Удольфские тайны

Вернувшись, он предложил перейти чуть выше: туда, откуда открывался обширный вид, но не успели путники удалиться, как увидели, что к хижине подошла молодая женщина и принялась со слезами обнимать и ласкать детей.

Наблюдая за ней, путешественники помедлили. Та заметила их внимание, поспешно вытерла слезы и, взяв младшего сына на руки, скрылась в хижине. Сен-Обер вошел следом, спросил о причине ее горя и услышал в ответ, что муж, который все лето пас по найму стадо в горах, прошлой ночью потерял все, что имел. Пришедшие в округу цыгане украли несколько хозяйских овец.

– Жак скопил немного денег и купил овец, а теперь их нужно вернуть хозяину взамен украденных, – пояснила бедная женщина. – Но хуже всего то, что, когда господин узнает о случившемся, сразу уволит Жака и больше никогда не доверит ему стадо. Что же будет с нашими детьми?

Искреннее лицо молодой матери убедило Сен-Обера в правдивости ее слов. Валанкур же спросил, сколько стоят овцы, но, услышав цену, разочарованно отвернулся. Сен-Обер вложил в руку женщины немного денег, Эмили тоже что-то достала из своего маленького кошелька, и оба вышли из хижины. Валанкур, однако, задержался, чтобы поговорить с женой пастуха, которая теперь плакала уже от благодарности и удивления. Он спросил, сколько не хватает, чтобы заплатить за похищенных овец, и с огорчением услышал, что нужна сумма чуть меньше той, которой он располагал.

«Эти деньги вернут в семью счастье, – подумал Валанкур. – И я могу это сделать! Но что же тогда будет со мной? Как вернуться домой на оставшиеся жалкие средства?»

Пока он стоял в растерянности, появился сам пастух, и дети бросились ему навстречу. Младшего он взял на руки, а старшего прижал к себе. Несчастный, обреченный вид главы семейства мгновенно разрешил сомнения Валанкура: он положил на стол почти все деньги, оставив себе лишь несколько луидоров, и бросился догонять своих спутников, которые медленно поднимались в гору. Валанкур редко чувствовал себя таким счастливым, как в этот миг: сердце его танцевало от радости, все вокруг казалось лучше и красивее, чем прежде. Такое необычайное оживление не ускользнуло от внимания Сен-Обера, и он поинтересовался:

– Что вас так развеселило, друг мой?

– Ах, что за чудесный день! Как ярко светит солнце! – восторженно воскликнул молодой человек. – Какой чистый воздух! До чего прекрасен пейзаж!

– Пейзаж действительно прекрасен, – подтвердил Сен-Обер, поняв природу его чувств. – Но как жаль, что богачи, способные создать себе такое удовольствие, проводят жизнь во мраке, в холодной тени эгоизма! Пусть же вам, мой юный спутник, солнце всегда светит так же ярко, как сегодня! Пусть ваши поступки неизменно дарят свет великодушия и разума!

Безмерно польщенный тонким комплиментом, Валанкур благодарно улыбнулся в ответ.

Продолжая идти по лесу, среди поросших травой невысоких холмов, все трое не смогли сдержать восхищенных восклицаний, когда достигли тенистой вершины. Позади того места, где они стояли, вздымалась высокая перпендикулярная скала с нависшими наверху огромными камнями. Серый фон эффектно подчеркивал яркость растущих в расщелинах цветов, особенно заметных под сенью сосен и кедров. Склоны, по которым взгляд скользил в долину, радовали зарослями альпийских кустарников, а еще ниже зеленели пышные кроны скрывавших подножие горы каштанов. Среди них проглядывала только что оставленная путниками хижина, откуда сейчас поднимался голубой дымок очага. Вокруг громоздились грандиозные вершины Пиренеев, на некоторых сияли поминутно менявшие цвет мраморные глыбы, а другие, самые высокие, гордо поднимали снежные головы над спускавшимися по склону могучими соснами, лиственницами и дубами. Так восхищенным взорам предстала одна из узких долин, что вела в провинцию Руссильон. Зеленые пастбища и возделанные рукой человека поля словно мерялись своей красотой с окружающим романтическим величием. Чуть дальше, в легкой дымке, появились омытые водами Средиземного моря низины Руссильона, где на мысу, привлекая птиц, стоял одинокий маяк. Время от времени сияли на солнце паруса, движение которых было заметно лишь относительно маяка, а порой мелькал парус – настолько далекий, что казалось, будто он отмечает границу между небом и волнами.

