Мозаика

  Грубо намалеванная вывеска - " Здорово! Здорово пожрать!", напомнила ему о пустотах тощего желудка. Он нашел обойденный суетным движением уголок и приступил к уплетанию предусмотрительных остатков вагонной пищи.

  За вечер, к нему подваливали еще несколько крыс и ворон. Но крысы, почуяв килограмм и зачатки волшебных знаний, благополучно ретировались. Наглым же воронам Луря бил по немытым рукам, на что черные товарки отвечали разнообразными, порой витиевато - нецензурными ругательствами.

  Город зажигал рекламные неоновые огни, ярким шрифтом рассказывая о трудовых подвигах Волшебного Государства. Скорым маршем страна шла к всеобщему благосостоянию, во главе с сидящими в креслах и многотумбовых столах. Тут и там расцветали непонятные автографы - подарки от всемогущего "Славы" то народу, то труду, то в целом Волшебному Государству.

  Гражданин Слава не скупясь презентовал обществу широкий ассортимент сооружений : кинотеатры, жилые дома, столбовитые учреждения для вмещения слуг народа. Акт подарка обязательно закреплялся феерическим, светящимся в темноте зрелищем (как видно в напоминание безмерной доброты).

  Заслоняя вечерние веселые картинки, на Лурином горизонте появилось интеллигентное, добродушное свиное рыло.

  - Друг мой, чего сидим, чего жуем?

   Рыло притягивало к себе, оно не казалось заискивающим или добреньким. Рыло искренне располагало к вам, лучилось пониманием. И только маленькие, белесые глазенки напрягались так, как при очень сложной и тонкой работе.

  - Ну-с молодой человек, расскажите нам о ваших, так сказать нуждах, чаяниях. Давайте, выкладывайте...

   - Вот и влип, - сразу понял Луря. Хотелось бежать, но ноги не слушались, глаза чуть подернулись мутной, тягучей, как равнинная река пеленой. В них наступило знойное, степное утро.

  Река и ведьма

  Крутой каменистый склон, волнами желтых холмов опадал вниз к реке. Она спокойная и податливая в мягком изгибе, величаво несла воды в неведомую для других даль. Жаркое солнце серебрило ее поверхность блестками. А все вокруг хотело влаги, но не могло дотянуться до прохладных берегов.

  Я стоял на самой вершине Мира и сладко дремал в неразрывности пространства. Покоилась вечность, и только Солнце с высоты могло сказать, сколько она продлиться. Но вдруг захотелось пить, хотя не нашлось силы сдвинуть время и утолить жажду. Что-то случится, - подумалось мне.

  И вот, на горизонте появилась белая точка. Она медленно приближалась. Лодка. В тягучем, беспомощном движении она плыла, отдавшись в волю реки. Ближе, я увидел, в ней стояла девушка. Она ждала, ждала помощи.

  Юна как весна, ее чистое лицо еще не тронула старость. В ее зовущей, призрачной красоте, таился крик о том, чтобы я встал рядом. И я сдвинул время, оттолкнувшись от незыблемости. Я кинулся вниз, повинуясь зову жизни.

  По телу струилась боль. Камни рвали ступни горячими иглами. Колючая, сухая трава хватала за ноги, но я бежал. Я заметил, как бешено длится время, как быстро стареет девушка и изменяется, чем ближе я к ней. Я видел, как выцветают ее волосы, горбится стан, как сечется морщинами белое лицо. Но я бежал. Мне было дорого уже то, что я должен помочь ей, и через это она сама.

  Я бросился в обжигающее ледяную воду и поплыл к лодке, любя ее. Не оставалось более сил смотреть в даль. Я стремился помочь ей. Меня несли прочь тугие струи течений, меня ели рыбы, и Солнце выслепило в чернь глаза.

  Но я знал - никто в целом мире не поможет ей, никто кроме меня. Я вырву ее у холода реки, взгляну в бездонные глаза, возьму и согрею обессилевшие руки. И небо освятит наше счастье.

  Но лодка не приближалась. Мозг затопило свинцовое равнодушие, немели руки мои, и я тонул. А сердце было упрямо, и с натянутым, готовым лопнуть от ярости сердцем, я плыл, я любил ее. И остался последний взмах. Край лодки скользкий и высокий наклонился надо мной. Я победил.

  Но вместо лица женщины, появилась злобная и мерзкая рожа старухи.

  - Сладенького захотелось, - заскрипело из ее жженой утробы, - сладенького?

   Ведьма с присвистом, как порванные меха захихикала, вытащила из недр лодки весло, с трудом подняла его...

  - Сладенького! Вот тебе сукин сын! Получай, вот тебе сладенькое!

  С какой-то мучительной радостью и нечеловеческой силой, она била меня по лицу, заставляя судорожно глотать холодную, красную смесь воды и крови.

  Я уходил под воду и взмывал с пузырями, чтобы поймать хоть глоток воздуха, солнца. С сухим треском, словно спички ломались поднятые вверх пальцы и руки. Ужас накатывал в горло и затоплял тело ревом полного безумия.

  - Сладенького, вот тебе кобель! Вот тебе сладенькое!

  - Как больно, - подумал я, и сердце разорвалось от бессилия.

  Первые радости

  Кто-то больно и назойливо колол Лурю в лицо. Еще не проснувшись, Луря яростно отбивался. Наконец временно усопший и надутый до краев новобранец обрел дар речи и заорал что-то нечленораздельное.

  - Заткнись, идиот, - послышался чей-то писклявый голос.

   Луря очнулся окончательно и открыл глаза. Над ним стоял худой и грязный суслик с метлой в руках. Последняя светилось самодовольством и как видно, только что ездила по Луриной роже.

   Какая-то вязкая, холодная сырость подсасывала сердце и холодила лоб. Малец вспомнил вчерашнего хряка - потрошителя и испугался. Рефлекторно-хватательная проверка кошеля показала, что тот тощ, как сушеная камбала.

  - Меня обклали, - запричитал Луря. - Свиное рыло, он был здесь. Все утянули! Все!

  - Я тут уже полчаса впахиваю и никого не видел. Так что брешешь, ты родной, брешешь.