Девять кругов любви

– А разве всякий с ней справится?

– Не всякий, но многие, даже женщина сможет, если не слишком слабая. Дерево надпилили не самое большое и уже трухлявое. Старались сделать так, чтоб сошло за несчастный случай.

– Да разве ж можно было угадать, что он там в это время окажется?

– Значит, угадали. Скорее, даже знали. Он к соревнованиям по ориентированию местность готовил, по карте обходил участок и что-то то ли прятал, то ли выставлял. Я в этих тонкостях плохо разбираюсь.

– Кто ж мог на него так ополчиться и, главное, за что?

– А вот это самое интересное. Присядь, чтоб не свалиться, – произносит Лара Игоревна и, выдержав театральную паузу, открывает страшную тайну: – Оказалось, что он почти год насиловал одну из своих учениц, и ее родители недавно об этом узнали – девчонка забеременела.

– Господи, – ахает мама, а спустя несколько секунд, видимо, придя в себя, уже жестоко добавляет: – Поделом ему: собаке и собачья смерть!

«Смерть? Голохватова насмерть придавило деревом? Он мертв? Его больше нет?», – осознание непоправимой трагедии обрушивается на меня, как гильотина. Судорогой сводит живот. Я сгибаюсь пополам и кричу от раздирающей меня боли каким-то не своим и вообще нечеловеческим голосом.

Почти мгновенно возле меня возникают мама и Лара Игоревна – они врываются на балкон через дверь на кухне. Мама склоняется ко мне, корчащейся от боли на полу и захлебывающейся рыданиями. В ее глазах паника.

– Ты поранилась? Ушиблась? Что случилось? – испуганно спрашивает она, лихорадочно ощупывая и осматривая меня, пытаясь поднять с пола.

– Вера говорит, что твоя с Голохватовым в лагере путалась, – добивает Лара Игоревна. В ее голосе не слышится не малейшего сочувствия. – Она тоже, небось, от него беременна. Я бы на твоем месте срочно отвела ее к гинекологу – может, еще не поздно сделать аборт, – советует маме ее подруга, и я всем нутром ощущаю, как она злорадствует.

Визита к гинекологу я старалась избежать всеми силами. Я утверждала, что никаких особых взаимоотношений у нас с Сергеем Сергеевичем не было, и он меня пальцем не трогал. Объясняла родителям, что это просто известие о гибели знакомого мне человека вызвало такую реакцию. Пыталась соврать, что огорчилась бы еще сильнее, если б что-то подобное произошло с кем-то из моих школьных учителей. Притворялась жестоко оскорбленной недоверием. Умоляла, грозила, устраивала историки.

Ничего не помогло. Родители чуть ли не силой притащили меня в женскую консультацию. Отец остался ждать у входа. Мать повела меня к регистратуре. Я поникла и покорилась неизбежному.

В очереди на нас все странно косились, видимо, догадываясь, зачем мама привела меня к врачу. Я была красной от гнева, страха и унижения.

Когда вошли в кабинет, меня отправили за ширму раздеваться, а мать тем временем объяснила врачу, что нас сюда привело. Молния не слушалась, меня трясло, как от высокой температуры, по щекам ручьями текли слезы.

Первого своего визита к гинекологу я не забуду никогда. Время стерло эмоции, но и сейчас, вспоминая о том дне, я переживаю крайне неприятные ощущения, и глаза мои становятся мокрыми. Хотя, должна признать, в выигрыше в тот день оказалась именно я, получив в итоге хоть какую-то власть над своими предками и выйдя, наконец-то, из-под их контроля.

Самое неприятное позади. Я уже одеваюсь за ширмой, но руки все еще дрожат. Настороженно прислушиваюсь к разговору.

– Девственная плева у вашей дочери цела, – сообщает маме гинеколог.

– Как так? – по маминому голосу кажется, что она разочарована, но тут она начинает причитать: – Спасибо, спасибо! – как будто врач мне эту плеву взял и залатал.

Из кабинета я выхожу с гордо поднятой головой, полная праведного гнева. Теперь я иду впереди, а мама семенит рядом, как провинившаяся собачка.

