Каскадер из Сингапура

Моего психоаналитика, доктора Мелвина Фишера, не слишком удивили мои, как он их называл, повторяющиеся галлюцинации.

– Они встречаются достаточно редко, но не представляют собой чего-то исключительного. Они исчезают, когда пациент больше не нуждается в них как в адаптационном механизме для обеспечения собственного благополучия.

– То есть они ничуть не опаснее сильной простуды? – спросил я.

– Ну, не совсем. У человека, который галлюцинирует так же, как вы, нарушена самая обычная схема восприятия. Фрейд как-то сказал, что галлюцинация – результат непосредственной передачи информации от подсознания к органам восприятия. То, что происходит с вами. Когда вы решите, что вам это не нужно, они прекратятся.

– Они мне не нужны.

Доктор посмотрел на меня грустными черными глазами и улыбнулся.

– Вы уверены?

– Абсолютно.

Он покачал головой.

– Сейчас идите и возвращайтесь только тогда, когда действительно будете готовы избавиться от них.

Я к нему не вернулся, и галлюцинации продолжались. Судороги не усиливались, но и не ослаблялись, поэтому в этот вечер, когда все закончилось, я налил себе бренди и открыл роман о тридцативосьмилетнем сотруднике рекламного агентства, который внезапно решил оставить жену и троих детей и отправился в Мексику, чтобы найти свое истинное «я». К полуночи он еще продолжал розыски, но я уже потерял к ним всякий интерес. И лег спать.

Часы на столике у кровати показывали три утра, когда меня разбудил телефонный звонок. Звонил Триппет, и по его отрывистому тону я понял, что он очень расстроен.

– Извините, что разбудил, но я в «Маунт Синай».

– С вами что-то случилось? – спросил я.

– Нет. Несчастье с Сиднеем. С ним сейчас врач.

– Что с ним?

– Ваши друзья. Они сломали ему руки.

– Как?

– Раздробили их, захлопнув дверцу автомобиля.

– О боже!

– Каждую руку в двух местах.

– Я сейчас приеду. Как он?

– Они надеются, что руки удастся спасти.

Глава 6

Сиднею Дюрану только-только исполнилось двадцать лет, когда машина, полная студентов Лос-Анджелесского университета едва не сшибла его на бульваре Заходящего солнца, по которому он шел в половине третьего ночи, держа перед собой изувеченные руки. Сначала они подумали, что он пьян, но потом увидели, что у него с руками, усадили в машину и домчали до больницы. Там Сидней назвал себя, упомянул Триппета и потерял сознание.

Триппет рассказал мне все это, когда мы стояли у операционной и ждали, чтобы кто-нибудь вышел из нее и сказал, останется ли у Сиднея одна рука или две.

– Я смог найти доктора Ноуфера, – пояснил Триппет.

– Хорошо, – кивнул я.

– Он – специалист по таким операциям, знаете ли.

– Я помню.

– Он знает Сиднея. Когда мы реставрировали ему «эстон мартин», он частенько приезжал и смотрел, как работает Сидней. В некотором смысле они даже подружились.

– Что он говорит?

– Пока ничего. Кости не просто сломаны, но раздроблены, повреждены нервы, вены, сухожилия. Оптимизма я не заметил.

Сиднея Дюрана не ждали дома. И сообщать о случившемся несчастье было некому. Восемнадцать месяцев назад он просто пришел к нам в поисках работы, заявив, что он «лучший жестянщик в городе, особенно по работе с алюминием». Никаких рекомендаций или сведений о его прежней жизни он не предоставил, за исключением того, что приехал с востока. Учитывая местоположение Лос-Анджелеса, это могли быть как Сиракузы, так и Солт-Лейк-Сити. Триппет считал себя знатоком людей, поэтому Сиднея тут же взяли в «Ла Вуатюр Ансьен».

Он действительно оказался превосходным жестянщиком, а когда наше дело стало расширяться, порекомендовал Района Суареса, «лучшего обшивщика города». Рамон в девятнадцать лет едва говорил по-английски, но творил чудеса с брезентом и кожей. Привел Сидней и нашего третьего сотрудника, Джека Дуферти, негра, двадцати двух лет от роду. Дуферти Сидней охарактеризовал одной фразой: «Он разбирается в двигателях почти так хорошо, как вы», – последнее, разумеется, относилось к Триппету.

Доктор Бенджамин Ноуфер выглядел смертельно уставшим, когда вошел в комнату ожидания в половине шестого утра. Он плюхнулся в кресло, получил сигарету от Триппета, глубоко затянулся, выставил перед собой руки и долго смотрел на них.

– Черт побери, ты молодец, Ноуфер, – промурлыкал он. – Ты действительно молодец.

Лет тридцати пяти, длинный, худой, он постоянно пересыпал речь ругательствами.

– Ну и дерьмецо же подсунули вы мне. Настоящее дерьмецо. Руки я ему спас, хотя ему еще долго не придется самому подтирать задницу. Что там произошло? Групповая драка?

– Этого мы не знаем, – ответил Триппет. – Нам лишь известно, что руки ему сломали автомобильной дверцей.

– Кому-то он крепко насолил, – покачал головой доктор Ноуфер. – Вы сообщили в полицию?

– Еще нет, – ответил я.

– Больница с ними свяжется. Завтра они, скорее всего, заявятся к вам, – он зевнул и посмотрел на часы. – О боже, половина шестого, а в десять у меня опять операция. Кто оплатит этот чертов счет?

– Мы, – ответил я.

– За все?

– Да.

– Я договорюсь в приемном покое. А то у дежурной сестры свербит в заднице, потому что она не знает, кому направить счет, – он снова вытянул перед собой руки и уставился на них. – Чертовская операция, но ты, Ноуфер, молодец.

– Когда мы сможем повидаться с ним? – спросил Триппет.

– Завтра. Около двух часов. Подбодрите его, ладно? Скажите ему, что с руками все будет в порядке. Он – отличный парень.

После ухода доктора я повернулся к Триппету.

– Я решил встретиться с этим человеком в Вашингтоне.

Он кивнул, словно и не ожидал услышать от меня ничего другого.

– Ваши друзья умеют убеждать.

– Не в этом дело, – возразил я. – Совсем не в этом. Анджело Сачетти не дает мне покоя уже два года. Вам об этом известно. Вы же видели, как меня начинает трясти. Теперь они говорят, что он жив. Думаю, я должен найти его, если не хочу видеть его каждый день до конца жизни.

Триппет молчал целую минуту.

– Я думаю, теперь все закрутится помимо нас. Этим должна заняться полиция.

– Она и займется, но к моей поездке в Вашингтон это не имеет ни малейшего отношения. Если они смогут найти бандюг, что изувечили Сиднея, я буду только рад. Но я-то знаю, кто отдал приказ, а этот человек в Вашингтоне, и едва ли его свяжут с этим преступлением. Но я нужен Чарльзу Коулу, он, во всяком случае, так думает, а он нужен мне, потому что через него я узнаю, где сейчас Анджело Сачетти. А в итоге, возможно, они все заплатят за руки Сиднея.

– Если не победа, то месть, – пробормотал Триппет.

– Сам придумал? Он покачал головой.

– Милтон.

– Тогда вы оба неправы. Я не жажду мести. Но они у меня в долгу. Во-первых, за Сиднея, а во-вторых – за два года холодного пота и судорог. Я хотел бы получить с них сполна.

– Как?

– Еще не знаю. И не узнаю, пока не встречусь с Коулом в Вашингтоне.

Триппет пожевал нижнюю губу.

– Они просто не могут обойтись без вас.

– Судя по тому, что они сделали с Сиднеем, да. Если я снова откажусь, они повторят представление. Я не люблю больниц. Мне не нравится сидеть в палате и спрашивать, не давит ли гипс, когда его снимут, будет ли разгибаться полностью рука или нога?

В комнату ожидания вошла сестра, с любопытством глянула на нас и скрылась за другой дверью. Триппет уселся поудобнее.

– Вы действительно думаете, что в одиночку сможете справиться с этим Коулом из Вашингтона и его бандой? Вы, конечно, крепкий парень, Эдвард, но, поймите меня правильно… – он не закончил фразы, но я все понял без слов.

– Что же, по-вашему, я задумал? Драку в вестибюле вашингтонского «Хилтона»?

– Мне пришла в голову такая мысль – я же неисправимый романтик.

– Я не сторонник насилия, хотя знаю, что насилие бывает настоящим и мнимым, и не так уж легко отличить одно от другого. Можно включить телевизор и в выпуске новостей увидеть, как южновьетнамский полицейский прикладывает пистолет к голове вьетконговца и нажимает на спусковой крючок. А полчаса спустя в вестерне шериф пристреливает заезжего громилу. Кто реальнее для зрителя? Полицейский или шериф? Я бы поставил на шерифа.