Заслужить смерть

Свечи таяли, до последней травинки истлели жгуты, моя сила уходила ровно, расходовалась щадяще, а я мысленно упрашивала Триена брать больше. Теперь было совершенно очевидно, что у него самого не осталось почти ни капли резерва.

Ρитуал закончился. Незримый бубен смолк, разом погасли свечи, будто их задуло ветром. Рядом стоял на коленях Триен, и только тогда я почувствовала, как ужасно затекли ноги за часы, проведенные в такой же позе без движения. Он повернулся ко мне, хорошо различимый в свете фонаря, который зажгли во дворе. Спокойная улыбка человека, справившегося с очень трудным делом, благодарность во взгляде.

— У меня не получилось бы без тебя. Спасибо за помощь, — голос был хриплым от усталости, а я знала, что Триен едва держится.

— У тебя прекрасная магия, — прошептала я.

Он ласково, даже любовно погладил мою щеку тыльной стороной пальцев, от долгожданного и такого нежного прикосновения стуком зашлось сердце. Триен обнял меня, я обхватила его обеими руками и, прижимаясь к груди, жалела, что он не поцеловал меня.

— Я умер? — чужой сиплый голос нарушил объятия.

Триен повернулся к раненому.

— Нет, хотя был близок к тому.

— А вы не ангелы Триединой? Вы светитесь, — на лице мужчины ясно читалось благоговение, в глазах блестели слезы.

Триен замялся на мгновение, покачал головой:

— Это остаточное сияние целебных плетений. Но с божьей помощью ты поживешь ещё на этом свете. Лежи, не двигайся. Тебе сейчас нужен полный покой.

Он встал, подал мне руки.

— Попробуй. Я понимаю, что ноги затекли. Я удержу, если пошатнешься, — пообещал Триен.

И я знала, что это так. Что всегда могу положиться на него, довериться, что он убережет и от падения на пол, и от падения духом.

— Ты очень помогла сегодня, — снова обняв меня, сказал он. — И та магия, твой дар, который я почувствовал, прекрасен.

— Ты творил удивительное волшебство. И я очень рада, что стала его частью, — я нежно прижималась к Триену, и было совершенно все равно, смотрит человек или нет.

Мы долго так простояли, приходили в себя, ноги мерзко кололо, колени подгибались, но выпустить Триена из рук было выше моих сил. Казалось, и ему мысль разрушить объятия претила.

Во дворе собралось несколько десятков людей. К тем, кто принес раненого, пришли их родственники, принесли еду и воду. Подтянулись соседи, ведь происходило что-то необычное. Женщина, которая чуть не стала вдовой, бросилась к крыльцу, рухнула на колени и, сложив руки в молитвенном жесте, смотрела на Триена так, будто видела не человека, а Εго пророка-небожителя. В некоторой степени так и было, и не имело значения, какие именно боги и силы помогали Триену в ритуале.

— Он будет жить, — окончательный, веский вердикт, казалось, слышали и на дальнем конце улицы. И в тот же миг напряженная тишина хрупнула, взорвалась возгласами ликования.

Жена раненого упала Триену в ноги, разрыдалась. Он бережно поднял ее, приговаривая, что все самое страшное уже позади. Отец Триена поспешил сыну на помощь, по его просьбе вошел в дом, зажег свет.

— Нужны носилки и добровольцы, которые отнесут больного домой, — обведя взглядом толпу, сказал Триен. Тут же к крыльцу подошли трое мужчин, четвертый остался у калитки, показывая на припасенные носилки.

Меня поманила вниз мама Триена, накинула мне на плечи шерстяной плед:

— Он всегда после ритуалов мерзнет, — сказала она, обняв меня. — А ты ему помогала, поди, тоже продрогла.

Да, продрогла. И это особенно стало заметно сейчас, когда Триен занимался другими делами. Я поблагодарила, плотней закуталась в плед.

— Он объяснил, что ты от усталости можешь перекинуться ненароком, — понизив голос, сказала госпожа Льинна. — А тут народу полно. Им о таком знать не след. Давай-ка мы с тобой пойдем к Симорту и Каттиш, что скажешь, лисонька?

Неуловимо сказочное обращение и ярко выраженная забота согрели лучше всяких пледов. В который раз отметив, что Триен очень похож на мать, я кивнула, улыбаясь.

