Чебурашка

Мама смотрит на меня своими добрыми глазами и нежно улыбается. Мы всегда с ней были очень близки. Я могла рассказать ей о чем угодно без страха быть непонятой. Мама всегда уважала мои чувства, не умаляла их важности и значимости, серьезно воспринимала любую мелочь, связанную со мной. Даже вообразить было невозможно, чтобы она небрежно отмахнулась от меня, сочтя детскими глупостями мою первую влюбленность.

— Милая моя, — теплые мягкие руки обнимают, гладят по голове, дарят заботу, — Это совсем не удивительно. Матвей очень привлекательный молодой человек. Но, Зоенька, пожалуйста, не теряй головы. Любовь — это прекрасное, замечательное чувство. А первая любовь зачастую вообще всем сносит головы. Но вы уж с Матвеем-то будьте осторожны. Не спешите попробовать все сразу, насладитесь этими трогательными нежными чувствами. И если уж дело дойдет до… близости… вы уж предохраняйтесь…

— Мам, — смутилась я, божечки, как неловко, — Ничего такого нет! Мы… Я… Он поцеловал меня, мам, но больше ничего такого, честное слово! Матвей даже не намекал, мам, ты не подумай… Он правда-правда хороший! — перешла я на шепот и зажмурилась.

Услышав тихий мамин смешок, расслабилась. Похоже, ругать меня не будут. Не то чтобы я боялась, просто со мной впервые происходят подобные вещи и раньше тема любви в разговорах с мамой носила абстрактное понятие. Теперь же, когда эмоции захлестывали, появился и иррациональный страх, что маме может не понравится новый статус наших с Матвеем отношений.

Откуда берутся дети, что происходит между мужчиной и женщиной во время секса, а также методы контрацепции мы обсудили вместе еще до прихода моих первых женских дней. Я не испугалась, потому что была предупреждена заранее. Я краснела и бледнела, пока мама невозмутимо, как истинная учительница, проводила мне урок полового воспитания, а вдобавок еще и подарила энциклопедию для девочек и страшную брошюру о заболеваниях передающихся половым путем с излишне реалистичными фотографиями. Было стыдно и неудобно, но в целом я была благодарна, потому что в селе, где нет интернета, а в библиотеке лишь произведения классической литературы и учебники по школьной программе, черпать подобные знания попросту неоткуда.

Но я зря переживала. Моя мамочка — самая лучшая на свете! Она все поняла правильно.

— Девочка моя, ты такая уже взрослая стала… Влюбилась… Как быстро пролетело время…

Я и вправду чувствовала себя очень взрослой. Это так здорово, что мама не считает меня маленькой и не ругает, словно несмышленую пятиклассницу, впервые спросившую, что такое член.

— Милая моя, — шепчет мама, стискивая в нежных объятиях, — Постарайся не раствориться в собственных чувствах. Я сама помню, каково это. Любить всем сердцем. Дышать любимым. Растворяться в нем. Будь осмотрительнее меня, Зоя. Думай о будущем. Об учебе. Не забрасывай цели и собственные мечты. Мужчины очень непредсказуемы, родная. А в любви нет никаких гарантий.

— Матвей не такой, как папа, мам.

— Конечно, не такой, детка… Конечно, не такой…А ты — не такая, как я. Все люди разные, но ты удивишься, как независимо от этого бывают похожи человеческие судьбы.

— Я понимаю, о чем ты. И знаю, что наши чувства могут быть не навсегда. Правда, знаю, мам… И я не стану забрасывать учебу. И олимпиаду выиграю! Матвей хочет ехать в Москву, чтобы строить спортивную карьеру. А я поступлю в МГУ. Мы сможем быть вместе. Это ведь хороший план?

— Это замечательный план, милая. Ты только не теряй головы. И знай, я больше всего в этом мире люблю тебя. Ты — самое лучшее, что со мной случалось. Ты — самое дорогое, что у меня есть. И что бы ни случилось, я тебя никогда не предам и не брошу. Ты можешь прийти ко мне с любой радостью и с любой бедой, Зоенька. Запомни это.

— Я знаю, мам. Ты — лучшая! Я тоже тебя люблю!

Глава 17

Прошлое

Зоя Данилина

После дня рождения Матвея до конца недели нам никак не получалось поговорить наедине. В школе мы практически не общались. Перемены Матвей проводил в основном с друзьями в общих коридорах, я же решала математические тесты или задачи, отгораживаясь от реальности интегралами и производными. Остальные одноклассники меня либо подчеркнуто игнорировали, либо отпускали тупые шуточки, на которые я за годы долгой практики научилась достойно огрызаться.

После уроков каждый из нас разбегался в разные стороны.

С одной стороны, я понимала, что совершенно Матвею не пара, но с другой… В школе можно ведь и просто общаться, пусть не как друзья, но хотя бы как приятели. В самом деле, я же не заразная, от меня не воняет, и родители мои в тюрьме не сидят. Я никого не предала, не обидела, не подставила. Ничего не украла. В порочащие мою честь ситуации не попадала. Почему же тогда со мной нельзя даже просто разговаривать вслух?!

Худшие дни в моей жизни. Я скучала. Прикасалась плечом к его плечу и готова была разрыдаться в любую секунду. Мне хотелось Матвея то ударить, то зацеловать. То потребовать разъяснений, то молча прижаться к груди.

Но все, чего я удостаивалась, лишь сухое «привет» по утрам перед началом урока и «пока» в конце дня.

И как дальше жить-то?

Где бы еще найти смелости, чтобы поговорить обо всем прямо?

Наверное, если бы у меня были нормальные уши, все было бы иначе. Вся моя жизнь. Никто не звал бы меня Чебурашкой. Возможно, у меня даже появились бы здесь друзья. Маша Иванова вон тоже из небогатой семьи, но с ней общаются. С ней дружат.

Это только для своих мам мы красивы целиком. Для остальных людей принципиально важно, чтобы каждая часть тела укладывалась в рамки определенных стандартов, а все, что не вписывается в норму — уродство.

И в их глазах я — урод.

И мне бы обидеться на Матвея, но в сущности обижаться получалось только на природу. За что мне достались эти локаторы? Зря мама всю жизнь убеждала меня в обратном. Для всего мира я в первую очередь лишь Чебурашка.

Матвей тоже, скорее всего, так думал. В том смысле, что уши мои уродливые. А потом просто привык и перестал обращать внимание. Позволил себе увидеть и остальное. Я ведь нравлюсь ему, точно знаю. Невозможно целовать человека, который тебе не нравится. Губы к губам. Язык к языку.

А целует Соколовский меня часто, много, жадно. Правда, не последние несколько дней. И только с закрытыми глазами. Я проверяла.

Мама говорит, у отца уши были нормальные. У его родителей тоже. По материнской линии лопоухих не было.

Бабка Катя, мать моей матери, в те редкие разы, когда присматривала за мной, любила часто повторять: «От того ты уродливой родилась, Зойка, что на тебе печать грехов твоей матери. Толку, что она красивая!? Шельма и есть! В кого только пошла?! В свекровь мою, как пить дать! Та тоже вся из себя королева ходила. Володьку своего ненаглядного отпустить не могла от юбки. Вот он и помер, дед твой. И она вслед за ним. Оставил меня одну растить Людку, поганец. Вся деревня на девку заглядывалась, мужики от мала до велика ромашки-лютики таскали, вот она и скурвилась. Нос задрала, ноги раздвинула. Тебя и породила без роду, без племени. Принесла в подоле, как дворняга подзаборная. Она сама не знает, кто папаша твой, вот и не рассказывает. Ты — дитя порока, Зойка! До конца жизни ходить тебе теперь в девках. Полюбить тебя такую никто не полюбит, зато отмолишь маткины грехи. Сама только не стань шалавой. Тебе есть в кого! Так что помни это. В зеркало смотри, на ухи свои свиные, и помни!»

Не права была бабка Катя. Во всем не права. Мама моя — не шалава! И отец мой ей известен. И меня полюбить можно. Ведь не в одной только внешности счастье. Не за красоту любят. Просто злая она, бабка Катя. Катеря, как называют ее в деревне.

В семье своей Катеря самая младшая из детей. Росла, считай, сама по себе. Жизнь тогда трудная была. Замуж она рано вышла. За Володьку Данилина. Мама рассказывала, что любви у них особой-то и не было. Володька за другой увивался, а Катеря влезла. Да и забеременела по-быстрому. Вот Володька, как честный малый и женился. Да только вскоре после рождения мамы заболел и умер. Поговаривали, что Катеря Володьку приворожила, но о чем только в деревне не судачат.