Договорились

Сестренка цокнула и уткнулась в меню. Старшая только покачала головой и продолжила рассматривать необычные блюда.

– Выбрала? – спросила она через минуту, потому что до сих пор чувствовала неловкость от предыдущего разговора.

– Тут все такое странное, – задумалась Полина, прикусив кончик указательного пальца губами. – Ладно, давай кофейную свинину. Это также несочетаемо, как вы с Зайкиным, что даже хочется попробовать.

Карина улыбнулась. Себе она выбрала апельсиновые спагетти и обычный американо.

– О, ты видела, кстати, у Линдси новый клип вышел, – восторженно воскликнула сестренка, отбросив меню и схватив телефон. – Блин, жду не дождусь ее концерта!

Старшая приготовилась слушать оды кумиру. Полина обожала американскую скрипачку, которая далеко вышла за рамки своего жанра и теперь продавала альбомы и давала концерты по всему миру. Девчонка мечтала о такой же славе и просто восхищалась талантом звезды. Она и на скрипке захотела научиться играть после того, как впервые увидела клип Линдси Стерлинг. Карина ей на день рождения подарила билеты на концерт. Полина уже почти год ждала этого события.

Только новым клипом дело не ограничилось. Пришлось пересматривать музыкальные видео, сто раз уже просмотренные. Но Карине нравилось. Нравилось наблюдать за увлеченной сестрой и разделять с ней мечты о полных концертных залах, гастролях и толпах фанатов по всей планете.

Обед оказался вкусным, но невероятных гастрономических впечатлений набрать не удалось. Продукты, из которых готовились блюда, оказались простыми и всем знакомыми на вкус, просто сочетались странно, но, в целом, «ничего мозговзрывающего», как выразилась сестренка, пробуя свекольный ролл. Это описание подходило ко всем блюдам молекулярной кухни, по крайне мере, тем, что они отведали. Обе согласились, что такое можно и не повторять. Одного раза вполне хватило, чтобы проставить галочку в плане собственной жизни: молекулярная кухня – выполнено.

Карина первая подошла к вешалке, чтобы забрать верхнюю одежду. Передавая сестре ее куртку, она заметила, как вещь поизносилась, выцвела и потеряла упругость формы.

– А это что? – девушка подергала за рукав куртки, указывая на протертость, которая стала дырой и с каждым разом все расширялась.

– А че такого? – недоумевала сестра, застегивая кнопки. – Ну, дырка и дырка. Ты же сама тоже все детство в рваном проходила.

Она сунула руки в карманы и ссутулилась. Карина прекрасно помнила, как ходила в дырявых вещах, стесняясь смотреть людям в глаза. Плохая одежда заставляла ее думать, что она хуже. Хуже тех, кто ходит в новом и модном. Родители всегда экономили на одежде, называя себя аскетами. Набожные и услужливые, они полагали, что эти деньги полезнее потратить на благое дело, и каждый месяц жертвовали церкви по несколько тысяч в приоритет над всем остальным. «Бог ведь просто так не смилостивиться, а дочь может походить и в рванье», – бесилась про себя девушка.

– А че ты молчишь? Пошли.

Карина повела ее за рваный рукав к торговому центру напротив.

Толпа других покупателей тянула их к входу с вращающимися дверями, как очень медленная центрифуга, которая впускала здравомыслящих людей, а выпускала внутри уже зомбированных шопоголиков. Полина тоже от входа переменилась в настроении, уставившись на витрину бутика верхней одежды.

Она перемерила штук пятнадцать точно, причем всех видов: и кожанки, и дутики, и плащи, и пальто, а в конце выбрала то, что схватила первым: кожаную куртку с молнией наискосок темно-зеленого цвета. Ей шло все.

Полина росла настоящей красавицей. Живость оливковых глаз и грациозность стройной фигуры легко влюбляли в себя с первого взгляда. Она была светлее сестры по тону кожи и волос. Карине всегда казалось, что это свет еще не испорченной души так ее обелял.

Девчонка крутилась в окружении зеркал, как диско-шар, излучая восторг. В кашемировом пальто с лисьим воротом она казалась совсем взрослой и элегантной. В розовом дутом пуховике – романтичной кокеткой. В строгом сером плаще – деловой особой. В расстегнутой кожанке – дерзкой пацанкой.

