Страница 33 из 39
— Как себя чувствуешь?
Она не стала отвечать, пожала плечами. Не было сил делиться бедами. К тому же мешал суеверный страх. Казалось, чем чаще повторять угрожающие предположения, тем ближе они к реальности.
— У тебя тут мило… Подушечку свою вышитую привезла.
Вика удивлённо осмотрелась: на кресле у окна действительно лежала её любимая думка. Алекс привёз с собой вчера, а она даже не заметила. Она приехала сюда с маленькой сумочкой на плече, в которой были только документы, телефон и кошелёк. А сегодня утром надела уютный костюм. Со стула взяла? Из шкафа достала? Она не помнила таких подробностей. Но теперь выводы сделала: Алексей вчера успел заехать домой и собрать что-то из необходимого и что-то из случайно подвернувшегося под руку, если судить по расшитой шёлком подушке и Кристининому плюшевому зайцу на тумбочке.
— Что ж, рассказывай, дорогая, замуж-то вышла?
Вадим спрашивал сочувственно глядя Вике в глаза, он был спокоен и доброжелателен. Впрочем, Вика другого и не ожидала. И в том, что Вадим её не оскорбит и разборок чинить не будет, она была уверена. Она когда-то полюбила его не только за красивые глаза и романтическую профессию. И вдруг эти самые глаза Вадима удивлённо расширились, лицо, прожаренное солнцем и отшлифованное морским ветром, вытянулось.
— …*. Это что ещё за сухопутный баклан в зелёной чешуе, — выругался Вадим рассматривая нечто в окне за её спиной.
Она обернулась.
Напротив окна на ветке сосны балансировал Алекс. Он действительно был в болотного цвета камуфляже, с небольшим рюкзаком за спиной. Между окном и деревом зияла пропасть шириной метра четыре и глубиной в три этажа. Алексей тоже увидел свою жену и, конечно, не мог не заметить рядом с ней Вадима. Вика поспешила открыть створку:
— Что ты там делаешь?!
— В юннатов играю, — и Алекс улыбнулся Вике, махнул рукой. — Окно закрой, замёрзнешь, — мужчину рядом с ней он демонстративно не замечал.
— Это что ли твой? — спросил у неё за спиной Вадим.
— Мой, — со вздохом подтвердила Вика.
— И ребёнок от него?
Вопрос сорвался и ударил Вику в спину. Она головы не повернула, не дрогнула даже, ответила коротко и чётко:
— Да.
— Цирк с конями! — ёмко охарактеризовал Вадим происходящее.
Виктория зажала рот рукой, прикусив костяшку указательного пальца. Она солгала! Хотя твёрдо решила говорить правду, зная на примерах из жизни своих детсадовских подопечных, как опасна и непредсказуема ложь в таких щекотливых вопросах. Она собиралась объяснить свою позицию Алексу, и он бы понял, должен был понять. Но Вадим приехал неожиданно, на две недели раньше, чем обещал. И страх за ребёнка съедал силы. И этот… ну, цирк, конечно, цирк, Вадим был прав: по-другому представление под окном и не назовёшь. Вика с тревогой и невольной улыбкой смотрела, как, присев на ветку, Алекс достал из рюкзака шмат сала, обвязанный бечёвкой, и повесил его на сосну, словно новогодний шар на ёлку. Стало понятно, для чего понадобилось забираться так высоко.
В доме Алексея кормушка, подвешенная под окнами кухни, никогда не пустовала. Птичья суета придавала кухонным хлопотам почти сказочное очарование: трепещущие крылья в морозном воздухе, тонкое теньканье за окном, отмеряющее секунды счастья, — та самая синица в руках, что дороже любого несбыточного журавля. Словно китайские «цветы и птицы», мелкие птахи в заснеженном саду напоминали о красоте, быстротечной, хрупкой… и вечной. Накануне Вика, борясь с нахлынувшим отчаяньем, вспомнила о синичках, к которым успела привыкнуть. Алексей подхватил её случайно обронённое слово. Слово это не было ни просьбой, ни капризом, это была тоска по тем дням, когда в сердце уже заглянула и осмотрелась любовь, но ещё не поселился страх.
Закончив оформлять птичью столовую, муж ещё раз помахал ей рукой, крикнул:
— Закрой, наконец, окно, я сейчас приду! — и легко спустился вниз.
Когда Вика закрыла окно и обернулась, Вадима в палате уже не было.
