.

– Нет, – ответил Валанкур, – еще не видел: мне сказали, что она занята. Узнав, что вы в саду, я сразу отправился сюда. – Он на миг умолк, а потом, справившись с волнением, добавил: – Могу ли я отважиться сообщить вам о цели своего визита, не вызвав вашего неудовольствия?

Эмили не знала, что ответить, но вскоре растерянность ее сменилась страхом: подняв глаза, она увидела мадам Шерон, которая шла по аллее. Постепенно осознание собственной невиновности одержало верх и даже позволило казаться спокойной. Вместо того чтобы свернуть на боковую тропинку, Эмили отважно пошла навстречу грозной силе. Мадам Шерон окинула молодых людей подозрительным взглядом, полным высокомерия и раздражения, явно считая встречу шевалье с племянницей неслучайной. Представив Валанкура, Эмили разволновалась настолько, что не смогла остаться и ушла в замок, где со страхом ожидала окончания беседы. Она не знала, как объяснить появление Валанкура раньше, чем он получил ответ на свое письмо с просьбой о визите, поскольку не имела понятия об одном пустяковом обстоятельстве, сделавшем это обращение бесполезным даже в случае положительного ответа. В нетерпеливом порыве Валанкур забыл указать в письме свой адрес, что сделало ответ мадам Шерон невозможным, а когда вспомнил об этой оплошности, то не столько расстроился, сколько обрадовался возможности явиться прежде, чем получит отказ.