Страница 59 из 70
Под ногами плеснула вода, волнами разбившаяся о каменные возвышения. Хватило короткого взгляда на подсвеченную электроникой комнату, чтобы убедиться — я на месте. На девяти из десяти выступающих из воды прямоугольников, что походили на какие-то алтари, а на самом деле были остатками каких-то музейных пафосных витрин, лежали тела. Живые тела. В полном снаряжении, при оружии, они лежали на спинах, вытянув руки по швам, а вокруг их голов, оставив рты и носы открытыми, подрагивала тягучая бело-желтая густая масса, что больше всего походила на чуток загустевший гной. Все это дерьмо, пульсируя, нервно подрагивая, спускалось с алтарей и уходило в воду, вновь появляясь на перекошенной сломанной стене, что служила подобием входного порога в следующее помещение.
Жестом остановив полезших вниз бойцов, я коротко ударил и дернувшееся ко мне гнойное щупальце лопнуло, обрушившись в воду бесформенной массой. Прыгнув, перелетев несколько витрин, я приземлился у стены, ударил, пробивая бетон. Полоснув лезвием по остаткам стены, перерезал полезшее живое тесто и шагнул, подгоняемый поток рванувшей в пролом воды, оказавшись в…
— Ну сука надо же… — рассмеялся я, замерев у подножия широкой каменной лестницы с уцелевшими перилами.
Лестница ступеней в сорок. Красивая, массивная, дорогущая. Начинает свой путь с центра некогда роскошного овального зала, бывшего частью чьего-то тоже недешевого особняка. Теперь верхняя площадка лестницы упирается в покрытую трещинами железобетонную мокрую стену. На верхней площадке восседает голый по пояс Каппа. Его пожитки сложены на верхней ступени чуть ниже, руки сложены на скрещенных ногах, спина неестественно прямая, а голова… голова накрыта гнойной «присоской», от которой тянется длинное щупальце, уходящее в стенной пролом, где колышется желтоватая полужидкая масса.
— Вот тебе и утечка мозгов — пробормотал я, вдоволь наглядевшись на эту херню и поднимая гранатомет — Хер с тобой, узкоглазый…
— Постой, командир… — спина Каппы качнулась, правая рука поднялась в останавливающем жесте — Я…
— Ты? — лениво поинтересовался я, нацеливая гранатомет аккурат в пролом.
— Он просто хочет общаться… он хочет познавать…
— Твою жопу? — осведомился я, глядя, как из-за поясов его штанов начинает вытекать густой гной — И как глубоко он тебя познал?
— Он питается всем, что дают… неприхотлив, терпелив, умен, рассудителен… он настоящий воин… Командир… я подвел тебя…
— Еще как — подтвердил я, опуская оружие — Какого хера, гоблин? Тебе сказали — иди и убей ведьму. Шагай и не останавливайся…
— Я задержался в пути… всего на миг… Мне нет оправдания… — левая рука Каппы безошибочно сцапала рукоять тесака, крутнув, направило острием себе в левый бок — И я…
Стена гноя в проломе колыхнулась, рванулась вперед, облепив оружие и выдернув его.
— Час — буркнул я, глядя на висящий под потолком тесак, наполовину скрытый обхватившим его щупальцем — Даю тебе час, чтобы вытащить из мозгов и жопы это гнойное дерьмо, снарядиться, подняться, отыскать меня и дать полный расклад. Один час, Каппа. Понял?
— Да… Я кое-что узнал, командир. Важное…
Каппа вылез через пятьдесят минут. Вот только толку от него было ноль. Щурящийся, трясущийся, похожий на обтянутого кожей скелета, он ошеломленно потряхивал изнасилованной головой, будто пытаясь вытрясти из ушей остатки гноя. Лениво понаблюдав за его отчаянными попытками сложить хоть что-то внятное и при этом вслух, я отправил его в один в тыловой транспорт, велев накормить как его, так и остальных из его группы, а затем накачать лекарствами и погрузить в восстановительный сон. Об отсутствии части информации я особо не жалел — пока было чем заняться. И это при том, что от всей здешней инфы — по реликтовой зоне — я жестко отгородился, четко дав понять Рэку, что мне посрать на все тонкости здешней уже канувшей в прошлое жизни. Мне хватило и того, что уже было известно.
Традиционное средневековье с катанами и сегунами. Все начиналось у начала радуги и кончилось в темной жопе. Причем все как всегда — пришлые сначала робкие светловолосые цветноглазые чужаки пугливо кланялись в ножки высокомерным самураям, с готовностью влились в касту чернорабочих, глаз от земли не отрывали, спин не выпрямляли, жопы с готовностью подставляли под небрежные шлепки хозяев. И так полтора столетия. А затем власть круто и бесповоротно сменилась. Дерьмо стали убирать бывшие самураи, гейши остались гейшами, но радовали уже других господ и радовали больше собственными телами, а не заунывной музыкой и чаепитиями. Мода на все изысканное ушла в никуда, пятистрочные стихи больше не сочиняли.
Но неба боялись до усрачки.
И потому старательно прятали все непозволенное в густых лесных дебрях и под землей — огнестрельное оружие, современную экипировку, редкие электронные девайсы. Но прошло еще полтора века, а небесной кары так и не последовало. К этому моменту завоевавшие здешние земли чужаки стали своими и, как водится, неизбежно разделились на социальные слои и прослойки, после чего начали отпиливать лакомые куски уже не у чужих, а у своих, не гнушаясь подставами, клеветой и прочими прелестями цивилизованного мира. Заодно они попутно обросли целым шлейфом нелепых традиций и обычаев, что позволяло наиболее сведущим медленно и неуклонно возвышаться.
А затем сюда пришли мы…
Нет… сраную честь разрушителя здешней системы я на себя взять не могу — мы просто успели незадолго до начала крупного конфликта, чьи предпосылки я видел невооруженным взглядом. Эта банка скорпионов стала слишком тесной для всех здешних тварей, а выбираться наружу они боялись.
Внутреннее напряжение, подбирающиеся к границам внешние силы сурверов с этой стороны и хрен его знает кто с другой, разваливающееся на части убежище, увеличивающиеся провалы под землей… как не крути, а существовать этому раю для избранных оставалось недолго — лет десять максимум. Я бы остался равнодушным ко всему этому дерьму, но дети… детей здесь было очень много. Даже слишком много. Но это не повод хоронить их заживо…
Я отдал короткий приказ и повторять его не пришлось.