Страница 45 из 176
Но и это было не главным. Ее мана – вот что поразило всех максисов настолько, что они еле удержались, чтобы не кинуться к Сонар и не начать умолять отдать им хоть малую часть накопленной магии. Будто наваждение захватило собравшихся, они ощутили ту живительную силу чудесной, чистой женской энергии, какая сокрыта лишь в редких представительницах прекрасного пола. Недаром каждый максис, хоть раз пользовавшийся переданной маной, знал, что она имеет особый так называемый вкус, или скорее, ощущение, испытываемое вовремя усвоения энергии. У одних женщин мана казалась терпкой, будоражащей, даже немного неприятной, у других, наоборот, слишком пресной и будто безвкусной, у третьих – сладковатой и манящей. Но в Беатрис чувствовалось что-то особенное, что-то способное подарить неземное блаженство получившему это сокровище.
Как только она открыла внутренний резервуар и выплеснула в зал свою ману, сковывающий все мышцы импульс пронзил Эдмана с головы до ног. Он сидел закаменев и не мог пошевелиться. Капли холодного пота выступили на лбу, рубашка под сюртуком насквозь промокла, ему казалось, что если он сию же минуту не присвоит себе эту девушку и ее энергию, то его жизнь неминуемо оборвется.
Сонар легко совладала с невероятным количеством маны и направила ее в накопитель. Не рассчитанный на такой поток артефакт чуть не взорвался. Чудо, что Беатрис успела отдернуть руку, и все обошлось. Как только она закрыла внутренний запас, максисы в зале вздохнули с облегчением и некой долей разочарования. Им хотелось еще насладиться этой чистой энергией, но в то же время они понимали, что могут в любой момент потерять голову и натворить дел.
Эдману пришлось хуже всех. Он с трудом вернул себе способность двигаться, применив успокоительное и укрепляющее заклятия. И теперь никак не мог решить, как ему быть дальше. Эта адептка имела на него слишком сильное влияние, а вечер только начинался. Ему предстояло следить за каждым приглашенным аристократом, а главное – найти тех, кто не был учтен и пришел по протекции Микаэлы. И Эдман зарекся держаться от Сонар подальше.
К тому времени как бонна Виклин ввела в зал выпускниц, гости успели перекусить, выпить по бокалу вина, а некоторые и по несколько, и теперь с интересом следили за потупившимися адептками, ожидавшими разрешения сесть на стулья у стены с правой стороны от сцены. Эдман мгновенно нашел взглядом Беатрис и поразился тому, насколько она выглядела расстроенной. Сонар стояла в самом конце шеренги девушек, прячась за спину Дорн и низко опустив голову так, чтобы не было заметно, что она плачет.
У Эдмана внутри все сжалось в тугую пружину, и он вопреки всем доводам здравого смысла и зароку не подходить к Беатрис, оказался возле нее и, скрывшись от глаз гостей за выступом стены и портьерой, закрывавшей нишу с дополнительными креслами, шепнул:
– В чем дело, Сонар? Почему ты в таком виде?
Ему хотелось расположить ее к себе и выяснить, что случилось, но голос неожиданно прозвучал хрипло и неприятно. Адептка вздрогнула и подняла на него заплаканные красные глаза.
– Это вы, профессор, – шмыгнула она носом и вздохнула с облегчением. – Простите. Мне не стоило показываться здесь в таком виде. Но бонна Виклин не позволила мне уйти в дортуар.
– Это самый важный вечер за всю твою школьную жизнь, – произнес он, стараясь смягчить тон, но голос снова подвел его. – С чего бы тебе отпрашиваться?
– Вот, – сказала Беатрис с таким отчаянием, что он не сразу сообразил, о чем она.
А потом увидел, что она показывает ему испачканные темно-бурыми пятнами белые перчатки и подол платья.
– Кто это сделал? – прохрипел Эдман, сразу смекнув, что вряд ли Сонар в такой день проявила бы неосторожность и сама испортила свой наряд.
– Да неважно, – прошептала она, снова заливаясь слезами. – Все равно им ничего не будет. Бонна меня и слушать не стала.
Эдман услышал, как девушкам разрешили сесть, и сказал:
– Садись на стул и замри.
Сонар посмотрела на него огромными блестящими от слез глазами с явным недоумением, но сделала, как он велел.
