Страница 38 из 59
Это было неправильно. Во многом. И я дал ей дышать, успокоиться, гладя большим пальцем ее щеку.
— Не сейчас, малышка. Не сейчас, Жрица. Не сейчас.
— Не зови меня так. Я не могу быть твоей Жрицей. Не тут. Не с тобой.
Я кивнул.
— Как ты говорила, что я не твой король.
— И я не твоя Жрица? — спросила она, голос был сломленным.
— Ты — Лирика. И, целуя меня, делая то, что мы могли тут делать, ты ничего не решишь. Так это не исправить. Когда и если мы сделаем такое, то потому что оба будем готовы, и время будет подходящим.
— Подходящего времени не будет. И времени не хватит, — слезы наполнили ее глаза, и я был рад, что оттолкнул ее. Я уже был гадом. Я не хотел использовать шанс.
Хотя, нуждаясь в этом, я склонился и задел ее губы своими. И… ничего не ощутил. Сердце не колотилось, не билось в такт с ее. Ничего не было. Но мне не нравилось, что она плакала.
— Их нет, — прошептала она.
— Мне очень жаль, — и это было правдой. Я мог сожалеть, хоть и не чувствовал что — то еще. Пустота во мне разносилась эхом по телу, и я ненавидел себя за это. Ненависть была чувством? Или это была просто правда?
— Я убью его.
— Я могу сделать это за тебя. Тебе не нужно убивать, Лирика. Тебе не нужно такое на душе.
— Уже есть. Я могу это сделать. Тебе не нужно делать все за меня.
— И тебе не нужно делать все самой.
Она закрыла глаза и слезла с моих колен. Она прошла в другую часть комнаты и повернулась к стене, скрестив руки на груди.
Я вздохнул и встал, запустил руки в волосы. Любой, кто вошел, задался бы вопросом, что мы только что сделали. Это было не их дело. Я был королем, а она — Жрицей Духа. И они могли гнить, мне было все равно.
— Лирика, — она повернулась и задрала мою тунику. Я был так потрясен, что не отреагировал быстро. А ее тренировки шли на пользу, раз она двигалась так быстро. Она не задрала тунику выше груди. Она провела пальцами по неровному шраму на моем животе, ее глаза расширились.
— Это от меня, — прошептала она мягко. — Когда я умерла.
Я сглотнул.
— Да, я истекал кровью, потому что ты умирала. Я тогда не знал. И я не знаю, почему знаю теперь. Я не должен чувствовать ничего в том воспоминании или понимать связь. Не с проклятием.
— Я не знаю, могу ли дальше бороться с этим, — прошептала она.
— С чем? — с тревогой спросил я. Я всегда тревожился.
— Мне нужно со многим бороться. С тем, кем мне нужно быть, силами во мне, ожиданиями тех, кто много от меня хочет, и страхом, что я не могу это сделать. Я уже во многом оплошала, и я не хочу больше бороться. Может… и не буду. И, может, проклятие всегда будет там, и ты не будешь моим, а я не буду твоей. У нас не будет той связи. Я не хочу делать вид, что мне не больно. И я не хочу делать вид, что не хочу коснуться тебя. Потому что я всегда буду думать об этом. Даже хотя я знаю, что не должна. Если я просто сдамся, если дам себе коснуться тебя, если ты мне позволишь, я смогу сосредоточиться на всем остальном.
Я застыл, потрясенный, горло сдавило.
— Это полужизнь, Лирика.
— Нет, человеческая. У людей нет родственных душ, они не дают обещания дальше доверия, а их легко сломать. Ты не обязан любить меня. Мне нужно, чтобы ты был тут. Ты так можешь?
Я не покачал головой, не кивнул. Я только сглотнул.
— Этого хватит?
Она не ответила, и я больше ничего не говорил.
Я смотрел, как она гладила пальцами мой шрам. Я стоял и позволял ей.
Потому что легких ответов не было. Их никогда не было.
Если я мог дать ей это, хотя бы сделать вид, что мог любить ее, ладно, таким будет наш счастливый конец. Может, она сможет сосредоточиться на остальном.
Может, это была моя роль. Быть рядом, чтобы она могла спасти мир, даже когда я был мертв внутри.
Я стоял и смотрел. Я не желал. Не любил.
Я ничего не чувствовал. Как всегда.