Карина, наблюдая за ней, с ужасом осознала, что девчонка уже стала девушкой. Раньше бы сказали: «невестой на выданье». А ей было всего шестнадцать.

Когда они гуляли вместе по улицам и кафе, парни и мужчины заглядывались на них, особенно на Полину. Карина ревновала. Сестру ко всем остальным. Ей хотелось ее закутать, накрыть собой и никому не отдавать, чтобы ни один подонок не посмел испортить ей жизнь. Но она понимала, что девчонке нравится это внимание, и, более того, оно ей нужно. Она сама раньше страдала от недостатка мужского интереса к ней. Женская привлекательность терялась в вечно неподходящей по фасону и размеру одежде из секонд-хенда или, того хуже, от подросших дочерей подруг матери. На это накладывалась сверху въевшаяся в походку и каждый жест пристыженность, которую она скрывала под пеленой мнимого высокомерия и хладнокровности. Дома ее стыдили родители за каждую неудачу или неловкий поступок, а в школе – одноклассники за бедность и неотесанность.

– Спасибо, – сияло белое круглое личико, когда они отходили от кассы.

– Не надо донашивать вещи до дыр, как бичиха, – упрекнула Карина. – Сразу говори, если что. Это же не проблема теперь купить новую.

Ей было стыдно за сестру, за семью, за их скромный бюджет. И еще больше за то, что стыдно. Полина чувствовала это и тоже насупилась. До следующего магазина они шагали молча. У каждой была своя тоска, но они друг друга понимали. Полина была единственным человеком, который ее понимал полностью, так Карине казалось. Она же иногда сестренку не понимала, потому ругала, а потом сильно жалела о каждом разе. Благо, та быстро отходила от обиды и продолжала вести себя как ни в чем не бывало. Старшая еще больше корила себя за это.

К куртке требовалось обновить аксессуары: шапку, шарф, перчатки. Потом Полина попросила купить ей тушь, но в итоге набрала еще подводок, теней и ярких лаков. Карина даже не представляла, зачем сестренке столько и для чего, ведь мать не одобряла чрезмерно яркий макияж и вызывающий маникюр.

По магазинам они загулялись допоздна, по крайней мере, Полине одной в такое время возвращаться уже возбранялось. Карине тоже, но она игнорировала родительские запреты. Сестры вызвали такси.

Пакеты едва поместились в салон автомобиля. Угловатая форма мешала сложить их компактно. Они прижались друг к другу, чтобы меньше места занимать, окружив себя покупками, и на телефоне решили посмотреть стримы и лайвы Линдси, пока едут.

Выходя из салона, Карина увидела, что на кухне горит свет, значит кто-то не спал, скорее оба. Перед тем, как явиться с провинностью, она решила смягчить жесткую встречу чем-нибудь сладким и забежала в пекарню, которая находилась в их доме. Из-за этой пекарни матери часто приходилось травить тараканов. Изобилие насекомых в семье никого уже не смущало. Карина привыкла к ним с детства и не испытывала отвращения. Они казались ей естественным дополнением кухни, как микробы на коже, от которых некуда деваться, даже если они могут быть вредными. Оставив Полину ждать на улице с пакетами, она быстро сбегала и купила французское печенье, которым когда-то уже угощала мать. Той понравилось.

Войдя в квартиру, Карина почувствовала, как все напряженно замерло. И советский шифоньер, который частенько поскрипывал, непривычно затих, и холодильник, всегда ворчливый, перестал жужжать, и половицы, которые работали раньше как клавиши старого органа, теперь обеззвучились.

Мать сидела за маленьким квадратным столом на шатающейся табуретке и выглянула в проем двери кухни.

– Вы что так поздно? – почти шепотом спросила она, хмуря брови на Полину.

Карина глянула на часы в телефоне – с одиннадцати прошло тринадцать минут. Еще даже новый день не наступил, а мать уже переживала.

– Карин день рождения отмечали, – хихикнула Полина.

Они прошли на кухню, где даже двое теснились. Вчетвером, казалось, они здесь никогда не помещались. Советский пожелтевший за годы холодильник снова зажжужал. Лампа накаливания, не обрамленная люстрой, спускала на комнату тусклый желтый свет. В таком цвете все казалось еще более унылым, чем было на самом деле.