Грешники

Я едва успеваю проглотить вино, но все равно закашливаюсь.

Смотрю на Диму долго и пристально и уже готова сказать пару резких слов, когда выдержка все-таки изменяет ему — и он широко лыбится.

— Повелась?

— Твое счастье, что я терпеливее обычных девушек, — ворчу сквозь улыбку, — иначе мог бы почувствовать, какой тут невкусный просекко каждой клеткой своего лица.

— Нельзя быть такой кровожадной, Маша.

Мне кажется, он первый раз называет меня по имени.

Или уже называл, но я зафиксировала это только сейчас?

Мы ждем официанта, делаем заказ — и как-то почти сразу уходим в разговор.

У нас же масса общих тем: о книгах, которые читаем, о фильмах, о работе, в конце концов.

— Как там твое внедрение? — спрашиваю я, когда мы на половину опустошаем содержимое своих тарелок.

— Ну ты же знаешь, как тяжело внедрять что-то в старую закостенелую систему. Барана переупрямить легче, чем парочку солидных главных менеджеров, потому что каждый уверен, что знает лучше, как нанимать, кого нанимать и когда нанимать.

Честно говоря, я была уверена, что его должность как-то связана с продажами, а не с кадрами. Он всегда говорил, что много мотается между Москвой и Петербургом. Точнее… Он говорил так в тот период нашего общения, когда мы еще были просто_друзьями.

— А чем ты занимаешься? — не могу не утолить голод своего любопытства. — Если это не слишком откровенно для первого свидания.

— Вообще-то, обычно я не распространяюсь о таких вещах девушкам, чей паспорт еще не видел, но уже недели две работаю директором по персоналу. Не знал, как тебе сказать, что мы теперь одной крови.

Глупо рассеянно улыбаюсь.

Если мы начнем встречаться, это будет… странно? Или нет? Многие пары создают люди из одной профессии, потому что найти партнера в ближайшем окружении — проще всего. Учителя, врачи, работники одного завода. В этом нет ничего странного.

А мы можем быть парочкой двух топ-менеджеров. Что тут такого?

— Все нормально? — переспрашивает Дима. Наверное, у меня слишком задумчивый вид. — Ты рассчитывала на кого-то более солидного? Думала, что я скрывающийся миллионер?

— Меня вполне устроит и директор по персоналу, — быстро стряхиваю с себя наваждение. — Может, тогда заодно и скажешь, где ты…

Хочу спросить, где он работает, но в наш разговор вторгается его звонок телефона.

Дима бросает взгляд на экран, морщит нос и с извиняющимся видом выходит, чтобы поговорить.

Это даже хорошо, что есть пауза, потому что я могу еще раз все переварить.

Ничего плохого в том, кем он работает, нет, но меня это беспокоит. Почему? Ну, возможно, в моей жизни просто не было мужчин, которые бы занимались тем же, чем и я. И мне всегда хотелось, чтобы мужчина дополнял меня, а я — его, а у нас получится какое-то копирование. Или нет?

Дима возвращается минут через десять.

Вид у него немного встревоженный.

— Все хорошо? — рискую спросить я, хоть обычно стараюсь не лезть в душу без приглашения.

— Мать приболела, — рассеянно говорит Дима. Видно, что его это беспокоит. — У нее хронический бронхит и она немного кашляла последнее время. Сейчас поднялась температура и…

Он не заканчивает фразу и бросает взгляд на часы.

Это какое-то адское… непонятно что, потому что и у моей матери хронический бронхит, и я который год бьюсь, уговаривая ее бросить курить и беречь себя.

— Тебе нужно показать ее врачу, Дима. Это не шутки. Может быть просто кашель, а может — пневмония.

— Ага, — он снова рассеянно кивает.

— Я на машине, давай подвезу?

— А как же… наше свидание?

— Будет повод повторить, — улыбаюсь вполне искренне.

У него такой взгляд, как будто я предложила «Боржоми» умирающему от жажды.

Глава 19

На следующий день Дима пишет, что у его матери подтвердил двухстороннюю пневмонию, и что врачи — те еще циники, потому что никто толком не говорит, насколько это может быть серьезно. Она дышит кислородом и к ней не пускают.

