Чебурашка

Кто подарит пижаму из серии фэмили лук и заставит ее носить даже при твоих друзьях. Кто будет пихаться и ворчать, как ей тесно, жарко, не хватает воздуха и при этом все ближе и ближе прижиматься во сне. Кто запомнит, что по утрам ты пьешь не кофе, а протеиновый коктейль и будет покупать самое лучшее молоко…

Вредная, наглая и любимая.

Верная, любящая и желанная.

Женщина, которая счастлива потому, что ты просто есть. Женщина, которая вынесет мозг, но в итоге сделает тебя самым счастливым придурком на свете. Придурком, который входит в бетонные стены, а попадает домой.

Мне почти тридцать пять, но в эмоциональном плане я — бомж. Без дома. Но раз уж так счастливо сложилось, что я все же мужик, значит буду строить этот дом. И я сейчас говорю далеко не о возведении конструкций из стекла и бетона.

Хочу построить дом, в котором будет счастлива моя женщина, а значит и я сам, а значит, и наши дети. Следовательно, что? Правильно! Надо стиснуть челюсть и булки, засунуть поглубже предрассудки и прошлые обиды, дать волю чувствам и желаниям, не боясь показаться смешным, навязчивым или жалким.

Да, все это время Зоя мне отказывала, но давайте будем честны, я не старался на все сто процентов. Меня удерживали эта ее фраза «я не люблю тебя» и навязчивое нежелание как бы то ни было развивать отношения.

А может, все это время Зоя и отказывала лишь потому, что сама чувствовала недостаточность моих намерений? Да, я признался в чувствах, но на деле дальше слов не продвинулся. Какие-то цветы, подарки — так, шелуха одна.

Сегодня она была такая красивая, такая юная и весенняя в этом своем воздушном платье, что дух захватывало. Нежная, хрупкая, мягкая, очень родная и до боли желанная.

Зачем только носит эти скучные костюмы. Ах да, она же училка. Я, может, Зою нынешнюю и не очень хорошо знаю, но вот в том, что не об этом она мечтала — уверен на сто процентов.

Сидя рядом с ней за столом упивался ароматом кокоса, исходящим от ее блестящих вьющихся волос, и все, чего мне хотелось — это схватить малышку и впихнуть себе под кожу, эгоистично и жадно. Утащить к себе и целовать. Целовать везде, пока губы не распухнут, глаза не затуманятся, а горло не охрипнет от стонов. Пока не забудет собственного имени в водовороте удовольствия и наслаждения.

А потом в поток моих влажных мыслей, словно удар под дых, врывается информация об отношениях между гребаным золотым мальчиком Ашкетовым и моей (моей!) Зоей. Нет, прямо об этом, конечно, никто не говорит, но я не идиот и по хлестким фразам, летающим над столом, словно шарик пинг-понга между Стефаном и Степой, не оставляют сомнений и дают слишком много простора для фантазий.

«О, так вот, кто у нас, оказывается, носитель генов. А я все думал, в кого у тебя, Степа, такой гадкий эгоистичный набор хромосом. Недаром ты мне сразу не понравился», — словно невзначай бросает Ашкетов на английском.

«О, правда?! Ты думал? Вот незадача. А мы все это время ни разу о тебе не вспоминали. Будто и не было тебя вовсе. И жили прекрасно», — в тон ему парирует Степа.

«Ну-ну… Ты-то уж точно не способен помнить ни о чем, кроме собственных желаний. То-то я смотрю, она счастлива, как никогда».

«Не обольщайся. Она не страдала ни дня»

«Ты не видишь ее страданий, потому что она тебе их никогда не показывает. Ты ее ребенок и всегда им будешь, пока ведешь себя соответствующе».

«Она легко от тебя отказалась. Ты, я вижу, тоже не рыдал от разлуки в своих Эмиратах».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍«Конечно, легко. Ведь выбор был очевиден. Она, как и любая хорошая мать, тысячу раз пожертвует собой, но никогда не поставит ни одного мужика, даже самого любимого, впереди своего ребенка. Ты заставил ее выбирать. Разве могла она выбрать не тебя?».

«У вас все было несерьезно».

«Только потому, что ничему серьезному ты не дал случиться. Ты все решил сам. За всех. И теперь решаешь, как я посмотрю».

«Остынь. Все у нее прекрасно».

