Чебурашка

Но еще больше захотелось забрать Зою. Из ее убогой квартирки в разваливающемся доме, годном разве что на снос, из дешевых магазинов, где она покупает уродские, но добротные ботинки и старомодные пальто, из этого города, что оказался к ней столь неласков. А затем методично исполнить каждое ее желание, ведь…

Ведь я люблю ее…

Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Размеренно бьется сердце.

Люб-лю. Люб-лю. Люб-лю. Разносится пульсацией по венам, проникая в каждую клетку, словно вирус, не вызывая при этом никакого дискомфорта, отторжения, раздражения.

Я просто ее люблю.

И перед глазами Зоин взъерошенный образ с босыми ногами, перепуганные и не верящие глаза-блюдца на пол-лица, тонкие нервные пальцы, стискивающие поясок махрового халатика. Нежная, хрупкая, ранимая. Родная. Стоило всего раз взглянуть на нее, чтобы безвозвратно запустить процесс тотального переосмысления собственной жизни.

Я. Люблю. Ее.

Так легко и так просто это осознание вошло внутрь меня и набрало силу, что любое сопротивление кажется глупым, бесполезным, даже преступным. И сердце щемит от эмоций, и голова разрывается от мыслей.

И ноги сами несут на знакомый этаж к заветной двери.

Звонок, другой, третий…. двадцать пятый. Никто не спешит открывать. Упрямо жму на кнопку снова, и снова, и снова, но по ту сторону не слышно ни малейшего шороха.

А меж тем, в голове продолжают роиться мысли.

Что я вообще знаю о ее жизни? По каким неведомым причинам Зоя ушла из гимназии практически вслед за мной? Ее затравили? Выжили? Но ведь Кристина клятвенно гарантировала, что оставит девчонку в покое. Почему тогда вместо того чтобы поехать учиться в Москву Зоя окончила местный педагогический колледж и теперь преподает школьникам математику? Из-за матери?

Из-за Степы?

И тут же сам выстраиваю наиболее вероятную логическую цепочку (уж в чем в чем, а в логике мне не откажешь!). В жизни Зои появился отец. Павел Михайлович Свиридов. Да не один, а с ребенком. Со Степой. Людмила Владимировна — добрая душа — прощает мужчину и принимает в семью вместе с пасынком (никогда не поверю, что эта женщина могла бы поступить иначе).

Мать Степы, вполне вероятно, либо живет далеко, либо не здорова, либо имеет пагубные пристрастия в виде алкоголизма или еще чего похуже, либо … все вместе взятое. Затем, по каким-то причинам умирает Людмила Владимировна. Вскоре за ней в могилу лег и Павел Михайлович. Сдать сводного брата в детский дом или вернуть матери-алкоголичке (хронически больной, психически нестабильной, живущей на крайнем севере — нужное подчеркнуть) Зоя (истинная дочь своей матери) ни за что не смогла бы. А потому все эти годы самостоятельно воспитывала Степу.

Паренек ей вообще больше как сын, нежели брат.

От такой интерпретации взаимоотношений Данилиной и Свиридова почему-то вдруг пробежал мороз по коже. Сын. Здорово, наверное, быть родителем такого ребенка. Если бы за все эти годы я хотя бы раз с ней связался… Мы могли… Могли бы вместе пройти этот путь.

А еще…

А еще у нас могли быть и другие дети.

Чем дольше я жал на кнопку звонка, тем дальше заводили меня мысли-мечты в дебри фантазии, и тем сильнее я увязал в болоте разочарования в самом себе. Однако внутри упрямо теплилась надежда на то, что еще не все потеряно. Еще есть шанс. Есть будущее. И если понадобится, я выгрызу его зубами у самой судьбы.

Да, Зоя до сих пор на меня очень злится. Не простила. Но, стоит справедливо заметить, что и я пока не просил никакого прощения. Но готов. Так готов, что буквально потряхивает. Отчего-то резко стало страшно не успеть сделать это. Рассказать все Зое. Покаяться. Повиниться. Объяснить, в конце концов, что я не конченый урод, который ею воспользовался и просто кинул. Дать понять, что совсем не предательство было запланировано мной на вечер Зимнего бала.