Я, как могу, стараюсь его поддержать в перерывах между активным внедрением в новую работу.

Понятное дело, что и речи быть не может о свиданиях и встречах, и я стараюсь сделать все, чтобы он не чувствовал себя обязанным даже начать разговор на эту тему.

И, как бы я ни старалась уйти от этих мыслей, в голове все время зудит: нужно встретиться с мамой. Последний месяц мы вообще просто созваниваемся и обмениваемся формальными сообщениями раз в день. Я прошу ее писать мне, чтобы знать, что у нее все в порядке, а она к каждому сообщению обязательно добавляет «шпильку»: «Это чтобы ты знала, что я еще дышу».

У моих родителей всегда были тяжелые отношения.

Однажды отец уже уходит из нашей жизни, и те годы были самыми тяжелыми для меня. Но и самыми важными, потому что так получилось, что главой семьи пришлось стать мне.

Потом родители снова сошлись, и какое-то время все было просто идеально. Настолько тепло, душевно и хорошо, что я не переставала говорить всем и каждому — именно такой должна быть семья, именно так муж должен любить жену, а жена — мужа. Но идиллия быстро кончилась. И на этот раз я выбрала папину сторону, потому что не могла найти никакого оправдания материнскому эгоизму.

В обеденный перерыв я проверяю свой ежедневник — ту его часть, в которой у меня список лекарств, которые принимает мама. Пара бутылочек уже должны заканчиваться, если только она, как обычно, не нарушила все графики со словами: «Я лучше любых врачей знаю, что мне нужно принимать, а что — нет».

В отдельный список выписываю все, что нужно купить в аптеке, в другой — фрукты, ее любимый чай и конфеты. Все это нужно купить, пусть даже это выглядит как отвлекающий кусок мяса, который бросают тигру, прежде чем зайти к нему в клетку.

Потом, повертев телефон в руках и собравшись с мыслями, набираю ее, заранее на всякий случай закрывая глаза и повторяя, как мантру: «Я спокойна, как слон, я спокойна как…»

— Я думала, тебе уже и голос мой слышать противно, — слышу в динамике ее недовольный голос и понимаю, что самое время искать какую-то другую успокаивающую технику. Желательно, такой же эффективной, как транквилизаторы.

— Мам, ты же знаешь, что у меня с работой, — пытаюсь выдерживать миролюбивый тон.

— Твоя работа в полном порядке, ты же выбрала папу, а он расшибется, но сделает так, чтобы ты и думать обо мне забыла и даже не обращалась за советом!

— Меня уволили на прошлой неделе, ма. — Даже не удивлена, что она не помнит. Вряд ли вообще вчитывалась в те части моих сообщений, которые были обо мне, а не о ней.

Какой-то еще по-детски наивной части меня очень хочется, чтобы эта тишина в трубке стала предвестником невиданного события — искренних извинений.

— Но ты ведь уже нашла новую работу, раз не нашла времени заехать ко мне хотя бы в выходные.

Чуда не случается и в этот раз.

Если бы не ямочка на подбородке, как у отца, и не его изгиб бровей, который мои повторяют в точности, я бы ни на мгновение не сомневалась, что я — приемный ребенок, которого моей матери выдали в довесок к какой-то не очень нужной покупке. Именно так она обращается со мной с тех пор, как их с папой отношения во второй раз окончательно разладились.

— Я заеду сегодня после работы. Тебе что-то нужно?

Она фыркает, давая понять, что скорее удавится, чем скажет хоть слово. Лучше потом рассказывать всем приятельницам и родне, что от нее отказалась собственная дочь. Даже если последние пару лет именно я оплачиваю львиную долю ее расходов — после инсульта пять лет назад ей пришлось оставить работу. Денег у отца она не взяла бы, даже если бы он приполз на коленях с купюрами в зубах (конечно, это в принципе исключено). А я не могу и не хочу брать деньги у него, чтобы не превращаться в испорченный телефон.

— Ма, мне с работы звонят, — вру я, когда поток ее обиды превращается в настоящий шторм. Впереди еще половина рабочего дня, и мне будет куда потратить эти нервные клетки. — Люблю тебя.