Чебурашка

Я подержала сухую тёплую руку за запястье, посчитала пульс. Ещё раз проверила температуру, теперь уже приложившись губами ко лбу. И, удовлетворившись результатом, вышла, задёрнув цветастые синтетические шторы.

Катеря все это время мирно похрапывала.

Она спала ещё часа полтора, за которые я успела навести кое-какой порядок, наполнить в сенях пустые вёдра водой, хотя и не было в этом исключительной надобности, ведь вместе с газом к дому подвели и воду. Но Катеря продолжала вот так, по-старинке, наполнять ведра и пользоваться ковшиком, а кто я такая, чтобы влиять на быт старого человека. Также успела приготовить обед и даже налепить два десятка котлет, большую часть которых собиралась отправить в морозилку. Увлечённая прослушиванием аудиоспектакля, вещаемого из допотопного радио, возраст которого едва ли не вдвое превышал мой собственный, я не заметила появление самой хозяйки.

— Рано ты меня, Зойка, хоронить собралась. Котлет налепила гору — поди, к поминкам моим готовишься. Избу вымыла… Уже небось и крышка гроба у входной двери к стене приставлена?!

Повернув голову в сторону голоса, я окинула пристальным взглядом старуху. И честно сказать, больной она мне больше не казалась.

— Здравствуй, баб Кать. Какой гроб?! Ты еще всех нас переживешь. Котлет тебе впрок налепила. Будешь доставать из морозилки и готовить. Ну, как ты тут? Всю деревню на уши поставила. Мария Егоровна звонила, сказала, поп у тебя был. Ты как себя чувствуешь? Чего умирать-то вздумала?

— Знамо, от чего! От тоски, да одиночества! Вам же плевать на старую родственницу, не приедете, пока смерть с косой у моего порога не замаячит! Все в городах своих по норам сидите, а до меня и дела нет!

— Я звонила тебе на прошлой неделе, нормально же все было. Ты ведь знаешь, шесть дней в неделю я работаю, у Степы учеба и тренировки постоянные. Некогда нам мотаться туда-сюда. Да и вообще, раньше ты что-то особо не радовалась нашим визитам.

— Ну давай, давай, припоминай старой больной женщине все свои обидки. Где, кстати, нагулянный твой? Что, даже к смертному одру не явился? Бессовестный паршивец.

Нервы и так были ни к черту, и стерпеть подобное я уже не могла. Взорвалась едва ли не криком.

— Так! Чтоб я не слышала больше ничего подобного о своем сыне! Еще одно дурное слово и ноги моей здесь не будет! Даже если помрешь. Пусть соседи хоронят!

— Побойся бога, Зойка! Ты что такое говоришь?!

— Ты меня услышала. Так что следи-ка ты, баб Катя, за языком, когда о сыне моем говоришь. Я твоих характеристик еще в детстве наслушалась, сыта по горло. За стол садись, обедать будем.

Старуха замолчала, поджав губы, прошаркала к столу и осторожно уселась на деревянный табурет. Я поставила тарелки с красным борщом, щедро сдобренным сметаной и зеленью, свежий хлеб, горяченькие котлетки с картошкой, нарезанные овощи.

Обедали мы молча.

К чаю я привезла ее любимых пирожных. Наисвежайшие песочные корзиночки с фруктовым джемом, украшенные пышными цветами из масляного крема таяли во рту. После такого десерта Катеря неизменно добрела и заводила другую «старую песню о главном», тоже давно известную.

— Все-таки молодец ты, Зойка, что сына родила. Помаленьку-помаленьку, а вырастила мужичка себе под боком. Сын в сто раз лучше, чем дочь, и в двести раз лучше, чем муж! Он и сила, и опора, и в подоле не принесет. А с девкой бы мы намучились, конечно. В ближайшие пару лет, как пить дать, бабкой бы стала. А какая из тебя бабка? Из тебя еще и баба не выросла! Мужика тебе надобно, да кто ж возьмет тебя такую…

— Думаешь, великое дело — мужика найти? И крест на мне не ставь. Не косая, не рябая, руки-ноги на месте. Только как там в поговорке-то? Выйти замуж — не напасть… Ну, вот была ты замужем, баб Кать, — и что? Много счастья муж тебе принес? Молчишь? Ну-ну… Можешь не отвечать, знаю, что немного.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Зато позора на мне не было!