Директриса на другом конце зала снова рассыпалась перед гостями пространными речами о том, как она благодарна всем за проявленный интерес к проблемам школы, а Эдман склонился к Беатрис, быстро прошептал очищающее заклинание и провел рукой по испачканному платью и перчаткам.
Адептка ахнула, тут же зажала себе рот ладошками и шепнула:
– Профессор! Вы самый сильный маг из всех! Спасибо! Я буду молиться всевидящей Идане о вашем здоровье! Спасибо!
Ее глаза совсем близко от него светились настолько неподдельным счастьем и признательностью, что у Эдмана перехватило дыхание. Он не удержался и провел пальцами по ее щеке, шепча заклятие, убирающее все следы недавних слез.
– Это самое малое, что я могу для тебя сделать, – отозвался он и поскорее отошел к другим преподавателям, истово надеясь, что никто не заметил в суете его разговора с Беатрис.
Директриса объявила начало танцев, и оркестр заиграл вальс. Наиболее бойкие молодые максисы устремились приглашать выпускниц, девушки делали реверансы и выходили с кавалерами в центр зала. Господа постарше, умудренные богатым жизненным опытом, пока присматривались, наблюдали за поведением адепток, взвешивали все за и против. Предварительные цены на контракты директриса уже озвучила, суммы разнились в зависимости от объема резервуара маны.
Самый недорогой в сравнении с остальными контракт можно было заключить с Фибиан Эфрад. Но она мало кому пришлась по душе, уж слишком зажатой и перепуганной выглядела на сцене. Большинству присутствующих в зале аристократов казалось не мыслимым привести такую девушку в дом. Контракты Сонар и Фулн стоили целое состояние, и не всякий мог позволить себе такую роскошь, да и цена была неокончательной. Все зависело оттого, сколько человек захочет заключить договор с определенной выпускницей. Если сразу несколько максисов будет претендовать на одну и ту же дайну, администрация школы проведет аукцион среди желающих, и только по его окончании назовет конкретную сумму. Все это знали те, кто не раз проходил подобные процедуры, и они не торопились сделать свой выбор, чтобы не создавать ажиотажа вокруг адептки, приглянувшейся больше других.
Но молодые максисы не могли подходить к выбору с холодной головой, они видели перед собой толпу хорошеньких девушек, за чьими спинами не маячили сердитые матушки, зорко следившие за каждым движением кавалера, осмелившегося пригласить их ненаглядную крошку. И, конечно, они с упоением кружили в танцах то одну адептку, то другую, позволяя себе несколько больше, чем с юными максиссами, а иногда и много больше. Ведь кроме преподавателей и бонн остановить их необузданные порывы было некому, а те не могли уследить за всеми выпускницами разом.
Поначалу Эдман еще пытался выбросить из головы Беатрис и заниматься своими прямыми обязанностями, но он очень быстро убедился, что это бесполезно. Ему никак не удавалось сосредоточиться и следить за адептками, его взгляд все время соскальзывал на Сонар. В конце концов он перестал бороться с собой и пошел на хитрость. Проходя мимо беседующей с пожилым максисом Беатрис, Эдман незаметно прикрепил к ее платью следящее заклятие, удалился на другой конец зала и с непроницаемым видом начал наблюдать за гостями. Теперь он мог улавливать все, что происходило с Сонар, и странная тревога, грызущая его изнутри с того момента, как она вернулась в зал, непостижимым образом улеглась.
Еще накануне Эдман получил от Вилмора письмо с подробной информацией о каждом приглашенном максисе, и теперь ему не составило труда вычислить всех, указанных в списке. Вот только неучтенных гостей в зале не оказалось. То ли они просто не пришли, то ли где-то скрывались. Но тогда возникает вопрос, зачем они вообще сюда явились, если не смотреть на адепток?
Сонар сначала танцевала с бледным, тощим, белобрысым юнцом, явно едва окончившим академию и только собиравшимся поступать на государственную службу. Он мямлил что-то невнятное, отчаянно краснел, когда адептка ему отвечала, и наконец признался в том, что потрясен ее выступлением. Но когда он подвел Беатрис к своему отцу, тот явно не одобрил выбор сына, буркнул пару резких фраз и отвел юнца в сторону.