***
Вадим спускался по лестнице и горько ухмылялся. Многолетняя ложь выскочила, как чёртик из табакерки и смеялась ему в ответ. Его Вика-клубника не простила измены, тут же нашла ему замену, спешно забеременела и выскочила замуж, похоже, из чувства мести. И за кого?! За какого-то мальчишку, прыгающего, как белка, по деревьям. Романтика!
Он почувствовал неладное за неделю до того, как Вика отключила телефон. На том же судне, где Вадим начальствовал, плавала ещё пара человек из родного города. «Твоя-то, пока тебя нет, под полицией…», — доложили ему. Он обещал особо осведомлённым и, так их и разэдак, безмерно сочувствующим со всем разобраться и дома, и уж тем более на судне, пригрозил дать особо рьяным фантазёрам в челюсть. "Докладчики" не смели больше подходить к нему с новостями, хотя за спиной, наверняка, говорили всякое. Можно было бы не принимать близко к сердцу, потому что в морских разговорах события, происходящие на берегу, часто искажены расстоянием, недоверием и трактуются в строну пошлых анекдотов. Но Вика замолчала, связаться с ней не получалось. И мама его на вопрос о жене и дочери ничего хорошего не сказала. Потом они с Викторией всё-таки переговорили пару раз спокойно, без нервов. Он знал, что в телефон за тысячу километров Вика кричать не будет. Да и в лицо не будет. Чтобы понять, что она надумала, приходилось ловить полутона и расшифровывать полуфразы, приспосабливаться к разговору. Ему казалось, что Вика успокоилась, а значит, дождётся, выслушает и в свою очередь сама расскажет, что там у неё происходит. И тут пришла эта чёртова эсэмэска…
Вадим рванул в родной город сразу, как только сошёл на берег. Бросил все дела, не стал оставаться ни на сдачу груза, ни на профилактический ремонт судна. И звонить домой Вадим не стал. Может же муж раз в десятилетие не просто вернуться из рейса, а вернуться внезапно. Приехал. Вошёл в квартиру. Понял по пустым крючкам и полкам, что его девочки, действительно, съехали. А ещё понял, что не сможет пробыть один и часа. И ночевать в этой квартире не сможет. Пустота давила. Он не умел жить один. Наверное, именно поэтому в его жизни и появилась Дина.
Вадим привык, что в портовом городе есть женщина, которая его ждёт, есть дом, где после скитаний можно отдохнуть душой и телом, есть, в конце концов, дочь, сообразительная и смешливая егоза. Сходя на берег, он отправлялся к Дине и все канцелярские, юридические и ремонтные дела решал, отдыхая вечерами в семейном кругу, а ночами в ласковых объятиях. Понятно было как дважды два, что рано или поздно всё откроется. Но, как говорил знакомый механик, лучше поздно, чем навсегда.
Как-то так выходило, что он любил обеих своих женщин и обеих дочек, содержал, заботился, оберегал от лишних тревог, в том числе и от сведений друг о друге. Мысль, что когда-нибудь неизбежно придётся объясняться, винить себя, выслушивать упрёки, вероятно, рвать по живому, бесила неимоверно.
Дина, конечно, знала про вторую семью, но без подробностей, понимала, что именно поэтому, уезжая в родной город, он никогда не звал её с собой. Знала, молчала и делала вид, что любит его так сильно, что и спрашивать ни о чём не будет, примет их семейную жизнь урывками как данность. И вот — здравствуйте, приплыли.
Всегда солнечная, весело щебечущая, Динь-Динь плакала, когда он в телефонном разговоре потребовал от неё разъяснений, а она призналась, что рассказала Вике про него, про себя и про Алинку. Он, вот парадокс, вроде бы и виноват кругом остался, но не мог простить Дине её глупой выходки. В такой сложный клубок всё скрутилось… В этот раз, сойдя на берег, он забежал к Дине всего на несколько минут: отдал дочери Алинке подарок из Марокко, оставил деньги — как бы там ни было, а кушать ребёнок хочет каждый день — с Диной даже разговаривать не стал, развернулся и ушёл, уехал выяснять, что там происходит у Вики. Выяснил.
О дорогах через ложь — 2
С Елизаветой Павловной Вадим столкнулся у центрального входа медцентра. Матери Вики он отчего-то не особо нравился, но в этот раз она вдруг кинулась к нему, как к спасательному кругу: