ПяТнА

9. Мы должны это исправить

– И как это тебя угораздило сразу же на сущность нарваться, Ритковская? – Капитан тяжело вздыхает. Нелёгкая это работа – людей по пустырям носить. Кракен свисает с его спины, словно плащ, ручки дёргаются слева направо.

Я хотела взять с собой нож, но Евгений Филиппович строго напомнил, что проносить оружие на Изнанку запрещено. Поэтому идём налегке, в капюшонах, чтобы дождь не заливал за шиворот. И очень хорошо вливаемся в питерскую пасмурность. Именно в такую погоду (октябрь, дождь) и в таком месте (окраина города, пустырь, гаражи, полуразвалившийся завод, старая железная дорога) должны происходить такие тёмные делишки, как наше.

Подвеску предусмотрительно накинула на шею. И теперь Григорий надрывается, заполняя мой бедненький мозг сведениями о головоногом моллюске:

“Кракен – легендарное морское чудовище гигантских размеров, любит темноту и яркие эмоции. Обитает в океане, – тут я бросаю многозначительный взгляд на реку. – В вашем случае – в водоёме. Но большом. Ненасытен, дик, страшен, прилипчив, способностью к речи не обладает. Любит мертвечину…”

Мы проходим под кольцевой автодорогой, опоясывающей Санкт-Петербург. В этом месте она встречается с Охтой. И идти приходится по узкому переходу вдоль одного из столбов моста. Сверху падают тяжёлые капли конденсата. Шаги с гулким эхом вливаются в стук. На другой стороне реки – такие же столбы и похожая лестница к новому спальному району. Вот только с пересечением реки могут возникнуть проблемы.

Периметр защищён трёхметровым забором и колючей проволокой под напряжением. И вряд ли простой человек доберётся до этого места. Ну разве что заядлый грибник. Эти могут.

Капитан застывает на краю асфальтовой дороги, припорошённой палой листвой. Следующий шаг он сделает на бетон моста через Охту. На другом берегу горит огненно-рыжий лес. Совсем как грива одного нахального Единорога. Я была на той стороне, не так там все выглядит.

На границе стоит мужик и ловит рыбу. Увидев нас, он особого удивления не проявляет. Его больше заботит червяк, выползающий из рук.

– Как клёв? – спрашивает Капитан, показывает удостоверение рыбаку и, дождавшись кивка, входит на мост. А через три шага, не оглядываясь, отводит ладонь назад.

Мы с Машкой нерешительно замираем. С одной стороны, надо бы помочь. С другой, Евгений Филиппович мужик сильный. Сам справится. И дал приказ стоять на месте.

Его спина тускнеет, пока не растворяется в воздухе.

Я рада, что не придётся лезть на Изнанку. Выпавшие из жизни шесть часов немного пугают. И в то же время, будоражат воображение: если остаться в том мире надолго, попадёшь в будущее? Возможно, это наш единственный шанс на путешествие во времени! А мы боимся им воспользоваться!

Мы разглядываем безмятежного охотника на рыбу – он как раз вытащил серого барахтающегося окунька – и переглядываемся между собой. Живое есть, значит Охта не отравлена. Можно попробовать переплыть.

“Ни в коем случае больше домой бездомных бродяг не таскай, – говорит лицо Машки. – И паёк нам этот не нужен. Худеть будем.”

И я с ней согласна. А вот Григорий против:

“Отлично! Первый есть. Я почти у перехода. Унесло меня далековато. Прослежу, чтобы Кракен адаптировался и вернулся в свою привычную среду обитания.”

Когда единорог разговаривает со мной, подвеска на груди разогревается, ещё немного и опалит кожу. Но ожогов пока не оставалось. Ещё очень сильно болит лоб в том месте, где мог бы расти рог. Если у меня такая ломка, то боюсь представить общение подруги с её драконом.

“Нам надо поднапрячься и всех–всех собрать!”

Мне не очень интересно, но в порядке исключения интересуюсь:

– А как много выползло?

Рыбак соизволяет повернуться в нашу сторону, а Машка подносит палец к губам. Ну да, разговаривать с сущностями запрещено.

“Две трети всего населения Изнанки”

– Опа. *Опа. Умеешь ты совратить на мат.

Две пары глаз выпячиваются на меня. А это я себе. И не смотрите так. Удивилась чутка. С кем не бывает? А по количеству это сколько примерно? Каково население призрачной стороны? Что делать серенькие любят, когда гастролируют по нашему миру? Мне бы с единорогом поплотнее пообщаться. Но он, скотина, на связь выходит только эфир позасорять, а на вопросы почти не отвечает.

“Без живых Изнанка тускнеет, умирает. Жизнь – это мы. Ты сама видела во что превращается наша сторона. Мы должны это исправить, – тут же оправдывается конь в моем мозгу. – Меня назначили главным по собиранию душ.”

– Чего так?

Машка уже в открытую шипит на мои оговорки. А рыбак демонстративно выпускает свой улов в реку. Пожимаю плечами. Может, я любитель поговорить сама с собой. Никто ж не докажет, что у меня в воображении единорог гарцует!

“Ну, я их выпустил”.

“Сам выпустил – сам лови!” – кричу себе же в голову. Но единорог не слышит или попросту игнорирует. И начинает описывать, какой прекрасной станет его земля после возвращения всех блудных душ.

Эх, будь ты осязаем, задушила бы! Серьёзно задумываюсь сгонять на Изнанку попинать это копытное. Заодно проверить, как там наш Капитан? Не съели ли его великаны или гоблины? Кто ещё там водится, на этой серой земле?

Волнение растёт с каждым часом, потраченным вхолостую на камышистом берегу Охты. Но ни я, ни Машка не смеем пересечь мост.

У рыбака под плащом отчётливо топорщится дуло автомата. А Григорий говорит обо всем, кроме происходящего за гранью.

Я верю в Капитана. У него за спиной послужной список длинною в “Войну и Мир” и несколько горячих точек. Правда, кадеты мы у него первые. И Евгений Филиппович говорит, что с нами управиться сложнее, чем с термоядерной реакцией.

А на Изнанке всего лишь другой мир, вряд ли что-то сможет остановить его, если он идёт к цели.

Вернётся назад он уже без Кракена. И без тела.

А мы не станем ни о чём спрашивать.

10. Внеплановые пайки

В комнате горит свет. Одинокая лампочка, та самая которая «Ильича», с трудом освещает пространство. Её сил не хватает, хотя я купила самую яркую, что нашла в магазине. Свет ложится на тахту, приютившуюся в одном углу комнаты, низкий столик, компьютер у балкона и плед вместо стула возле него, на древний шкаф во всю стену из запасов советской бабушки, в нём дверь открывается на себя и отсутствуют ручки и половина стёкол. Мы перевозили этот сервант с таким геморроем, что следующая моя мебель будет исключительно мягкой, а ещё лучше надувной. Зуйко поклялся повесить меня на одной из створок шкафа. А Каримова не успокоили даже три бутылки пива. В тёмном углу комнаты прячутся пакеты с обувью и стопками книг. Пол закрыт прибитым к нему баннером с рекламой Nokia.

Я валяюсь, развалившись в кресле и свесив ноги через подлокотник. У меня трояк по высокоточным системам наведения, их расчёту и проектированию в реальной среде. Это маленький праздник.

Пересдачу совместили с консультацией психолога. Поэтому могу сказать точно: я не сошла с ума. Всё происходящее в рамках допустимого. Доктор Дальневосточная даже похвалила меня за отсутствие истерики и адекватный подход к общению с тем, с чем общаться запрещено правилами.

Какими стараниями Капитан выбил для меня пересдачу на следующий же день – думать страшно. И теперь я должна ему, как минимум, одну почку. Вторую почку готова отдать за планёрку, обещанную начальством. Так что, лишившись заочно лишних органов, сегодня позволяю себе валять дурака.

Единорог спрятан в шкатулку и задвинут под кресло. Слишком много слов от него влезает в мою бедную голову. Я перестаю слышать свои собственные мысли, когда его ржание заполняет воздух вокруг.

На карте Санкт-Петербурга отмечены шесть точек – расположение наших квартир в пригороде. Они составляют почти идеальный полукруг диаметром в десять километров с центром в рукаве реки Охты, левого притока белокаменной Невы. Уже несколько часов размышляю на тему: «Кто остальные?» Ведь периметр должен быть замкнут. Как много нас, людей с голосами в голове, которым запрещено рассказывать об этом?