Друзья и незнакомцы

– На меня никто не садится, не знаю, – пожал плечами Эндрю.

– Ощущается вот так, – она ущипнула его за руку.

Он приподнял бровь.

«Отмечайте моменты, когда вы чувствуете, что обижаетесь, – говорит Вайолет. – Не придавайте им значения, просто принимайте к сведению».

Номи выразила это проще: «Ты, возможно, будешь ненавидеть Эндрю какое-то время после рождения ребенка. Он к тебе прикоснется – тебе, возможно, захочется умереть. Не переживай. Это пройдет».

Элизабет его не ненавидела. Ей повезло встретить такого доброго мужчину, как Эндрю, партнера, который ее так понимал. Но за последние месяцы столько всего изменилось. Иногда казалось, что они будто стоят по разным углам комнаты, набитой людьми, и видят друг друга, но не могут дотронуться. Она не понимала, как и когда им удастся вновь сойтись.

К тому же она кое-что от него скрывала, Вайолет называла это «токсичным».

«Отношения разрушает не то, что вы утаиваете, – сказала психотерапевт. Утаивание само по себе разрушает близость».

«Я понимаю, – ответила Элизабет. – Но думаю, это не тот случай».

Когда Эндрю ушел на работу, она решила принять душ.

На телефоне, оставленном на стуле за дверью, играли детские песенки. Малыша она устроила в переноске на полу. Гил начал плакать на середине песни «Эта земля – твоя земля». Элизабет смыла с волос кондиционер и выключила воду. Уже неделю ей не удавалось побрить ноги.

Завернувшись в полотенце, она взяла Гила на руки.

Выйдя из ванной, Элизабет взяла телефон и просияла, увидев сообщение от Номи.

«Брайан ведет себя странно. Он либо завел интрижку, либо планирует что-то на мой день рождения».

«День рождения», – написала в ответ Элизабет. Тут и думать было нечего. Брайан был способен на многое, но обманщиком он не был.

«Откуда такая уверенность?»

«Он последний человек на земле, который заведет роман на стороне».

«Но разве это всегда не тот, кого меньше всего подозреваешь?»

«Нет, тот, кого меньше всего подозреваешь, это убийца. Когда дело касается неверности, это тот, кого подозреваешь больше всего».

Они больше не разговаривали – голосом. Больше не было «привет» и «пока», только один не кончающийся диалог, который они продолжали с того места, где остановились, в течение дня. Если бы ее лучшая подруга позвонила ей по телефону, это бы означало, что кто-то умер. Или, в те времена, когда они обе жили в Бруклине, что она закрыла себя в квартире.

«Что насчет няни, есть прогресс?» – спросила Номи.

«Интервьюирую кое-кого через час».

Друзья Элизабет, живущие в городе, нанимали нянь родом с Карибов или из Тибета и платили им за то, чтобы они стали для их детей бабушками, какими не смогли стать их собственные матери. Хочется найти кого-то, кто любит твоего ребенка и поддерживает тебя, не осуждая. Кто не потягивает вино, сидя на твоем диване, пока ребенок плачет, или говорит тебе, что ты должна была прикрыть грудь в компании приятелей.

Она слышала самые разные жалобы друзей о странном поведении их родителей после появления ребенка. Элизабет бы с радостью поменялась с ними местами. Прошло уже четыре месяца, а ее родители все еще не видели Гила.

Отец, похоже, считал, что это она должна была привезти ему малыша.

– В это время года Аризона прекрасна, – говорил он. – Идеальное место для детей. Они могут бегать повсюду.

– Но мой сын не бегает, – возражала она. – Он еще даже не сидит.

Когда родился Гил, ее мать была в круизе по Рейну. Она прислала ему кружку и миску, сделанные монахинями из Бухареста, и с тех пор не предприняла ни единой попытки навестить внука.

Так много людей – даже те, кого Элизабет не знала – отпускали комментарии насчет ее матери. В Бруклине Номи зашла проведать ее со своей мамой. Та связала Гилу одеяло.

– Нет ничего лучше, чем быть бабушкой, – заметила она. – Твоя мама наверняка на седьмом небе.

