Пламя и тьма (ЛП)

— Я была на заднем дворе, милый. Твой отец уже разговаривал со мной о необходимости выходить на связь. Это всё?

— Да-да. Ничего нового. Я просто... нервничаю, наверное.

Она потянулась и обхватила рукой его подбородок.

— Это не похоже на тебя, Коннор. Есть что-нибудь, о чём стоит поговорить?

Он вздохнул и опустился на стул за столом для завтрака.

— Я не знаю.

Стянув резиновые сапоги, его мать произнесла,

— Вчера я зажарила грудку индейки и нарезала её для бутербродов, а этим утром испекла пару буханок белого хлеба. Ты обедал? — она сняла перчатки, шляпу и положила их на сапоги. — И ты можешь мне рассказать какая, черт возьми, вожжа тебе под хвост попала?

Он рассмеялся. Его мама — интересная дамочка. Трик любил поговаривать, что она как дочь Геи и Ареса: идеальная мать с сердцем воина.

— Я люблю тебя, мама-медведица.

Она подошла и поцеловала его в голову.

— Ты ― мой малыш. А теперь поговорим. — И она направилась к столешнице и, не поворачиваясь, обманчиво обыденным тоном спросила, — Это что-то связанное с той девушкой, о которой мне рассказывал твой папа? — она открыла холодильник и достала пиво, как будто только что не кинула гранату ему на колени.

— Что?

Она с хлопком открыла и принесла ему бутылку.

— Папа лишь рассказал мне, что вы некоторое время назад помогли девушке, и ты вроде как защищал её.

— Я защитник. Это то, что я делаю. Вообще-то. — Он взял бутылку, а она приподняла бровь, а затем вернулась к столешнице и начала делать бутерброды. В голове он прокрутил все те немногие варианты о мнении, которое могло сложиться у его отца о нём и Кордеро.

Цитадель. Он набросился на Джей Эра за то, что тот назвал её латиноамериканской киской. «Чёрт возьми, пап».

— Я просто думаю: было бы неплохо, если бы ты с кем-то стал достаточно близок, чтобы привезти её на воскресный ужин. Заполнить стол, ну, ты понимаешь. Ты уже много лет не приводил с собой девушку.

— Господи, мама. Не вей гнездо. Я никого не приведу домой. Ты хочешь семью и внуков у тебя для этого есть Деми и Фейт.

Размазывая майонез на ломтик хлеба, она остановилась и повернулась к нему.

— Милый, дело не в том, чего хочу я. Дело в том, чего хочешь ты. А я знаю, что ты хочешь этого в своей жизни… женщину, детей. Так почему б тебе не поискать?

— Я так и делал. Пытался пару раз. Не вышло.

— Так ты просто сдаешься? Коннор Джером Эллиот — ты не настолько слаб. — Она с силой ударила ножом по хлебу, а затем проткнула им банку с майонезом.

— Это не слабость ― отдавать себе отчет в том, что моя жизнь и женщины не связаны друг с другом.

— Ты что же не понимаешь, что разговариваешь с женщиной, живущей этой жизнью? Сорок два с небольшим года. Я стою здесь ― здоровая и полная сил.

— Так было не всегда.

Её голова дёрнулась, а лицо побледнело.

— Мы не говорим о тех днях. И я прошла через это. Верно?

Причина, по которой Коннор был единственным ребенком в семье, заключалась в том, что его отец всегда жил такой жестокой жизнью в жестоком мире, как они сейчас делали это оба. Когда Коннору было четыре года (он даже ещё не был членом МК), его мать взял в заложники враг их старого клуба и член оказывающего поддержку МК. Её избивали и насиловали в течение трех дней, прежде чем ее смогли найти. Ей было ужасно больно. И она больше не могла иметь детей.

Конечно, Коннор ничего не знал об этом в то время, он был слишком юн. И он узнал об этой истории гораздо позже, когда стал молодым мужчиной.

Большую часть того, что Коннор помнил о годе, последовавшим за травмой его матери, — это рассеянность и молчание. Его воспоминания о том времени были похожи на старые немые фильмы — монохромные и без звука. А все воспоминания о его матери в то время были как неподвижные фотографии. Она сидела и просто смотрела перед собой. Тогда по большей части воспитывали его мать Фейт Марго и по совместительству лучшая подруга его матери и ещё одна старуха другого члена клуба.

