Холодная кровь

Тревожно внутри сделалось, едва Агна коснулась мыслями Воймирко, сердцем потянувшись к нему. Не приведите Боги, если он попадётся на пути у этих стервятников – уж в том, что опасны они, Агна убедилась окончательно. И когда ненастье внутри утихло, вспомнила Агна, о чём рассказали ей братья. И как же так вышло, что Коган врагами им стал? Хуже и представить сложно – заслужить немилость у волхвов. Пусть сами разбираются, она ничем им помочь не сможет, как и Воймирко. Но не давало Агне покоя одно – выходит, жрец знал князя из Роудука? Никогда он не заговаривал о том. Хотя с чего должен? Ведь её его прошлое не должно касаться. Всё правильно.

Агна не знала, сколько так простояла у окна, но лицо и нос замёрзли, а небо постепенно выцветать и темнеть начало – уходит око по небоскату. Агна обернулась – в заточении её совсем сумрачно, и радовало одно – печи всё же душок жаркий наполнил хоромину. И такая тишина стояла, что казалось, кроме неё в тереме и не было больше никого. Может, о ней и вовсе забыли.

Но ждать пришлось недолго – вскоре послышалась возня за дверью, задвижка снаружи брякнула и створка открылась. Агна уж испариной успела покрыться, схватившись за рукоятку ножа, но волноваться не стоило – внутрь вошла молодая чернавка, а за ней – Грошко с ворохом меховых покрывал. Вместе вошли они в клеть: чернавка к столу – водрузив всё, что было у неё в руках на него, бросила на Агну взгляд, будто обиженный и скрылась. Грошко топтаться не стал – оставив тёплые вещи, наружу выскользнул. А скоро вернулись обратно с бадейкой воды и ковшами. И что же выходит? Надолго её тут запер княжич?

Агна прошла к бадье, зачерпнула – пить хотелось страшно. Прохладная свежая вода принесла облегчение. И на дверь покосилась – бежать бы прочь, да её поймают тут же, едва она порог переступит – только ещё больше раззадорит. Чернавка молча следила за ней, ничего не спрашивала, не тревожила, постель на ночь застилала мягко, принялась снедь на столе раскладывать. Съестной дух тут же разнёсся пирогами печёными, брусникой сладкой, и в животе скрутило от пустоты – весь день ни кусочка в рот не положила.

Серые с тёмной каймой глаза чернавки изучали всё её, видно, она была самая жалостливая из тех, что жили здесь.

– Спасибо, – поблагодарила Агна за помощь, вернула ей ковш, когда она лучины маслянистые подожгла. – Как зовут тебя?

– Мелицей кличат, – свободно отозвалась та, наливая в плошку молока вечернего парного. – Знаю, что привезли тебя княжичи наши с земель дальних. Правда, что жрица ты? – вдруг спросила, оставив крынку и к столу призывая.

– Ещё не жрица, но в волховстве ведаю, – ответила Агна, нехорошо, что про это будут знать все кто не попадя, но сблизиться сейчас с кем-то нужно было и даже необходимо.

Глаза чернавки загорелись разом, и лицо её всё оживилось.

– И судьбы видишь? – осторожно спросила, да любопытства не смогла сдержать, рушник, лежащий на плече, комкая.

– Если матушка-пряха позволит, можно и посмотреть, – села Агна на скамью, и не успела чернавка засыпать её вопросами, Агна опередила её: – Для этого особый день нужен, – предупредила она, давая той понять, что согласна подсобить, но не ныне – сегодня уж насмотрелась вдоволь…

– Поняла, всё поняла, – залепетала Мелица, оживившись сильнее.

– А где же сами княжичи? – спросила Агна, отпивая молоко, сладкое, как яблоки палые.

– Здесь они, в стенах.

– Кто же указ дал еды мне принести?

– Княжич Ворутович.

Ясно. И как бы с души плохо не сотворилось, а есть всё же хотелось, и силы ей ещё нужны будут, а отказываться от угощений прока не будет всё одно, только себе вред.

– Давно ты тут в хозяйстве помогаешь? – продолжила любопытствовать Агна, откусывая тесто горячее и обжигаясь.

– Третья зима подходит.

Агна перестала жевать, нахмурилась – не так и много, но всё равно, наверное, знает что-то о Когане, наслышана, поди. Только вот спросить как, чтобы не спугнуть. Агна всё искала слова, шаря глазами по простому лицу чернавки, как за дверью вдруг грохот раздался – кто-то по лестнице подниматься стал. Мелица к двери повернулась.

А в следующий миг зашёл и младший княжич, низко голову приклонив под притолокой, одним едким взглядом смахнул чернавку к двери, что, позабыв обо всём, испарилась, как и не было её.

