Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 80 из 83

На этой же неделе удаётся записаться к доктору. Эти записи стали спортивными соревнованиями. Если спринт по объявлению на запись не получается, то не видать тебе медика. Наркоманы бегают быстрее чемпионов Мира. Мы стояли возле дверей, ожидая входа в большой тюремный спортзал, когда объявили, что можно записаться. Мне нужно было лишь повернуться и сделать шаг к окошку. И даже с этим ничтожным промедлением я был седьмым в списке. Зэки говорили, что в последнее время принимает новый доктор. Захожу на приём. Не повезло! Меня заслушивает всё та же знахарша, что забыла о наличии рентгена в тюрьме. Запаковываю моё недовольство поглубже и мне удаётся решить все проблемы, накопившиеся за более чем полгода моего неприхода в её кабинет. Почти все, если не считать самого главного: проблемы с пересолёной едой и невозможностью померять давление. Сейчас тоже не меряет. Доктор приходит на раздачу таблеток нуждающимся, а не артериальное давление регистрировать. Правда, обещает, что в следующий приход медсестра вызовет меня сама. Когда это будет, не известно.

Делать нечего, нужно искать другие средства улучшения здоровья. Вдобавок к регулярным занятиям с железом, начинаю бегать. Говорят, что так можно убежать от инфаркта. Бегаю по тюремному двору размером 25 на 50 метров. Можно ещё и записаться на выходы, чтобы делать круги по тюремному футбольному полю. Записаться-то можно, но не факт, что разрешат. Я же не исправляющийся наркоман и не сердечно больной, чтобы иметь предписание врача на эти прогулки.

По случаю встречаю ответственного работника, от которого зависит это разрешение. Спрашиваю о моих шансах на беготню. Ответ меня не радует.

— Знаете, это очень трудно. Потому что сначала удовлетворяются заявки спортивного модуля.

Спортивный модуль — это всё те же наркоманы. Я уже рассказывал, что в тюрьме Кастейон-2 существует изобретение: наркоман-спортсмен. Стараюсь не показать и не высказать по этому поводу и демонстрирую максимальную вежливость и дипломатичность.

— Это не каприз. Мне уже шестьдесят четыре года, имею склонность к гипертонии и кроме того, нахожусь в этой тюрьме уже три с половиной года, и никогда ничего не просил. Но сейчас мне бы хотелось убежать от деревянного бушлата.

Спортивный «мэтр» задумчиво смотрит на меня, спрашивает, как меня зовут и не очень уверенно обещает сделать всё возможное. Не собираясь сидеть сложа руки в ожидании чудес, продолжаю оздоравливаться сам.

«если хочешь быть умным, бегай;

если хочешь быть красивым, бегай;

если хочешь быть здоровым, бегай», 

— говорили древние греки. Уже после первых дней с забегами, мой пульс понижается в покое и быстро восстанавливается, когда заканчиваю упражнения. Организм помнит! А давление померять всё не получается. Ну нет летом восемнадцатого года, двадцать первого века в испанской тюрьме «Кастейон-2» такого простого медицинского сервиса. В бегательный список я не попал.

СКАЗКА

Жил-был король. Он не всегда был королём. Сначала он был принцем. Принца все любили. Все, кроме старшей сестры, которая перестала быть принцессой из-за рождения принца. Принц рос, учился, стал генералом и готовился стать королём. Но это у него не получалось. Не получалось и жениться. «Жениться по любви не может ни один король».

Времена менялись и в соседних монархиях стали появляться простолюдинки. Принц воспрянул духом и перестал искать среди благородных семей и фамилий. Женился-таки по любви и даже трон получил. Потому, что его папа докоролевствовался до того, что этот стульчик стал бельмом в глазу среди его подданных. Вместе с троном бывший принц унаследовал коррупцию всех государственных институтов и усиление сепаратистских движений в провинциях. Оживились и фашисты.

Непривычный к таким заворотам истории, молодой король неудачно высказался о событиях и смог, неоднократно, наблюдать по телевизору, как на улицах его страны жгут его же портреты. Не сильно расстроившись, король устроил большое шоу с вручением своей двенадцатилетней дочери первого ордена. За будущие заслуги перед родиной.

Так и шла жизнь на территории королевства: портреты жгли, гимн освистывали, порядка не наводили, кое-где постреливали, везде воровали, на улицу выбрасывали семьи с детьми, в тюрьмы стали сажать артистов и певцов и приветствия со вскинутой правой рукой регулярно показывали по телевизору. Король, унаследовавший долгожительство от родителей, не покидал дворцового стула столько же лет, как и его папа.