Марго была беременна, а затем родила свою дочь ― старшую сестру Фейт Серенети. Единственные счастливые времена, которые он помнил о том году, были связаны с этой маленькой девочкой. Марго позволила ему держать её, играть с ней, сидеть у её колыбели и покачивать. Она так хорошо пахла, когда не пахла дерьмом и отрыжкой. И её первая улыбка была для него.

Серенети и Коннор, в конце концов, так и не стали близки. Сера была добропорядочным человеком и не хотела вести такую жизнь с того времени, как осознала, чем занимаются их отцы, и она старалась держаться подальше. Коннор же хотел следовать за отцом с тех пор, как понял, чем занимаются их отцы.

Когда он узнал о боли, причинённой его матери, это знание ещё больше приблизило его к такой жизни, а не выбило из неё. Он хотел стать сильным, сражаться и защищать. А не бежать.

Фейт была на семь лет моложе него и оказалась той самой сестрой, которая стала его.

— Коннор. — Его мама поставила перед ним тарелку с двумя бутербродами и помидорами и села рядом с ним с собственной тарелкой: одним бутербродом и помидором. — Я пережила это. У меня была любовь, и я пережила это. У всех есть то, с чем приходится разбираться. И неважно, какая у тебя работа. Копатели, секретари, врачи, преступники — у нас у всех есть своё дерьмо. Ты ищешь того, кто проведёт тебя через него и кого ты сам хочешь через него провести.

Он всё ещё плутал в старых воспоминаниях и не ответил ей. Он на секунду поднял бутерброд, но весь его аппетит пропал.

Его мать положила на него руку.

— Ты молод, милый. Не сдавайся так быстро. Если хочешь чего-то, то иди и найди. — Резко похлопав его по руке, она отклонилась назад. — А теперь ешь. Мне нужно, чтобы ты вышел во двор и перенёс то большое дерево в горшке на другую сторону двора. Я приготовила тебе еду, и теперь ты мне должен.

Он рассмеялся и взял бутерброд.

— Ты потрясающая, Беделия.

— Да, я такая. И хорошо, что ты это знаешь.

Глава 12

Пилар припарковала свой «Element» на улице перед домом бабушки. Рената Салазар жила на «неправильной» стороне Мэдрон, в единственном районе в пределах городской черты, который выглядел так, как будто людям не было до него никакого дела. Тем не менее, это было около пяти шагов вверх по лестнице благосостояния, и через весь город от района, откуда она перевезла их всех и где правили «Убийцы-Ацтеки».

Пилар припарковалась на улице, потому что подъездная дорожка была занята грузовиком Хьюго и старой «Corolla» их бабушки. Гараж никогда не был тем местом, где они держали свои машины. У их бабушки там располагалась целая жизнь: коробки, мебель и кто знал, что ещё. Все вещи их матери находились там. До последней безделушки. Даже туалетные принадлежности из ванной.

Когда убили мать Пилар и Хьюго, они жили в захудалой двухкомнатной квартире. Но она была наполнена дорогим дерьмом — особенно электроникой. Пилар была уже достаточно взрослая, чтобы начинать понимать, откуда все это… и больше не удивляться тому, что они живут в месте, где все стены в дырах, в шкафах тараканы, а гостиная представляла собой уйму кожаной мебели и гладких черных коробок.

Она уяснила это к одиннадцати годам.

Она поняла, что происходит, когда её отчим — Маленький Джей — сидел в той самой гостиной со своими приятелями, переговариваясь тихим шепотом, в то время как их мать — Оливия — оставалась с ними в их общей спальне и читала им истории.

Или она думала, что поняла. Маленький Джей был такой же, как и её отец. Человек, у которого под рубашкой всегда был пистолет. Мужчина, которого боялись люди. Тогда, в детстве, она гордилась этим. Она думала, что страх и уважение — это одно и то же. Она думала, что они так живут, потому что Маленький Джей и его банда являлись соседями в их доме, даже когда они могли бы позволить себе большее. Они оставались со своими людьми, а не бросали их. Она думала, что это делает их Великими Людьми вместо Плохих Парней.