Страница 4 из 15
Почему инаковость иноверцев и других негативных персонажей стала зрима именно в XII–XIII вв.? Ответ следует искать как в истории визуального языка, так и в «большой» истории европейских обществ.
В раннее Средневековье вообще создавали не так много изображений. Круг сюжетов, которые считались достойными визуализации, был сравнительно невелик. В сценах из Священной истории или житий святых, как правило, ограничивались несколькими ключевыми персонажами, а «декорации» были скупы и условны. Своим лаконизмом и иерархичностью многие образы напоминали схемы или, скорее, знаки событий. В эпоху готики пространство, в котором разворачивалось действие, стали изображать подробней и с бóльшим правдоподобием. У многих художников и скульпторов проснулся интерес к реальному облику растений, животных и различных предметов – от воинской амуниции до городских укреплений[21]. Параллельно средневековые мастера стали осваивать новые экспрессивные средства в изображении человека. Плоские, угловатые и скованные тела постепенно ожили и приобрели объем. Лица, которые до того, как правило, были торжественно неподвижны, начали оживать. Стремясь передать эмоции персонажей, мастера стали экспериментировать с мимикой и разными физиогномическими типажами (например, в XII в. в западной иконографии впервые появились реалистичные изображения чернокожих). Готический натурализм и новый интерес к тому, как праведность или греховность человека отражаются в его облике, во многом объясняют, почему религиозная инаковость тоже стала зримой.
10. Лица истязателей Христа из Винчестерской псалтири (Англия. Ок. 1150 г.), Книги образов мадам Марии (Брабант или Геннегау. Ок. 1285 г.) и «Коронования терновым венцом», написанного анонимным последователем Иеронима Босха (Нидерланды. Ок. 1530–1540 гг.).
Но почему ее было так важно изобразить? Вспомним о том, что в эпоху Реконкисты и Крестовых походов Запад столкнулся с мусульманским миром, и в сознании европейцев появился главный чужак и враг – сарацин. Примерно тогда же стало резко меняться к худшему положение главных внутренних чужаков – иудеев. IV Латеранский собор 1215 г. потребовал ввести для них, а заодно для сарацин, живущих в христианских землях, специальные идентификационные знаки. В ту же эпоху, в конце XII – начале XIII в., в Католической церкви появились структуры, предназначенные для борьбы с ересями (инквизиция), и начали складываться представления о ереси как о служении Сатане.
Изучая преследования еретиков-катаров и меры по сегрегации иудеев, британский историк Роберт Иэн Мур в конце 1980-х гг. пришел к выводу о том, что все эти процессы совпали по времени совсем не случайно. По его убеждению, в ту эпоху Церковь и монархии стали намного более нетерпимыми к любым проявлениям иноверия и инакомыслия, чем в предшествующие столетия. И в Европе постепенно выстроилась система стигматизации, криминализации, демонизации и преследования любых девиаций, которую он назвал persecuting society – «репрессивным обществом»[22]. Под главный удар попали иудеи, еретики, прокаженные, гомосексуалы и проститутки. По версии Мура, переход к «репрессивному обществу» был делом рук клириков, которые составляли костяк канцелярий и других бюрократических структур, появившихся при дворе папы и при дворах светских государей. Конструируя новых врагов, они укрепляли власть своих господ и устраняли конкурентов, угрожавших их собственному влиянию[23].
В основе решений IV Латеранского собора лежало стремление утвердить в Церкви, а через нее и во всем христианском обществе строгую иерархичность, централизацию и единообразие (конечно, по меркам, мыслимым и возможным для той эпохи, не располагавшей ни разветвленными бюрократическими аппаратами, ни быстрыми системами коммуникаций). Сплочение клира под все более жесткой властью папы, а христианского общества – вокруг Церкви требовало очистить ее от чужеродных элементов, разграничить христиан и иноверцев, истинные практики отделить от сомнительных и ложных (отсюда обострение борьбы с суевериями и колдовством).
Представление о христианском обществе как о коллективном Теле Христа вело к тому, что поле легитимной инаковости внутри этой системы постоянно сужалось. Иноверие, ересь и суеверие следовало извергнуть вовне или обезвредить через проповедь, покаяние и обращение. В эту эпоху среди духовенства начало утверждаться представление о том, что различные группы иноверцев, инаковерующих и социальных маргиналов составляют единый фронт, объединенный заговором против Церкви. C XIII в. на Западе все активнее стремились к социальной и религиозной прозрачности, к тому, чтобы статус каждого был виден по его внешнему облику и одежде. Соответственно, для иноверцев и маргинальных групп, которые считались нечистыми и опасными, начали вводить специальные знаки.
В любые времена одежда и внешний облик человека могут подсказать, откуда он, чем занимается и каков его достаток. Однако в сословном обществе, где статус каждого закреплен происхождением, а перегородки между социальными этажами чрезвычайно прочны, различия в одеянии служат одной из основ порядка и нередко регламентируются не только обычаями, но и волей властей.
С XIII в. в разных королевствах и городах Европы стали принимать «законы о роскоши». Они были призваны ограничить демонстративное потребление элит, обуздать социальную гордыню и помешать смешению сословий, четко закрепив, кто и как должен выглядеть[24]. В это время богатство перестало быть исключительным достоянием светской и церковной аристократии. Рядом с ней появились новые богачи из горожан (купцы, банкиры, состоятельные ремесленники), которые тоже могли себе позволить роскошные одеяния и стремились подражать знати. Законы о роскоши напоминали, что каждому следует знать свое место, а низшие сословия не имеют права одеваться так же, как дворяне. Статус каждого должен быть тотчас определим по его одеянию, наглым парвеню из буржуа не подобает выглядеть и жить, как знатные господа[25]. Французский король Филипп III Смелый в 1279 г. и Филипп IV Красивый в 1294 г., разделив общество на 14 или 32 категории, регламентировали, сколько в каждой из них можно иметь в год «платьев»; какого качества ткани они могут использовать; кому мех дозволен, а кому – нет.
C той же эпохи в разных концах Европы стали регламентировать внешний облик (духовно) опасных, нечистых и презренных групп. Например, проституткам предписывалось одеваться так, чтобы никто по ошибке не принял их за почтенных матрон, а иудеев обязывали носить специальные знаки – каждый христианин должен был понимать, что перед ним (опасный) иноверец.
Изучая знаки инаковости и образы врага, важно помнить о трех вещах, которые неразрывно связаны. Во-первых, на средневековом Западе было создано бесчисленное множество изображений римлян, иудеев, сарацин, еретиков и других чужаков или врагов, но лишь на некоторых из них они внешне отличаются от нейтральных или праведных персонажей и как-то визуально демонизированы. Религиозная, этническая или даже расовая инаковость не всегда была зрима. Очень часто она подразумевалась, но почти никак не визуализировалась (11). А там, где иноверцы явно отличались от христиан, их не обязательно демонизировали и тем более расчеловечивали. В итальянском искусстве такие примеры встречаются крайне редко. Они, скорее, характерны для северной (английской, фламандской и немецкой) иконографии.
Во-вторых, история отношений христиан и иноверцев, которую отражали и в то же время творили изображения, не сводится к вражде, демонизации, сегрегации, преследованиям или войне.
21
Caviness 1991. P. 49–55.
22
Moore 2007. См. также: Baschet 2006. P. 331–334
23
Moore 2007. P. 144–145.
24
Bartholeyns 2014.
25
Hunt 1996. P. 108–109; Jaritz 2000; Jaritz 2016.