– Я тебе никогда этого не прощу, – шиплю я маме, – обязательно отплачу вам за унижение. Ненавижу вас!

На самом деле я сильно удивлена результатом. То ли врач пожалела меня, скрыв от матери факт утраты мною девственности, то ли я регенерирую, как ящерица. Дело в том, что Лара Игоревна тогда угадала: невинной я уже не была.

И да: во взрослую жизнь меня посвятил именно Голохватов. Только это не было изнасилованием, потому что я любила его до потери пульса, и близость с ним воспринимала совершенно по-особенному: как подарок, а не как похищение.

В этом году в спортивном лагере я «оздоравливалась» в последний раз. Во-первых, я и так уже была в старшем отряде. Во-вторых, для себя я уже решила, что уйду из спорта. Зачем заниматься тем, в чем тебе не дано добиться успеха? А то, что карьера гимнастки – это не мое, было очевидным. Если кому дано, к 14 годам он уже добивается больших высот в спорте. Я же особыми успехами не блистала, едва-едва добравшись до второго разряда. К тому же гимнастка должна быть низенькой и стройной, а я за последний год подросла до 160 см, став самой высокой в группе, да и формы мои округлились. Откровенно говоря, выглядела я не на 14 лет, а значительно старше: лет на шестнадцать или даже семнадцать. Не удивительно, что на меня начали заглядываться взрослые мужчины (я это замечала). Некоторые из сверстников тоже посматривали на меня, не как ребенок на ребенка, но таких было мало, единицы – всем известно, что мальчики взрослеют медленнее девочек.

Одним из молодых да ранних был Кирилл: сын директора нашей спортшколы и директрисы Дома досуга и творчества детей и молодежи. Именно при этом учреждении были спортивные кружки, воспитанники которых разбавляли наши гимнастические и борцовские отряды в лагере. Кирилл представлял шахматистов, хотя раньше занимался греко-римской борьбой и, говорят, подавал большие надежды. Предал единоборства он, вероятно, только для того, чтобы насолить отцу: слышала, между ними возник серьезный конфликт, кажется, из-за измены того Кирилловой матери. Чего он этим добился, непонятно. Его бывшие товарищи считали его слабаком и предателем, относились с презрением. Да и девчонки, включая меня, к шахматистам не питали такого же уважения, как к настоящим спортсменам – борцам и гимнастам. Поэтому ухаживания Кирилла я не поощряла и вообще избегала его.

Была еще одна причина, по которой я игнорировала Кирилла: у меня был свой объект обожания, и влюбленный шахматист мешал мне его добиваться. Моей целью был руководитель их отряда Сергей Сергеевич Голохватов, который мне понравился еще прошлым летом. Но тогда я была девчонкой, не способной понять своих чувств, а теперь осознала, что со мной происходит: я хотела стать любовницей этого взрослого мужчины, демократичного, креативного, уверенного и остроумного.

Когда увидела его, выходящего из автобуса, сердце мое ухнуло вниз, а потом забилось громко и часто. Я, кажется, покраснела и поспешила отвести глаза, чтобы он ничего не заметил.

– Здорово, Ветрова, – узнал меня Сергей Сергеевич, даже вспомнил мою фамилию, тем самым заставив меня смутиться еще сильнее. – Директора не видела? У себя он?

– Был на танцплощадке, – поспешила ответить я, расплываясь в улыбке.

Голохватов улыбнулся в ответ и, проходя мимо, многозначительно подмигнул. Не знаю, что он хотел сказать мне этим, но я почему-то затрепетала от предвкушения чего-то неизвестного, но желанного.

В первые дни ничего особенного не происходило. Сергей Сергеевич вел себя обычно, если не считать того, что стал слишком внимательно меня разглядывать, намеренно не отводя взгляда, когда я замечала это, и тем самым вгоняя меня в краску. А я вообще становилась неадекватной при его приближении: начинала говорить громче обычного, глупо шутить, смеяться невпопад и краснеть.

Но в одной прекрасный день все изменилось. Во время утренней пробежки я споткнулась и подвернула ногу. Щиколотка болела не сильно, но от дневной тренировки меня освободили, отправив помогать Голохватову украшать сцену к открытию смены.