Глава двадцать третья
Лирика
Голоса звенели какофонией звука в голове, и я потирала виски, желая кофе или что — то еще с кофеином. Я не увлекалась кофе в мире людей, а теперь скучала по нему. О, в мире мейсонов был кофе. Но не такой. И все же я его хотела. Может, можно было попросить у Ридли эликсир или что — нибудь, что поможет проснуться. Хоть я отключилась и спала в кровати Истона прошлой ночью, это был не настоящий отдых. Нет, мое тело боролось с тем, что с ним стало, пыталось найти равновесие.
— Нужно встретиться с королем и узнать его планы.
Я посмотрела на Родеса, он пытался говорить спокойно. Я знала, что гнев был под поверхностью.
— И что за помощь это будет? — спросил Тиган. — Твой мерзкий дядя никогда не помогал нам. Не слушал нас. Нет, он просто убивает наш народ и пытается забрать наши земли.
— Мы воевали веками, — отметил Люкен. — Виноват не только Люмьер.
— О, я знаю, что и Обскурит виноват, — сказала Вин. — Но мы не пытаем и убиваем, как делал Люмьер.
Я встала и подняла руки. Все притихли.
— Хватит. Почти все в этой комнате говорили не раз, что это уже не Люмьер против Обскурита. Но аргументы звучат так, словно так дело и обстоит.
— Сложно забыть столько истории, милая, — сказал Истон, и я нахмурилась.
Мне не нравились его прозвища. Но это было лучше, чем Жрица или девочка. Наверное.
— Это Серый против всех нас. И нам нужно узнать, на чьей стороне король.
Родес стиснул зубы.
— Мы не знаем, что мой дядя работает с ним.
— Нет. Мы не знаем, работает ли. Может, все сложится так, что мы сможем поговорить с ним и договориться. Если мы будем вместе, может, для Серого это будет слишком много.
Но, говоря это, я знала, что не верила в это. У меня было пять стихий в моем организме, и они были там не зря.
Я потеряла семью ради этой силы, чтобы открыть Дух. Мне нужно было использовать его. Или хотя бы смесь пяти стихий. Разговор с королем не спасет нас. Я это знала. Этого не было в пророчестве.
Нужно было использовать все варианты.
Я сказала им это, и они бросили на меня взгляды, которые я не хотела видеть. Я ненавидела жалость. В этой комнате не было никого, кто не потерял кого — то.
То, что Люкен держал свою половинку на руках, и она урчала в его объятиях, доказывало это.
То, что мы не знали, кто стал лордом Воды, потому что тот, кто правил, был мертв. Его дети были тут, но мы не знали, кто будет править, или позволит ли им король Люмьера попробовать.
Истон был королем из — за смерти, мы потеряли Арвина, потеряли так много. Эмори была в углу, ее ладони были скованы, она смотрела на нас растерянно, но пыталась быть частью группы, хоть ничего и не говорила.
Все мы что — то и кого — то теряли. Даже части себя.
Значит, нам нужно было составить план. Нужно было встретиться с королем.
— Значит, мы встретимся с королем.
— Уверен, он уже ищет нас, — сказал сухо Родес.
— Да, — сказала Розамонд, и мы посмотрели на нее.
Она подняла руки.
— Это не видение. Только наш дядя. Его брат мертв, а племянники пропали. Хоть он должен знать, где мы. Он будет нас искать. Иначе никак. Мы убедимся, что он знает, что нас не забрали против нашей воли, — она закатила глаза, выглядя так, словно мы не говорили о войне и похищении. Я знала, что она была в стрессе, как все мы. Под ее глазами пролегли тени, я такого еще у нее не видела. Обычно она была сияющим примером красоты и грации. Я знала, что видения давили на нее.
Из всех Эмори прошла вперед и принесла Розамонд стакан воды.
От этого я застыла, потрясенная до глубины.
Эмори поймала мой взгляд, пожала плечами и прошла к своему стулу возле графинов воды и еды.
Мы еще их не трогали. Розамонд посмотрела на Эмори со слабой улыбкой, а потом покачала головой и сделала глубокие глотки воды.
— Так нам нужно послать кого — то узнать, что ему нужно? — спросила я, разбивая напряжение в комнате. У нас были дела важнее переживаний о личных чувствах, даже если мы часто подавляли их. — Я не знаю, как это работает.