Страница 5 из 15
Католический Запад и исламский мир, конечно, противостояли друг другу в Испании, в эпоху Крестовых походов – на Ближнем Востоке, а позже, с экспансией турок, в Юго-Восточной Европе и по всему Средиземноморью. Они соперничали, сталкивались на поле боя и друг друга демонизировали. Однако в той же Испании или в Южной Италии христиане и мусульмане веками жили бок о бок, западная наука в Средние века многим обязана переводам с арабского, а Османская империя вызывала не только страх и ненависть, но и манила – восточной роскошью и экзотическими товарами. Потому волхвов, пришедших с дарами к младенцу Иисусу, в XV–XVI вв. так часто изображали как роскошно одетых турецких вельмож.
11. Гунны в 451 г. осаждают город Аврелиан (современный Орлеан) в Галлии. На этой французской миниатюре XIV в. завоеватели-степняки ни по цвету кожи, ни по чертам лица, ни по вооружению не отличаются от защитников города. При этом в той же рукописи сарацины – враг недавний и хорошо знакомый – зримо противопоставлялись христианам одеждой и цветом кожи – их лица почти черны (Fol. 440v, 442).
Большие французские хроники. Париж. 1332–1350 гг.
London. British Library. Ms. Royal 16 G VI. Fol. 7v
То же касается и отношений между иудеями и христианами. Историю евреев, главного религиозного меньшинства Европы, невозможно описать только как череду гонений, изгнаний и погромов[26]. Наветы и всплески насилия не отменяют повседневного сосуществования и взаимовлияния культур. Средневековая иконография, конечно, полна фигур иудеев-богоубийц, святотатцев или идолопоклонников. Часто они утрированно безобразны и представлены как коварные враги Христа и христиан. Такие изображения подпитывались юдофобскими мифами и сами служили одним из главных проводников антиеврейских чувств[27].
Тем не менее в церковной картине мира у иудаизма было особое положение. Он воспринимался одновременно как антипод христианства и как его предок – вера пророков, предсказавших воплощение Христа[28]. Средневековые богословы, а вслед за ними художники или скульпторы обличали и демонизировали иудеев, но в то же время уповали на их обращение. В одних сюжетах иудейских первосвященников противопоставляли христианским клирикам, в других – представляли как их предшественников[29]. Эту двойственность нельзя упускать из виду.
Например, в «Иудейских древностях» Иосифа Флавия, в популярнейшем «Романе об Александре», в средневековых хрониках или романах можно было прочесть о том, как иудейский первосвященник отказался помочь македонскому владыке в войне с персидским царем Дарием. За это Александр решил разорить Иерусалим. Первосвященнику Иаддую был послан пророческий сон, как спасти город. Одевшись в белое, священнослужители и простые жители вышли навстречу завоевателю. И тот, раздумав разорять святой город, почтил имя Бога, написанное на табличке, которую несли перед первосвященником или которая была закреплена на его головном уборе. А после этого отправился в Иерусалимский храм, чтобы совершить жертвоприношение[30].
Как изобразить иудейского первосвященника? Тут у средневековых мастеров было несколько вариантов. Одни ожидаемо подчеркивали его еврейство. И на манер, принятый в византийском и итальянском искусстве, представляли его в накинутом на голову покрывале, похожем на иудейский талит[31]. В руках он держал футляр (тик), в каких со Средних веков в синагоге хранили свиток Торы, или скрижали с заповедями, дарованными Богом пророку Моисею и еврейскому народу на горе Синай.
Однако на многих иллюстрациях к истории Александра Македонского иудейский первосвященник выглядит как христианский клирик: с выбритой на голове тонзурой, в епископской митре или даже в высокой тиаре, как у римского папы. Он держит в руках скрижали, но на них латинскими буквами написано: Ave Ihs. Это начало христианского гимна Ave Jesu Christe, verbum Patris – «Аве, Иисус Христос, Слово Отца»[32]. На других изображениях за спиной у первосвященника несут свечи, крест или несколько крестов. А на миниатюре во французской рукописи (1338–1344 гг.) «Романа об Александре» жители Иерусалима выходят навстречу царю не только с крестами, но и с хоругвью, на которой изображена Дева Мария с Младенцем[33]. Такие визуальные решения нивелировали иудейскую специфику этого сюжета и подчеркивали, что доблестный завоеватель-язычник на самом деле склонился перед христианским Богом (12). В Средние века Александра Македонского, который мирно овладел Иерусалимом, нередко представляли как прообраз крестоносца.
В-третьих, значение многих знаков определялось контекстом. Возьмем те же скрижали. В средневековой католической иконографии было немало сюжетов, где две каменные плиты олицетворяли Ветхий Завет и еврейский закон как почтенных предшественников Евангелий и христианской благодати, необходимый, пусть и пройденный, этап на пути к Боговоплощению, искуплению и спасению человека. В христианской экзегезе Библии Моисей выступал как один из прообразов (или в богословской терминологии – типов) Христа[34].
