Пепел державы

— Люба мне оказалась твоя дочь. Ты ее не отдавай в жены никому. К концу лета пришлю сватов.

Едва сказал он это, тут же вышел, а жена хозяина, обмякнув, рухнула на руки подоспевших сыновей. Сам Федор Федорович что-то прошептал невнятное, поклонился. И даже не понял, как брат Афанасий сгреб его в объятия и, расцеловывая в щеки, говорил счастливо:

— Ну, Федька, теперь заживем! Заживем!

Глава 18

Синие рваные облака, похожие на клубы дыма, не плывут, а словно покрывают темными уродливыми пятнами кроваво-красное небо августовского утра. Над дышащими предрассветной прохладой и свежестью лугами густой дымкой стелется туман.

Ян Замойский, великий коронный канцлер, остановил коня посреди дороги, огляделся. Топча сочную, мокрую от росы траву, во все стороны по его знаку скачут казаки — разведывать путь, искать "языка". Зябко поежившись, Замойский оглянулся. За ним с поднятыми знаменами, грохоча копытами, идет трехтысячный передовой конный отряд королевского войска.

В августе пятидесятитысячное польская рать снова выступила в поход на русские земли.

Как долго Замойский ждал этого дня! Он, великий коронный канцлер, главный советник короля, можно сказать, соправитель Батория, лично занимался подготовкой похода. Он представил королю новый созданный им род войск — панцирных казаков, которые должны были отлично себя проявить в грядущих сражениях. Казаки, и без того превосходные воины, были облачены в броню и шлем, а кроме традиционных сабель и пик в их вооружение теперь входили пистоли и карабины, из коих за все время подготовки к походу они превосходно выучились стрелять. Это была страшная сила, и Замойский был невероятно горд собою, что оказал королю такую великую услугу.

Замойский знал наизусть, в каком порядке идут войска. За его передовым трехтысячным отрядом идет кастелян полоцкий с легкой пехотой, затем Николай Радзивилл Рыжий и его сын Христофор (раненный в глаз во время осады Полоцка) ведут литовское войско. За ними — Габор Бекеш ведет венгерскую конницу, Карл Истван — венгерскую пехоту. Стефан Баторий с двором и личной гвардией стрелков идет следом за наемниками, ведет многочисленное польское войско и немецких наемников.

Без боя сдалась русская крепость Велиж — малочисленный гарнизон просто открыл ворота, увидев такую огромную вражескую силу. Великодушный Баторий позволил всем защитникам и прочим жителям уйти. Следом сдалась крепость Усвят. Местные воеводы попытались обороняться, несколько раз выстрелили из пушек, но ответные залпы польских орудий вскоре заставили их сдаться. И вновь Баторий поставил перед проигравшими противниками выбор — либо идти служить в его войско, либо уйти в Москву. Большинство уходили на еще не захваченные русские земли, но находились и те, кто шел служить к полякам и вскоре в числе прочих воевал против соотечественников…

На одном из военных советов постановили повести рать в направлении Великих Лук. В это же время на польский стан обрушились проливные дожди, дороги размыло, слякоть значительно замедлила движение войска.

Баторий встал лагерем у небольшого и невзрачного Коптева монастыря, купола коего пугливо выглядывали из-за верхушек серых от дождя берез. Королевская стража тут же начала беспощадно вырубать деревья в округе, дабы было на чем разводить костры.

На подступе к городу Баторию преподнесли грамоту от Иоанна, в коей он просил польского короля не проливать понапрасну христианской крови и дождаться царевых послов. Баторий с безразличием выслушал зачитанную ему грамоту и вскоре выехал осматривать крепость.

Уже который день накрапывал дождь. Видимо, наслышанные о каленых ядрах, защитники завалили деревянную стену дерном и землей. Окруженный свитой и стражей, Баторий, восседая на носилках, в коих его переносили верные слуги, обдумывал, как лучше подобраться к стенам и поджечь их. Его просили отойти на безопасное расстояние, дабы не достали ядра московитов, но король остался глух к этим просьбам. Ему докладывали, что защитники, совершив тем временем вылазку, напали на отряд венгров, так же объезжавших крепость, и с командира отряда сорвали в схватке епанчу. Утирая разбитый нос, командир, отступая со своим отрядом, грозил в сторону русских, мол: "Держитесь, скоро я за своей епанчей вернусь!" Затем доложили, как один из наемников решил похвастаться своей удалью и, подскакав слишком близко к крепости, метнул копье в закрытые ворота и устремился обратно в лагерь. Со стен ему даже не ответили.

