Страница 51 из 56
Повинуясь жесту отца, я подошла, преклонила колено, как подобало незамужней дочери. Он погладил меня по плечу, поцеловал в лоб.
— Мы рады, что ты вернулась, дочь.
— Я счастлива быть здесь, — встав с его разрешения, смиренно ответила я. Обращение лишь подтвердило мои выводы. Отец недоволен мной.
— Приятно видеть, что ты ещё не забыла традиции, — он оценивающе посмотрел на меня. — Надеюсь, ты сможешь объяснить человеку, который привез тебя, как следует вести себя за столом? У нас нет деревянных ложек. Не хотелось бы, чтобы он испытывал неловкость.
— К счастью, Триен не нуждается в моих наставлениях, отец, — стараясь не показывать, как оскорбило меня это замечание, ответила я. — Он хорошо образован и умеет обращаться со столовыми приборами. По-каганатски он тоже свободно говорит.
— С ужасным акцентом, — добавил отец.
— Главное, что все понятно, — миролюбиво добавила мама.
Сердце билось противно, тревожно. На душе было пусто, и удерживать почтительно-благожелательное выражение лица стало почти невозможно. Очень хотелось выйти из комнаты, просто быть в другом месте, а потом проснуться и обнаружить, что все это неприятие — обыкновенный кошмар.
— В какой комнате для гостей его поселили? Я зайду к нему, — предложение прозвучало робко. Хорошо, что глаз на отца я без разрешения по-прежнему не поднимала. Он не увидел, что я вот-вот расплачусь.
— За ним пошлют, — отец кивнул старшему слуге, тот вышел из трапезной. — Моей дочери не к лицу самой приглашать к столу шамана-чужака.
Я уже открыла рот, чтобы возразить, чтобы объяснить, как неверно отец оценивает Триена, как нечестно по отношению ко всем нам закрывать глаза шорами предрассудков, но вмешалась мама.
— Алима, детка, садись. Господина Триена позовут, ты ещё не пришла в себя после того, как мы сняли ошейник. Счастье, что господин Триен очень тщательно просчитал формулы и приехал с уже готовым решением.
Я села на свое место рядом с мамой, обратила внимание на то, как недоуменно хмурится Зула, вдова моего брата. Видимо, перемена настроения мамы была яркой. Место по правую руку отца, место моего племянника и наследника семьи, пустовало. Ребенка не хотели показывать шаману, уверена, дело было в этом.
— Это аваинские формулы и явно другой природы. Не шаманские и уж точно не наши, — прежним ровным тоном продолжала мама. — Без расчетов господина Триена мы потеряли бы много времени, пытаясь разобраться с хитрыми чарами истощающего тебя ошейника. А ты уже не просто не могла перекидываться в человека. Ты почти не просыпалась. Господин Триен очень вовремя привез тебя и, я в этом уверена, не в первый раз помогал тебе за время знакомства.
— Ты права, мама, — со всей почтительностью ответила я, понимая, что мама пытается успокоить отца перед встречей с Триеном. — Он не раз помогал мне, защищал и никогда не просил никакой награды, кроме обыкновенного «спасибо».
Нужно время. Нужно просто дать маме немного времени. Она сможет настроить отца иначе, мне не придется выслушивать нападки на Триена и тратить все силы на то, чтобы защищать его.
ГЛАВА 25
Триен, улыбчивый и спокойный, поздоровался на каганатском с хозяином дома, с его женой, с Зулой, которая была выше меня по положению, потому что родила сына, и лишь потом со мной. Триен знал обычаи Каганата и не ошибся ни в очередности, ни в обращении. Я чувствовала, что маме это нравится. Это укрепит ее голос в защиту Триена.
Я же радовалась возможности посмотреть ему в глаза, улыбнуться и приходила в ужас от того, насколько немыслимым теперь казался лишний взгляд в его сторону! Отец и Зула, не знавшие ничего о Триене, отгораживали семью от шамана магическими барьерами. Незримыми, но ощутимыми и приводившими меня в отчаяние.
Отец решил, что лучшей темой для беседы с человеком, которого он не хотел видеть в своем доме, будут блюда на столе, подчеркивание дворянского происхождения моей семьи и того, что далеко не каждому оказывают честь и приглашают за стол как равного. Отец упомянул ошейник, намекнул на радость, которою они с мамой испытали, не обнаружив в убивающих меня плетениях типичных для шаманской магии узоров. Намекнул, не обвинил прямо, и это уже следовало считать успехом.