Старшая дочь — принцесса — выросла, вышла замуж, родила двоих детей, развелась с мужем из-за его пристрастия к наркотикам и всё ждала обещанной с детства короны. Когда, наконец, головной убор освободился, политическая обстановка в стране изменилась настолько, что некому стало защищать идею монархии. Тем более в предвидении того, что разведённая женщина будет править королевством.

Снова жгут портреты, снова сепаратисты и референдумы о независимости. Снова полицейские операции по усмирению. С подачи левацких организаций по всей стране проводят референдум по сохранению монархии. Среди простого народа это не находит поддержки и страна превращается в парламентскую республику, записав отошедшего от дел монарха последним королём в истории страны. Впереди были другие потрясения.

ТЮРЕМНЫЙ ТУРИЗМ

В испанских тюремных дебрях мне встретился Калев Когерман — бродяга, проведший не один десяток лет в местах различной отдалённости. Получивший образование там, где этого не следовало бы делать. Оставшийся всё тем же недалёким семнадцатилетним подростком, каким «зачалился» впервые в застенки.

Простой и участливый, юморной и наблюдательный, он радовал меня нечастыми письмами после того, как наши пути разошлись на просторах Пиренейского полуострова. Одно из его литературных творений я и предоставляю читателю. Такое не придумаешь! Так он ехал из тюрьмы в тюрьму.

Ну, здравствуй, Дядя Вова!

Ты меня прости, засранца, что не писал раньше, но не было возможности. Так как две недели пробыл в Вальдеморо (пересыльная тюрьма под Мадридом). Я попал так плохо туда, как раз на праздник semana santa (святая неделя). Ну что сказать? Мне кажется, что кормёжка там лучше. Меньше дают, но вкуснее. В пище есть хоть немного соли.

Утро начинается в 7.30. проверка и в 8.30. завтрак. На завтрак дают когда как, то булка с колбасой и стакан — ихний — высокий — кофе, то просто две пачки печенья и кофе. Система та же самая, что и в «эстремерде» (Калев переиначивает название Estremera — тюрьма, откуда его увезли): в 9.30. выгоняют на улицу и в 13.30. обратно на обед. Во дворе — жопа, поскольку нет ни одной скамейки, куда можно было бы присесть. Вплотную к зданию есть выступ и это всё. Я выносил постоянно с собой одеяло, чтобы подложить. Иначе — холодный бетон на всю жопу и геморрой выскочит до самых пяток.

Так, поехали дальше. Внутри здания есть туалет, два сральника и два писсуара. За ними есть, я так думаю, для особого контингента — два душа. Я не видел, чтобы там кто-то мылся. Наверное, попались одни блатные. Есть и другое помещение, где четыре душа. Но они маленькие и один не работает. В камере только толчок и раковина. Вода течёт нормально и хорошо регулируется. Сейчас прокручу немного назад и расскажу про заезд в Вальдеморо, а то я начал с кормёжки и много пропустил.

Забрали меня из Эстремеры так неудачно, что я не смог ни с кем попрощаться. Но мне огромно повезло, что меня не шмонали. Вообще, хотя и народу немного было: трое мужиков и одна баба. Этих вытряхнули так, что я начал побаиваться, если начнут, то это на пару часов. Я в боксике сидел тихо и, когда конвой уже начал: «Rápido!» (быстро, исп.), только тогда и вышел к моим вещам, они стояли в коридоре. Крендель, который там работает (зэк), начал обыскивать мой багаж, почему-то на меня посмотрел так весело и сказал: «Muy listo» (очень хитрый, исп.). Я ему в ответ: «Си, сеньор!» (да, господин! исп.) Он наклеил бумажку, куда я еду и на этом мы расстались. Уже в Вальдеморо многие удивлялись, что у меня с собой телевизор и я ухитрился его провезти, чтобы не начали требовать деньги за перевозку. А то слышал — точно не знаю, только слышал — могут сдирать 36 евриков. Мы были только втроём и нас довезли до Вальдеморо на маленьком микроавтобусе, а та баба там осталась. Правда не знаю, куда она свои вещи загрузила и как. Потому что это была картина что надо. Чёрный мешок — три четверти моего роста (представляешь!) полный и круглый стоял посреди коридора. Менты смеялись, что это пол-автобуса. А когда она сверху спускалась, у неё было маленьких сумок штук десять. Я сам видел.