Элизабет улыбнулась и кивнула, зная, что мать Номи думала о семье другого типа, такой, которая была у нее самой.

Лет с двадцати она освободилась от родительской опеки. Они не справляли вместе праздники. Элизабет никогда не приезжала в Калифорнию, чтобы их навестить. Но обзаведясь своей семьей, она стала больше задумываться о той, из которой была родом.

Она не думала, что ее заденет, когда ее сдержанная, невнимательная мать неизбежно превратится в сдержанную, невнимательную бабушку. Но все-таки иногда это ее волновало. Теперь родители казались ей фигурами более значительными, чем когда бы то ни было в ее сознательной жизни.

– Мы переезжаем потому, что я меняю сферу деятельности, но еще чтобы быть ближе к маме и папе, – все повторял и повторял Эндрю в течение нескольких недель перед отъездом, оттачивая свою версию происходящего. – Их присутствие рядом будет большой подмогой.

Элизабет поджимала губы всякий раз, когда он это говорил. Теоретически, Фэй и Джордж были в восторге от своей новой роли бабушки и дедушки. Но помощи от них не было. Случись ребенку обкакаться в присутствии ее свекрови, как Фэй отодвигала его от себя, сморщив нос, и говорила: «Кажется, кому-то пора поменять подгузник». В тот единственный раз, когда Элизабет попросила ее присмотреть за Гилом, пока бегала в магазин на десять минут, она вернулась домой и обнаружила, что они смотрят Доктора Фила. Взгляд малыша был прикован к лицам на большом телевизоре Фэй.

Фэй была учительницей начальных классов, что, как казалось Элизабет, предполагало, что она будет прекрасной бабушкой. Но похоже, что уходом за детьми свекровь уже пресытилась на работе. Она могла обожать Гила, но нести за него ответственность не собиралась.

Джордж души не чаял в малыше, но в последнее время был погружен в свои проблемы.

Насколько Элизабет могла судить, большинство детей в их новом районе ходили на полдня в садик или сидели дома с матерями.

Дебби в доме напротив была домохозяйкой, замужем за страховщиком. Другие женщины с улицы Лорел занимались чем-то, что могло подразумевать что угодно или вообще умным словом прикрывать безделье: Мэлоди работала риэлтором. Пэм преподавала йогу. Казалось, они все время сидели дома.

Элизабет предполагала, что о ней они могли сказать то же самое. Мало что было более унизительным, чем встретить на вечеринке незнакомца, спрашивающего, чем она зарабатывает на жизнь. «Я писатель», – отвечала она, и неизменно ловила на себе неловкий взгляд незнакомца. «Что-то уже опубликовали?» – неизменно следовал второй вопрос, задаваемый осторожно, и когда Элизабет говорила, что да, две книги, на лице незнакомца появлялся ужас, как будто она сейчас попытается продать ему свои книги, достав их из багажника машины.

Было попроще, когда рядом оказывался Эндрю. Он мог похвастаться ее успехами так, как никогда не выходило у нее самой. «Ее первая книга стала бестселлером», – мог бы сказать муж. Или «“Саймон и Шустер” подписали с ней контракт на три книги».

Эта третья книга, которую нужно сдать через год и к которой она еще не приступила, и стала причиной, по которой Элизабет решила нанять кого-то присматривать за Гилом. У нее еще даже не родилась идея для книги. Это было совсем на нее не похоже. Обычно, как только она сворачивала один проект, она уже мысленно погружалась в следующий и ей не терпелось начать. Она ожидала, что к этому времени уже захочет вернуться к работе. Но сейчас едва помнила о прежних амбициях.

По опыту друзей Элизабет знала, что поиск няни походил на свидания, только хуже – большинство оказывались неудачниками, с которыми с самого начала не возникало притяжения, но нужно было досидеть до конца. Иногда тебе нравился кто-то, кто предпочел тебе другого. Номи без долгих раздумий наняла женщину, которая, как оказалось, подделывала свои рекомендательные письма. Это потрясло их обеих.

Когда Элизабет рассказала своей соседке Стефани, что ищет няню, Стефани заявила, что это главное преимущество жизни в городке, где находится небольшой женский колледж.