— И зачем он это сделал? — с невозмутимым видом поинтересовался Баторий.

— Видимо, хотел своим подвигом обратить внимание на себя, Ваше Величество! — с усмешкой ответил Замойский.

— Разве это подвиг? В него даже никто не стрелял, — молвил Баторий, продолжая изучать раскинувшуюся пред ним крепость. А вот в короля, когда он возвращался в лагерь, со стен все же несколько раз выстрелили, но ядра никого не задели, лишь перепугали свиту. Старый воин Баторий же остался невозмутим.

Двадцать девятого августа в польский лагерь прибыло московское посольство. Его возглавлял молодой князь Иван Сицкий, сын погибшего два года назад под Венденом Василия Андреевича Сицкого. С ним были дьяки Роман Пивов и Фома Петелин. Московиты приехали в сопровождении семисот ратников, расположившихся поодаль от польского лагеря.

Баторий был раздражен их приездом и не хотел терять драгоценного времени при подготовке к осаде, но все же принял послов.

Переговоры прошли в польском лагере. По-прежнему накрапывал дождь. Гордо реяли знамена, жалко, обреченно на их фоне смотрелся небольшой Коптев монастырь со своими православными крестами. Король восседал в черных латах под шатром, над коим водружен был яркий стяг Речи Посполитой. Батория окружали сидящие на лавках ближайшие воеводы. Вручив верительные грамоты, московиты поочередно целовали руку короля, затем Петелин, развернув свиток, озвучил приветствие:

— От Божиею милостию, Великого Государя Царя и Великого Князя Иоанна Васильевича всея Руси, Владимирского, Московского, Новгородского, Царя Казанского, Царя Астраханского…

Обычно при озвучивании государевых титулов все присутствующие должны были встать и обнажить головы, то же самое касалось и Батория, но ни он, ни его придворные не поднялись со своих мест и не сняли головных уборов. Юный князь Сицкий, побледневший от такого немыслимого унижения, покосился на матерого посла Пивова, но тот был невозмутим, лишь в узких глазах его поблескивало что-то недоброе.

— … Государя Псковского, Великого Князя Смоленского, Тверского, Югорского, Пермского, Вятского, Болгарского и иных, Государя и Великого Князя Новагорода Низовския земли, Черниговского, Рязанского, Полоцкого…

При упоминании захваченного в прошлом году Полоцка, по-прежнему включенного в титул царя, Христофор Радзивилл, в числе прочих принимавший послов, невольно покосился на восседающего в походном кресле Батория. Ни один мускул не дрогнул на лице короля. Гордо и властно развевалось на ветру красно-белое полотнище над его головой…

— …Ростовского, Ярославского, Белоозерского, Удорского, Обдорского, Кондийского и иных, Государя земли Лифляндской и иных, — продолжал Петелин монотонно. — Государь наш и Великий Князь желает быть с Вашим Королевским Величеством в мире и братстве, посему он готов отступиться от княжества Курляндского и земель, что дарены были герцогу Магнусу, но сие будет возможным при условии, ежели Ваше Королевское Величество согласится отдать Полоцк с городами, что принадлежат Лифляндской земле.

Свернув грамоту, Петелин продолжил:

— Но править посольство мы не можем нигде, кроме как на землях Вашего Королевского Величества. Посему просим Ваше Королевское Величество вернуться со всеми своими войсками на свою землю, дабы начали мы вверенное Государем нашим и Великим Князем благое дело.

Баторий пристальным и недобрым взглядом льва, на землю коего пришли чужаки, смотрел в бородатые лица московитов. Стефану Збаражскому, воеводе трокскому и матерому дипломату, вверено было отвечать от его имени. Седобородый плешивый старец с дряблыми щеками, не поднимаясь с места, молвил: