Страница 16 из 28
– Встань, встань Забар. – залепетала Элилу, жалея, что напугала свою верную хранительницу тайн. – Тем более я и сама знаю, как они крепко любят друг друга, и я не могу обижаться на ту, чьему сердцу не понятны высокие чувства.
– Я знаю, что ты думаешь. – Продолжила она, когда успокоившаяся рабыня, заканчивала ее прихорашивать. – Ты думаешь, что раз он чужеземец, то он такая же челядь как ты, или того хуже. Ошибаешься, он никогда не был рабом. Когда мы в первый раз с ним встретились, он был приемышем старого абгала, хотя и жил при храме послушником. Старик называл его сыном и учил всяким своим премудростям. Так что он грамотнее многих господ, кичащихся своим происхождением. Боже! Как же больно сознавать, что это всего лишь мечты, и ничего уж не вернуть, а он лежит там и умирает, а если и останется жить и его не казнят, то всю оставшуюся жизнь проведет с ярмом на шее, раскапывая отводы вод.
Из больших глаз эрес, заблестев, каплями задерживаясь на ресничках, потекли девичьи слезы.
Едва успокоив госпожу, хитрая рабыня решила отвлечь ее разговором о том, что объединяло их мысли, поправляя на ее голове накладные волосы:
– Сейчас в Кише, стало принято укладывать голову волосами по примеру йаримийских, состригая с плененных варварок их светлые пряди.
– Забар! – обиженно с негодованием вскричала на нее хозяйка, – Как ты, зная об этом, не позаботилась еще о том, чтобы и мою голову украшала копна золотых волос?!
Когда обрадованная тем, что удалось перевести разговор, рабыня начала притворно извиняться, оправдываясь тем, что сама, как только об этом услыхала от придворных рабынь, прибывших вместе с посланником единодержца в Нибиру, тут же сообщила ей, Элилу выказала желание, иметь это нововведение у себя на голове.
3. Скитальцы
Худая рыжая собака рылась в соре, тщетно пытаясь найти там что-нибудь съестное, наконец, раздобыв старый почерневший кусок, она с усердием начала его обгладывать. Под облезлой кожей, проглядывали стянутые от голода ребра, рваные проплешины по шерсти, свидетельствовали о нелегкой бродячей судьбе, а грязный обрывок на ее шее, напоминал о хозяйских милостях. Нин взглянув на нее с сожалением, невольно сравнила ее с собой. Сколько лет она уже скиталась по городам и селам враждовавших друг с другом столиц в обществе скоморохов? Казалось всю жизнь. Но ведь она помнила и другую жизнь, жизнь, лишенную скитаний и постоянного недоедания. Та жизнь ушла безвозвратно. А ведь тогда в детстве, казалось, что она будет такой вечно. Но коварна, бывает судьба к людям, когда богам вдруг вздумается повернуть что-то, чтобы что-то там у себя исправить или просто посмеяться над жалкими смертными. И тогда Намтар, мог одним своим решением перечеркнуть судьбы людей и целых народов. И вот, снова умирал супруг сладострастной Инанны, казалось теперь уже навсегда и никогда уже не воскреснет. И оттого, поля переставали давать урожай. И растекались по землям люди гонимые волей бога Нинурта; убегали из городов и селений, спасаясь от кровожадности Эркала, развязывающего нескончаемые войны, ради того, чтобы преподнести бессмертные души в дар своей жестокосердной супруге. И приходили болезни, приносимые злыми имина-би прислужниками Ашаг. И тогда, зной и холод, казалось, наступали вместе, принося ко всем несчастьям на землю, еще и мор и голод.
С теплотой и болью в сердце, она все время вспоминала счастливые дни детства, когда отец и мать были еще живы. Не проходило дня, чтоб она об этом не думала, а все годы, прожитые после пришедшего несчастья, пролетали для нее так быстро и незаметно, словно их и не было. В сущности, для нее после этого закончилась сама жизнь, и она со смирением ждала только ее завершения, чтобы там за гробом, быть может, встретиться с любимыми родителями. А жить, предстояло еще ой как много. Конечно, она все еще надеялась на то, что все в ее жизни еще будет, но это будет другая уже жизнь, без прежней безмятежности, но надежда все еще теплилась там внутри, и питала веру в лучшую жизнь. А пока оставалась надежда, умирать не хотелось.
Она помнила, каждый камешек в доме, в котором жила когда-то, каждую щелочку, помнила каждый косогор мест, где любила бывать. И казалось, попади она опять в те места, там все будет как прежде, стоит только туда пойти, и то, что было – вернется. Но прошедшего уже не будет, и ничего, увы, не вернуть. Нин тяжело вздохнула. Опять вспомнилось, как отец, приходя со службы, возился с ней и с ее маленьким братиком. Он помнился ей сильным великаном, которого слушались суровые воины и от окрика которого приходили в трепет, а вся их суровость куда-то мгновенно исчезала. Он уже достиг таких высот, что мог позволить себе оплачивать ее обучение, и она начала получать знания, к которым ее любознательный ум был так пытлив. Иногда, к ним в гости захаживали его друзья и тогда у них закатывались веселые застолья. Но эти застолья никогда не были обычной попойкой или развратной гулянкой, которые доводилось не раз ей видеть после у других. Это были просто дружеские посиделки старых друзей, решивших вспомнить старые времена. Тогда, она любила слушать их бесконечные рассказы о городах и далеких странах, и наверно именно тогда, у нее зародилось это страстное желание отправиться куда-нибудь далеко и самой посмотреть на то, о чем так много слышала. Всей своей небольшой семьей, они были как единое целое, и казалось, ничто не в силах было разломать этого единства. От воспоминаний об этом становилась уютно, и приходило успокоение, как будто все это было рядом. Пока за ним не приходило осознание, что всего этого больше нет, и не будет уже никогда, а эти воспоминания, в одиночестве не с кем даже разделить. И тут же в памяти всплывало, то злое утро, когда ей едва начинающей вступать в жизнь, довелось познать ее тяготы.
Она хорошо помнила, как возвращаясь с учебы, спускалась к ограде родного дома с перекинутой сумой для писчих дощечек, и как уже у входа почувствовала что-то неладное. А войдя, увидела человека, которого она хоть и знала как одного из соратников ее отца, но не настолько близкого, чтобы посещать их дом для дружеских посиделок. И вот в то утро он стоял на их дворе: кингаль начальствующий над ее родителем, человек способный приказывать ее отцу, так же как тот приказывал своим воинам, чьи приказания ее могучий отец – которого боялись суровые воины, должен был выполнять беспрекословно. Она хорошо это помнила. Он стоял и говорил, что-то ее матери, а та слушала его и тихо всхлипывала. Она не слышала ее плача и не видела ее лица, которое мама старательно прятала, стараясь не напугать ее маленького братика, но подергивающие плечи выдавали ее. А она, поняв, что случилось что-то непоправимое, шла в оцепенении, боясь узнать это страшное, но этот воитель высокого чина с каменным лицом, только заметив ее, подходил сам, решив все ей объяснить, считая видимо, готовой уже принять суровую действительность. С ужасом она смотрела на него, мысленно крича и умоляя не подходить к ней. Но это каменное лицо неумолимо приближалось, казалось само время, замедлило свой ход, настолько оно было чужо и страшно. Наконец, он сделал то, чего она так боялась. Он сказал, что ее отец настоящий пример мужества для всякого воина, и что всякий бы хотел иметь такого отца, который не щадя своей жизни встанет на защиту родного отечества, и что она должна гордиться таким отцом… О чем он говорил дальше, она уже не помнила, память об этом заволокло туманом, а после…
А после было угасание. Вначале, как кингаль и обещал ее матери, товарищи отца по оружию помогали семье, и они жили благодаря их милости около года. Но как говорят старики – время стирает камни. И вот постепенно перестали навещать те, кто клялся не оставить их одних в беде, потом и помощь от них стала приходить все реже, затем не стало и ее. Потом были скитания. Мать, чтоб прокормить детей, сходилась с мужчинами, но те готовы были воспринимать ее лишь как женщину удовлетворяющую похоть или служанку, в конце концов, она вынуждена была пойти в закуп к богатым людям. Младший братик, не выдержав долгих испытаний, вскоре умер. Поплакав над его малюсеньким, худеньким тельцем, они его тихо похоронили, но мать после не оправилась уже и оставила маленькую Нин одну. Наверно и ей бы пришлось уйти вслед за ними, или новый хозяин матери сгубил бы ее вконец на работах, или еще что хуже, если бы не встретился в ее жизни скомороший обоз. Мало ли сирот и нищенок бродят по землям благородных. Но они подобрали ее: голодную, холодную, всеми обижаемую. Может оттого что она кого-то напомнила им, кого-то из их далекого прошлого, или оттого что она в отличие от других нищенок могла разбирать письмена на указных камнях. Кто знает. Как бы то ни было, она давно стала своей для них.