«Да? Разуй глаза и присмотрись внимательнее. За те две недели, что ты был на соревнованиях, она выглядела куда жизнерадостнее и счастливее»…

Кто «она» уточнять не требовалось. Словно по команде оба участника словесной баталии уставились на Зою, которая в свою очередь зависла где-то в космосе, вперившись взглядом в пустоту.

Гребаный ты ад!

Изнутри начинает разъедать черная неконтролируемая ревность, и я по-новому смотрю на Ашкетова. Сравниваю нас, как закомплексованная баба, и объективно соперник из него серьезный.

Был бы.

Не будем забывать о барби-Монике. Кстати, она, кажется, понимает даже больше, чем я.

«Это она, да? Та самая Зоя? Я узнала «Сердечный приступ». Все-таки Стефан очень талантливый дизайнер» — шепчет мне Моника, ковыряя вилкой капусту. «Красивая. Стефан мне рассказывал об их романе. Печальная история. Детская любовь эгоистична и беспощадна. Вряд ли бы у них все сложилось… Но обидно, что не было даже шанса»

«Но если бы сложилось у них, то очевидно, что не сложилось бы у вас» — удивленно парирую я, находя немного странным отсутствие ревности в красотке напротив.

«Почему? От судьбы не уйдешь. Просто кто-то дожидается ее в хорошей компании, а кто-то вынужден волочить бремя одиночества».

Интересная философия.

И мы с Моникой тоже смотрим на выпавшую из реальности Зою. Права американка, Данилина (ой, блин, Свиридова) красивая.

Вообще она прекрасна всегда. Но сегодня особенно.

И даже печаль-тоска в глазах ее не портит, лишь вызывает щемящую нежность, желание обнять и не выпускать из рук. До зуда в мозжечке хотелось ласково погладить под столом ее острую коленку, сжать в ладони нервные тонкие пальцы, что острой шпажкой тысячу раз проткнули несчастный кусочек хлеба. Зарыться носом в копну волос и щекотать языком кожу за ушком, прикусить зубами шею, вызывая фейерверк мурашек. Хотелось целовать ее глубоко, жадно, властно, чтобы она сама и все присутствующие не сомневались в том, что она горячо любимая женщина.

Завожу мотор и трогаюсь. Стоять у ворот как-то совсем уж тупо. Была надежда, что Степа великодушно снизойдет до того, чтобы я его подвез, но засранец до сих пор воротит нос, как от говна. Это он что, терпение мое испытывает? Так не на того нарвался. Мелкий еще, чтоб батю до белого каления довести. Я и сам говнюк что надо!

Отцом демонстративно не называет… Хорошо хоть «Матвей» и на ты. Но это ладно. Это хрен с ним. В конце концов, я всего три месяца, как стал папашей (без шестнадцати лет), и из них лишь пару недель — официально.

Ничего.

Когда-нибудь мальцу надоест строить из себя обиженную принцессу.

А я подожду. Не обломаюсь. И хрен они куда меня прогонят. Рядом буду. Потому что мои они. И Степа мой. И Зоя моя.

Не любит она меня.

Не любит — полюбит.

Один раз уже такое было? Было. А значит в принципе возможно. А раз возможность существует, я выгрызу ее зубами.

Хватит уже посыпать голову пеплом. Потоптались на месте и будет. Мух ртом ловить — дело бесполезное. И я, как кот помойный, их уж вдоволь нажрался. Степа, конечно, вредный, но не мне осуждать свои же гены. А Зоя… Зоя она хорошая. Добрая. Нежная. И ранимая. Ласковая. Родная.

Я задолжал ей семнадцать лет любви, ласки и заботы.

Пять тысяч тонн света.

И готов выдавать их неограниченными порциями. Лишь бы отогреть уставшее, измученное сердце.

И вообще, соплежуем вроде никогда не был, а тут размазался, как дерьмо собачье под ботинком. Пора вспомнить, что я вообще-то красавчик и очень даже умею добиваться взаимности у женщин.

И пора уже кое-кому дать знать, что за прошедшие годы я весьма преуспел в вопросах женского удовольствия. Пятиминутный тык-тыгыдык под одеялом остался в далеком позорном прошлом.

Ее тело меня полюбит.

А там и душа подтянется.

И тут уж я не подкачаю, родная.

Прибавляю громкость аудиосистеме и пытаюсь наслаждаться современными исполнителями, которых я, как и любой родитель, подслушал у своего сына. Уже через пару треков из ушей едва не сочится кровь от переизбытка гундосых реперов, но я упорно просвещаюсь, чтобы при любой возможности быть в теме.