При этом имя Триена произносила только мама, отец предпочитал обходиться без этого знака уважения. Зула в беседу не вмешивалась, я молчала, следуя традиции и не желая дерзостью настраивать отца против Триена. Отец и так был не в духе.
Когда речь зашла о благодарности за мое спасение, отец не допускающим пререканий тоном назвал сумму и милостиво пригласил Триена отдохнуть в доме для гостей пару дней перед дальней дорогой домой. Вот так, заплатить за меня, как за доставленный товар, и выгнать посыльного.
Я оскорбилась ужасно, хотя не понимала, как можно было ждать чего-то иного. Как еще мой отец мог поступить с иноверцем, чужестранцем и шаманом? В глазах стояли слезы, поднять взгляд ни на кого не могла, горло передавил болезненный ком. Только сделала Триену знак не вмешиваться и не возражать. Попытки сейчас настоять на своем могли привести лишь к тому, что Триена выгнали бы из дома и из города. К сожалению, условных знаков придворных, которым обучали в столичной школе, Триен не знал.
— Когда Алима настояла на том, чтобы я сложил цену своей помощи, я отказался от денег. Откажусь от них и сейчас, господин Азат. Меня значительно больше интересуют целительные заклинания. Я был бы рад учиться у вас, госпожи Сайны или госпожи Цэрэн, — он упомянул имя бабушки, а я почувствовала, как усилилось отторжение отца. — Алима предполагала, что такая плата возможна.
— Моя дочь слишком юна и неопытна, чтобы даже предполагать, какая плата возможна, а какая недопустима, — в голосе отца слышалось высокомерие, и сердце болезненно сжалось из-за предчувствия очень трудного разговора о том, как я могла осмелиться пообещать кому-то поделиться знаниями мэдлэгч.
— Надеюсь, вы сможете простить ее за то, что она дала вам ложную надежду, — продолжал отец. — Единственная возможная плата — золото. Если предложенная сумма кажется вам недостаточной, мы можем обсудить ее завтра, но намного она не изменится. Уверен, вы это понимаете.
— Мне будет очень приятно, если вы подумаете о возможности учить меня, — без вызова, так, будто не ожидал ничего другого, ответил Триен. — Ваша дочь, господин Азат, может подтвердить, что навык у меня есть. Вам не придется начинать обучение с пустого места.
— Даже принимая во внимание услугу, которую вы оказали моей семье, мой ответ не изменится. Тут и раздумывать не о чем, — отрезал отец. — Мне было интересно пообщаться с вами. Надеюсь, в вашей комнате есть все, что вам нужно для полноценного отдыха. Если чего-то не хватает, скажите слугам. Все необходимые припасы вам подготовят уже завтра вечером.
Он поднялся, оканчивая завтрак и аудиенцию. Зула и я, младшие женщины в семье, немедленно встали и вышли из трапезной. Нам не полагалось оставаться с гостем дольше, чем с ним общался глава семьи.
Я не ошиблась, предсказывая трудный разговор с отцом. Это был сущий ужас. Даже та беседа, когда я умоляла не выдавать меня за Интри, блекла в сравнении.
Тогда отца всего лишь злило мое нежелание, которое он объяснял незрелостью мышления. Теперь же я предстала чуть ли не предательницей всех убеждений мэдлэгч, готовой подставить под удар шаманов севера все магическое сообщество Каганата. А это было равносильно государственной измене.
Отец распекал меня, совестил, укорял, ругал за обещанную Триену плату и за утреннюю строптивость. Я стояла, опустив очи долу, не смея даже вытереть слезы. Что там говорить о возражениях? Мне было позволено говорить только, когда отец выплеснул всю злость и сел в кресло за рабочим столом. Чувствовала себя допрашиваемой преступницей, потому что отец записывал мой рассказ, а уточняющие вопросы задавал так обвиняюще, что хотелось под землю провалиться.
Мама присутствовала при беседе, но не вмешивалась. Поначалу я этому удивлялась, надеясь на ее поддержку. Потом поняла, что она знает отца лучше и подгадает время так, чтобы он воспринял слова верно. Оставалось лишь надеяться, этот момент будет еще сегодня-завтра, потому что Триену и так недвусмысленно указали на ворота.