С другой стороны долины, напротив того места, где отдыхали путники, открывался каменистый перевал в провинцию Гасконь. Здесь следов человеческой деятельности заметно не было. Скрывавшие ущелье гранитные скалы упрямо поднимались и тянули голые вершины к облакам, не уступая лесам и не допуская в свое одиночество даже охотничью хижину. Лишь иногда гигантская лиственница простирала над пропастью мощные ветви да на краю обрыва мрачно возвышался каменный крест, напоминая дерзкому путешественнику об ожидавшей его участи. Эта картина заставила вспомнить о разбойниках, облюбовавших это место для укрытия, и Эмили живо представила, как из какой-нибудь пещеры в поисках легкой добычи выбираются вооруженные люди. Вскоре ее поразила картина не менее ужасная: возле входа на перевал, непосредственно над одним из крестов, возвышалась виселица. Простые и страшные символы рассказывали понятную, но оттого не менее печальную историю. Эмили не стала привлекать внимание отца, однако заметно погрустнела и заторопилась дальше, чтобы попасть в Руссильон до наступления темноты. Но Сен-Оберу непременно требовалось подкрепиться, поэтому путники устроились на короткой сухой траве и открыли корзинку с провизией, в то время как

Отдых и прозрачный горный воздух взбодрили Сен-Обера, а Валанкур настолько проникся очарованием природы и увлекся приятной беседой, что, казалось, совсем забыл о необходимости продолжить путь. Завершив скромную трапезу, все трое бросили последний взгляд на волшебный пейзаж и отправились дальше.

Сен-Обер с радостью встретил экипаж, и Эмили села вместе с отцом. Однако Валанкур захотел получше рассмотреть новую местность, а потому отвязал собак и вслед за ними зашагал по краю дороги. Он то и дело отклонялся от маршрута ради более широкого обзора, а потом без труда догонял медленно тянувшихся мулов. Заметив особенно впечатляющий пейзаж, он с восторгом сообщал об этом Сен-Оберу, а тот, хотя и не имел сил выйти сам, останавливал экипаж, чтобы Эмили могла подняться на скалу и полюбоваться видом.

К вечеру они спустились к основанию Альп, окружавших Руссильон плотным кольцом и открывавших единственный выход на восток, к Средиземному морю. Здесь ландшафт вновь напомнил о присутствии человека: низина сияла самыми яркими красками, рожденными союзом благодатного климата и неустанного труда. В воздухе витал живительный аромат апельсиновых и лимонных рощ, а сквозь плотную листву светились оранжевые и ярко-желтые плоды. Склоны украшали пышные виноградники. Дальше, в сторону расцвеченного парусами моря, простирались леса и пастбища, виднелись города и деревни. Вечер мягко окутывал пейзаж лиловой дымкой. В соседстве с суровыми Альпами эта картина поражала единством красоты и величия.

Спустившись в долину, путешественники отправились в Арль, где планировали остановиться на ночлег, и действительно нашли простую, но уютную гостиницу и после трудной, хотя и прекрасной дороги провели приятный вечер, омраченный лишь близостью расставания. Сен-Обер собирался уже утром отправиться на побережье Средиземного моря и продолжить путь в Лангедок. Валанкур же, окончательно выздоровев и утратив повод для продолжения совместного путешествия, решил проститься с ними. Составив самое благоприятное впечатление о новом друге, Сен-Обер предложил ему и дальше ехать вместе, однако не настаивал, а потому Валанкур не поддался искушению, чтобы не показаться навязчивым. Таким образом, утром предстояла разлука: Сен-Обер с дочерью должен был направиться в Лангедок, а Валанкуру не оставалось ничего иного, как на обратном пути домой искать в горах новые великолепные пейзажи. В последний вечер молодой человек то и дело умолкал и глубоко задумывался. Сен-Обер обращался с ним по-дружески, но серьезно, а Эмили заметно грустила, хотя и пыталась казаться жизнерадостной. Наконец, после самого печального совместного вечера, все разошлись по своим комнатам.

5

Томсон Джеймс (1700–1748). Времена года.