— Триен туда же придет, — заверила она. — Нас же ждут.

Боже, сколько душевного тепла и любви в этой простой фразе! «Нас ждут», — и уже не нужно пояснять ничего.

Симорт и его жена жили недалеко, знали о раненом и обрадовались, увидев меня. Через каких-то четверть часа пришли и Триен с отцом, часы на далекой церкви как раз отзвонили полночь. Вкуса еды я не чувствовала, запахов не ощущала и думала с трудом. Мысли омрачала близость превращения, я знала, что оно может вот-вот произойти, и не хотела этого.

Позже, когда Каттиш забрала у меня тарелку из-под рагу и поставила другую со сладким пирогом, я сообразила, что ем левой рукой, а правой держусь за Триена. Его пальцы, переплетенные с моими, вообще были единственным, что я в ту ночь действительно чувствовала.

Очень смутно помнила, как мы вернулись в дом его родителей. Тело будто двигалось само, а разум уже спал. Хоть и не я вела ритуал, но расход магии был большим, очень большим. От такого истощения я за год плена отвыкла, потому чувство, что внутри, в сердце и легких, все выжжено до пепла, причиняло боль и навевало глупые и печальные мысли. Я знала, что нужно выспаться, восстановиться, что днем вкусная еда поможет, а короткие, но оттого лишь более драгоценные прикосновения Триена излечат.

Но я лежала без сна в огороженном занавесями закутке, безуспешно пыталась расслабиться и раскрепостить мышцы, почувствовать приятную тяжесть в руках и ногах. В этом доме мне стало неожиданно душно, муторно, в сердце крепло неясное подозрение и мерзкое до дрожи ощущение, что меня просто использовали. Да, конечно, в какой-то степени так и было, но я сама согласилась, сама! Я знала, зачем это нужно! Видела раненого и тоже хотела ему помочь, но от противного ощущения избавиться не получалось.

Все чаще приходили на ум слова тети. Она ведь предупреждала, что у меня будет возможность посмотреть, как Триен исцеляет. Он не уступал в этом мастерстве мэдлэгч. Он не уступал в этом даже моей бабушке, считавшейся одной из лучших целительниц!

Неужели разгадка действительно в том, что Триен сильно выкладывался на ритуалы и верил в другой, менее затратный способ? Но это наивные представления, он же не мог этого не понимать! Мэдлэгч тоже выкладываются на исцеление порой полностью, досуха и пьют восстанавливающие зелья, лишь бы продолжать. Считать, что кому-то чудеса обходятся меньшей кровью, наивно, даже глупо. Не об этом ли говорил Симорт? Не потому ли сказал, что затея Триена дурная?

Слабость постепенно заволакивала и эти мысли, меня затягивало в сон, такой же странно осязаемый, как видение о тете. Алые искры светлячков, запахи сухих трав, на глазах скручивающихся в жгуты, отголоски смутно тревожных переборов гуцинь.

— Он впервые использовал тебя по — настоящему. Черпнул твою силу, понял, на что ты на самом деле способна без ошейника, — голос тети звучал мрачно и напряженно.

— Он сделал это с моего разрешения. Я даже просила его использовать мою магию, — подчеркнула я.

— Ты просто добросердечная, Алима, — она неодобрительно покачала головой. — Давать шаману власть над собой было безрассудно. Ты не знаешь, сможет ли он остановиться. Ведь искушение черпать твою магию, схожую по природе, сильно. Использовать тебя безопасней для него, чем пить зелья.

— Он нуждался в помощи. И тот человек тоже! — настаивала я.

— Шаманы всегда ищут способ увеличить свое могущество, — не обращая на мои слова внимания, продолжала тетя. — Ты же поняла сегодня, что в науке мэдлэгч он не нуждается. Многим было бы полезно поучиться у него. Так что ему нужно? Чего он хочет от тебя на самом деле, Алима?

— Он хочет учиться, — упрямо повторила я, голос сорвался, в глазах собирались слезы отчаяния. Мне нечего было противопоставить обвинениям, и тетя это знала.

— Никогда не думала, что тебе, ледяной лисе, чувства будут так застить глаза, — хмыкнула она. — Он тебе в лучшем случае недоговаривает. Но в любом случае он тебя использует.