— Ой ли! Да ты сама маму нагуляла, просто что деду от тебя деться было некуда. Да и времена другие были. Вот он и женился. Побоялся тебе отказать.

— И пусть! А что ж ваши-то кобели на вас не женились?!

— А им мамки не разрешили. Зачем кровиночке жизнь портить ранним браком и ребенком? А девка, раз залетела, значит, гулящая. Значит, сама виновата. Вот сама пусть и разбирается. А они своим сыночкам потом сами хороших невест подберут, чтоб с родословной, с образованием, с приданным. Только оно знаешь как выходит, — возвращаются их кровиночки, спустя двадцать лет, одинокие, да несчастные. Прощение просят, замуж зовут и в вечной любви клянутся.

— Это ты о Павле сейчас?

— Да хотя бы о Павле. Не видела ты и не знаешь, как счастливы они были вместе, какими глазами он на нас смотрел. Как плакал! Мужик взрослый в колени мои падал и плакал, что б только простила, что б разрешила дочкой называть, чтоб фамилию его взяла, чтоб в паспорте моем отчество появилось. Как он Степе радовался, как гордился! Все у них могло быть иначе… Мало счастья выпало на их долю. Лежат вот теперь в одной оградке, ни горя, ни радости не ведают…

— Ну, ты это, Зой…Не реви. Разошлась… А что Степкин-то папаша? Не объявлялся?

— Объявится еще.

— Ммм… И что ж? Простишь? Как мать твоя простила?

— У нас другая история, баб Кать. Между нами то, что простить нельзя.

— Расскажешь?

— Ты же знаешь, что нет.

— Ох и вредная ты девка!

— Это я в тебя…

Ко всему в этой жизни привыкаешь. К упрекам, к одиночеству, к ответственности. К Катере я тоже давно привыкла. К ее склонности всех ругать, осуждать, высмеивать, да позорить. Я понимала, что одинокой старухе просто хочется выговориться, а потому молча слушала, выполняя монотонную работу по дому.

Катеря рассказывала мне об односельчанах, о жизни моих бывших одноклассников и соседей, о ревматизме и повышенном давлении, о политике и здравоохранении, о том, что коту Василию подрали ухо, а под полом завелись мыши. О том, что по телевизору начался новый турецкий сериал, а у Матрениных корова двоих телят зараз родила. Кто-то там замерз в сугробе, кто-то отравился самогонкой, а еще, скоро Масленица и мы со Степой обязательно должны приехать на массовые гуляния.

Уезжала я с полным сундуком ненужной информации, зато с легким сердцем, ведь напоследок старуха сказала, что в следующий раз, когда она будет помирать, я должна привезти ей семена на рассаду, да побольше. А со здоровьем у нее все отлично, лекарства в аптеке закупать нет надобности.

Глава 26

Настоящее

Матвей Соколовский

Не помню, ни сколько я просидел на кладбище, ни дорогу обратно. Более менее пришел в себя уже под окнами знакомой пятиэтажки с твердой уверенностью — нам просто необходимо спокойно поговорить. И желательно без присутствия этого желторотого щегла с его наглой ухмылочкой. Кем бы он ни был, и кем бы себя ни возомнил, в наши с Зоей отношения Степа не лепится ни с какой стороны.

Будь он ей хоть трижды брат! Хоть самый, что ни на есть родной.

Хотя, стоит отметить, что после посещения кладбища, расшатанные мои нервы, в целом, слегка поутихли. И все надуманное ранее об отношениях этих двоих видится полнейшим бредом. Вновь вернулись вполне добрые, такие себе «отеческие» чувства к Свиридову, усиленные тем, что пацан явно дорог моей Данилиной. Остается, конечно, вопрос о том, где мать Степана, и почему парень ночует у Зои, а не у себя дома, но в целом — это лишь детали. Главное, что я вынес из сегодняшнего утра — этих двоих сближает что угодно, но не романтическая связь.

Поэтому и желание забрать мальца в свою школу, и дать дорогу будущее, научив всему, что сам умею, и продвинуть по своим каналам, дабы он не столкнулся со всей той грязью, в которой довелось искупаться мне, вернулось даже не с прежней, а с удвоенной силой.