Вот почему Йос ван Клеве, как и многие фламандские художники до него, поместил в комнату, где Дева Мария услышала от архангела Гавриила благую весть о том, что она родит Богочеловека, изображение Моисея со скрижалями. У него это раскрашенная гравюра, которая приколота к стене (13 вверху).
Однако те же скрижали служили атрибутом Синагоги – фигуры, которая чаще всего олицетворяла иудаизм как веру слепцов, не способных признать в Христе Мессию, обещанного пророками, а потому обреченных на погибель. На многих изображениях скрижали в руках Синагоги противопоставлялись евхаристической чаше, которую держала Церковь. На других – скрижали падали из рук Синагоги и разбивались[35]. На грубоватом рисунке в одной из немецких рукописей «Зерцала человеческого спасения» – популярного «справочника» по типологическим связям между Ветхим и Новым Заветами – Синагога со сломанным древком в руках верхом на осле летит в тартарары, а за ней громоздятся десять скрижалей – видимо, по числу заповедей (13 в середине)[36]. Аналогично на гравюренемецкого мастера Исраэля ван Мекенема на первом плане воины издеваются над Христом и коронуют его терновым венцом, а в глубине совещается группа мужчин. Один из них, видимо, первосвященник, добивавшийся его казни, одет в плащ, который скреплен фибулой в форме скрижалей (13 внизу). На его груди эти две таблички, конечно, напоминали не о преемственности иудаизма и христианства, а о том, что инициаторами распятия Христа были именно иудеи.
12. Вверху: Иудейский первосвященник одет в митру епископа, а за ним стоят другие священники – в юденхутах, указывающих на их еврейство.
Роман об Александре. Южные Нидерланды. Нач. XIV в.
London. British Library. Ms. Harley 497. Fol. 27v
Внизу: Первосвященник одет в высокую тиару, которая напоминает папскую и увенчана крестом. Он протягивает Александру для поклонения предмет, похожий на половину футляра, в котором в Средние века хранили свитки Торы. Иерусалим сзади выглядит как североевропейский город с фахверковыми домами, однако на башнях установлены полумесяцы.
26
Strickland 2003. P. 97–98; Merback 2011. P. 7–11.
27
Средневековые клирики часто говорили о том, что изображения сильнее воздействуют на эмоции, чем слова. К примеру, доминиканец Иоанн Генуэзский в энциклопедическом словаре под названием «Сумма грамматики, или Католикон» (1286) резюмировал эти идеи так: «Знай, что для введения образов в храмы было три причины. Во-первых, дабы наставлять простой люд, что обучается по ним, как по книгам. Во-вторых, дабы таинство вочеловечивания и деяния святых крепче врезывались в память нашу посредством ежедневного их лицезрения. В-третьих, дабы пробуждать в нас набожные чувства, кои живее возгораются от увиденного, нежели от услышанного» (цит. по: Баксандалл 2019. С. 58).
28
На одном из витражей в Шартрском соборе четыре евангелиста сидят на плечах у четырех еврейских пророков – Исайи, Иезекииля, Даниила и Иеремии (Маль 2008. С. 44, Ил. 7).
29
Rainer 2018. P. 85, 87, Fig. 4.5.
30
Rainer P. 85; Cruse 2011. P. 153–162
31
Dijon. Bibliothèque municipale. Ms. 562 (Сен-Жан-д'Акр, ок. 1260–1270 гг.). Fol. 170v. См.: Rainer 2018. P. 85–87, Fig. 4.4.
32
The Hague. Koninklijke Bibliotheek. Ms. 78 D 47 (Северная Франция, ок. 1250–1260 гг.). Fol. 117. См.: Rainer 2018. P. 87, Fig. 4.5.
33
Oxford. Bodleian Library. Ms. Bodl. 264. Pt. 1, Fol. 43v. См.: Rainer 2018. P. 99; Cruse 2011. P. 165–170.
34
О фигуре Моисея в средневековом богословии и искусстве см.: Mellinkoff 1970. О позитивной и негативной символике скрижалей см.: Mellinkoff 1993 I. P. 99–10.
35
В одной французской Библии XIII в. в инициале изображены трое: апостол Павел с книгой в руках, католический клирик с чашей для евхаристии, который на него смотрит, и пророк Моисей. Последний указывает на разбитые скрижали, лежащие у ног клирика. Эта сцена противопоставляет христианскую благодать и еврейский закон, который утратил свое значение: «Христос искупил нас от клятвы закона» (Гал. 3:13). См.: Mellinkoff 1993 I. P. 102. В Антифонарии (ок. 1160 г.) из бенедиктинского монастыря Св. Петра в Зальцбурге Синагога с завязанными глазами вместо скрижалей держит ярмо, олицетворявшее ярмо еврейского закона (Schreckenberg 1996. P. 37, Fig. 5).
36
Об иконографии Синагоги в Средние века см.: Seiferth 1970; Schreckenberg 1996. P. 31–66; Rowe 2011. P. 40–60.