– Ты сиди, кушай, наверное, за весь день проголодалась, – осадил он Агну, едва только так поднялась с лавки, держа его взглядом на месте, да тот у себя дома был, а потому свободно прошёл вглубь.

И что же за день сегодня такой! Агна незаметно рукой в складки платья скользнула, нащупывая рукоять холодную, ладонь так и прилипла к ней, и пальцы задеревенели в ожидании.

– Тебе что нужно?

– Ничего, пришёл узнать да посмотреть, как ты тут. – Верно, издевался открыто, внутри вновь принялось клокотать всё. – А ведь я тебя предупреждал, что не стоит идти тебе против Анара́да.

– Ты, если по делу, княжич, то говори, что тебе, а если нет – уходи.

Взор Вротислава застыл на миг, он усмехнулся краешком губ, встряхнув волосами русыми.

– И по делу, и нет. Понравилась ты мне.

Агна сглотнула, не зная, что и ответить. Вротислав спокойным выглядел, и язвить в ответ не собирался, как утром было, словно снял с себя чужую личину, превратившись в юношу простого с мягкими чертами и глазами дымно-голубыми.

– Я не стану выдавать служителя Велесу. Если он не желает вас знать, значит, на то были веские причины – забыть о Роудуке.

Вротислав вздохнул как-то устало.

– Значит, всё же признаёшь, что жрец сбежал.

– Нет, не признаю, – твёрдо ответила.

– Не простая ты девица, Агна, – сощурил он глаза в точности, как Анара́д делал, когда заподозривал что-то, и то был недобрый знак. – Разговариваешь, будто на равных… Откуда ты пришла такая? Ведь не из Ледниц родом.

Агна опешила, растерявшись, ладонь, сжимающая рукоять вспотела, потрескивали лучины, что заливали хоромину светом – на улице уже потемнело. Признаться кто она? Но что-то не правильное в том было: он пришёл один разговаривать, в простой рубахе, разве что вышивкой густо украшен ворот и рукава, подвязанный поясом, штаны суконные тёплые в сапогах низкой щиколоткой из мягкой кожи. Если и нужно было говорить, кто она, то им обоим.

– Поздно уже. Я устала, – начала поднимать Агна, как княжич сделал в её сторону шаг, потом ещё, и, не успела она глазом моргнуть, возле неё оказался. Агна мгновенно выпростала руку вперёд, холодно сверкнуло острее отцова подарка, упираясь прямо под подбородок княжичу.

– Речи ведёшь ты толковые… – проговорила она, держа княжича на расстоянии.

Вротислав вниз глянул на гладкий клинок, не шевелясь.

– …Только с поступками они разнятся, сильно.

Вротислав вернул на неё взгляд, губы его в ухмылке поползли.

– А чем тебе поступки мои не нравятся? Приласкать хочу всего лишь, согреть – разве есть в том что-то плохое? Сколько твоему Воймирко? Уж, верно, седина в броду, а ты – девка молодая, и страсти хоть ковшом черпай.

– Что ты говоришь?

– Не прикидывайся, что не брал он тебя.

Во рту даже горько стало, и затошнило разом от слов его мерзких. Княжич пошевелился было, и Агна лезвие плотнее упёрла.

– Уходи.

Вротислав фыркнул, отступил, оставляя попытки приблизиться.

– Доброй ночи тебе, – ответил он и, развернувшись, к двери пошёл, не забыв створку затворить и засов замкнуть.

Агна так и осталась стоять, сжимая нож в дрожащих пальцах, а в глазах всполохи густо алые, и щёки запекло – обжечься как от углей можно.

Глава 5

Утро было ещё прохладнее, чем вчера, ворочались хмуро на небе всё те же серые облака, дрожали от ветра почти голые ветви деревьев. Детинец внизу погружался в дымное марево – время костров. Анара́д скользнул рукой к шее, сомкнул пальцы на витой гривне – прохладное железо обожгло. Наверное, он вчера сильно напугал лесную жрицу, но по-другому не мог поступить. Вчера такой гнев в нём клубился, что почти не отдавал отчёта в том, что делал. И этот поцелуй… Тогда его что-то толкнуло изнутри – Анара́д сам не понял, в какой миг утонул в этих синих глубинах, столько борьбы в них, неспокойствия, и этот её запах тягучий и дурманный, как липа цветущая, и подрагивающие от возбуждения губы сочные, будто вишни спелые, мягкие и такие сладкие, невыносимо упоительные, и сбившееся дыхание… Нет, он этого всего не ожидал. Растерянность оглушила его, а потом и парализовало от того, как сильно и остро в нём всплеснуло желание.