Я вообще вдруг как-то ощутил себя определившимся, цельным, решительным. Как будто с возвращением в мою жизнь Данилиной, недостающие шестеренки встали на место, позволив запустить ее в полную мощность, используя все возможности, а не только функции жизнеобеспечения.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Двери, к слову, так никто и не открыл.

Куда же хозяева подевались?

Но если предположить местонахождение Зои не представлялось возможным, то понять, где искать щегла, не так уж и сложно. Тут недалеко. Буквально на соседней улице.

В машину возвращаться не стал, решил прогуляться пешком. Что ж, не ошибся. Среди взмыленных раскрасневшихся крепких тел, выполняющих изнурительные команды тренера, Свиридова я узнал сразу. Хорош!

Однако, как бы мне ни хотелось вытрясти из Степы информацию о местонахождении Зои, прерывать тренировку я не стал. Приземлился на верхнем ряду трибуны, продолжая наблюдение и собственные размышления.

Планировал незаметно посидеть, но, конечно же, столь утопическое желание очень быстро пресекли. Михалыч. Завидев меня, тренер хитро прищурился, а затем, вопреки любым ожиданиям, предложил…

Нет, не возглавить тренировку. Присоединиться к ней. И даже отсутствие у меня спортивной формы не возымело никакого действия.

— У нас тут, знаешь ли, Матвей, на первом этаже есть неплохой спортивный магазинчик. Современный. Даже картой оплату принимают, — многозначительно указал на дверь Михалыч, и добавил — У тебя пятнадцать минут.

Пот. Боль. Огонь в мышцах.

Спустя три часа изнуряющей тренировки в зале осталось лишь пятеро. Михалыч, я, Степа и еще два парнишки. Кстати, весьма неплохие ребята. Их бы я тоже с собой забрал. Вместе с Михалычем.

На самом деле ничто так не прочищает мозг, как тяжелые физические нагрузки. Настолько интенсивные, что и рта не раскрыть, чтобы тут же не навлечь на себя гнев тренера. Я получал истинное удовольствие. Степа метал в меня испепеляющие взгляды. Двое других парнишек — выживали лишь на одном адреналине.

Каждой клеткой ощущал на себе, неприязнь Свиридова, но делал морду кирпичом, в особенности при выполнении парных упражнений. Иногда даже смех прорывался наружу — таким насупленным и раздраженным Степа выглядел. Вредный пацан. В кого только?

Но уж не вреднее меня точно!

А потом наступило время спаррингов. И нет. Не двое на двое, как это можно было бы предположить. А трое на одного. Хорошо хоть не одновременно.

Я на эйфории. Спорт всегда заряжал меня положительной энергией. Двое парнишек слились быстро. Во-первых вымотались. А во-вторых… ну не с кем там мне соперничать. Скорее так, преподал пару уроков по тактике и быстрому бою. Но те и не расстроились вовсе. Кажется, даже испытали облегчение. Счастливые на маты завалились и дышали, разинув рты, будто выброшенные на берег карасики. Дыхалка слабовата. Мальчишки совсем еще, даром что под два метра вымахали.

И вот, как говорится, они сошлись. Как там дальше-то было? Вода и камень? Стихи и проза, лед и пламень? Стоим мы, значит, друг напротив друга. Степа скрипит зубами. Я улыбаюсь, как придурок, сам не знаю, почему. Наверное, потому, что вновь и вновь убеждаюсь в родстве Данилиной и Свиридова.

Вон как мальчишка глаза свои выпучил, ноздри раздувает, искры летят, как от свечи бенгальской — ну вылитая Зоя, когда психует! Не во внешности даже дело. В повороте головы, в мимике едва заметной, в праведном гневе, расплескавшемся на дне синих глаз.

И так хорошо мне… Так радостно видеть в нем ее, что хочется злить и злить мальца до трясучки. Наслаждаться. А еще почему-то хочется потрепать его за загривок и сжать до хруста в ребрах.

Но, пожалуй, такой жест с моей стороны пока не оценят и не поймут. Поэтому, продолжаю скалиться, сжимая в зубах капу, и делаю то, от чего соперник вспыхнет, словно сера на спичке.

В самом начале боя, сразу после приветственных жестов, но до удара гонга, легким движением руки бью Степана по макушке, а затем также легонько в подбородок и в нос, а затем быстро-быстро, пока тот не опомнился, делаю два шага назад.