Страница 5 из 22
Он размахнулся для тумака, но я, хоть и офигевший, подсел под руку, и она просвистела над головой. Но он второй рукой припечатал по лбу, и мне, сидящему, увернуться не удалось. Падаю на кровать в полном шоке. Отец, видимо, удовлетворённый победой, выходит из комнаты. Это я тут так долго не проживу. Толяну, поди, все мозги вышиб, вот он и учится плохо. И как он сказал про меня? Иждивенец? Ахренеть. Нет, надо сваливать в техан после восьмого, в другой город, иначе или он меня зашибет или я его. А я, дурак, ещё думал над десятилеткой. Тут бы пару месяцев дожить. Затопил баню, потом подоил корову, оказывается, я это дело любил, а так-то бабка сама могла. Но дойка меня реально успокоила. Уснул быстро и проснулся рано, как думаете от чего? Да, правильно! Петух кукарекал. Я уже и забыл, каково это, когда просыпаешься утром, и ничего не болит, а член стоит — Верка, зараза, приснилась. Бодро вскочил, начал разминаться, а тело деревянное, сила есть, а растяжки нет. Начал тянуться, не заметил, как заглянул отец.
— Ты точно головой ударился, — гоготнул он, видя мои потуги на ниве физкультуры.
— Не бился я, ты вот дал по лбу, я и поумнел сразу, — подколол его я.
— Ладно, выпил чуток, а ты хамишь, ничего с тобой не будет, на вот два рубля на обед, — он, не заметив издёвки, протянул два железных кругляша, оба с Лениным. — Меня вон отец знаешь, как бил?
Деньги я взял, так как из мелочи я у себя нашёл копеек сорок всего по карманам, надо поискать заначку потом, не может не быть. Может копилка какая есть? Не спеша оделся, позавтракал стаканом молока и пирожками, бабуля ещё два завернула с собой, и, взяв сменку, иду в школу. Портфель у меня старый, но ещё годный. Рано, конечно, идти, гадский петушара, поднял меня ни свет, ни заря. Всё вокруг уже начинает цвести, глаз радуется. Прохладный ветерок обдувает мою коротко стриженную голову. Мода тут такая. Вот и школа, двухэтажное п-образное серое здание с лозунгом ко дню победы над входной дверью. Всё вокруг и знакомо и нет, предвкушаю встречу с однокашниками. Раздевалка с кучей обуви и одежды в углу. Забытые вещи, каждый день что-нибудь да забывают, а некоторые хранятся с зимы, как варежки на резинке в углу на крючке. А вообще раздевалка пустая — я один из первых пришёл. Снимаю курточку, надеваю кеды и иду на второй этаж в класс математики. Там открыто и пусто, сажусь, как всегда в своей прошлой жизни, на первую парту, зрение было слабое, а очки не любил, но вспоминаю, что Толян сидит не тут и пересаживаюсь на последнею. От нечего делать читаю геометрию Погорелова шестой-десятый классы, неожиданно понимаю, что я забыл формулу соотношения геометрических функций и тому подобное. Да я даже дискриминант забыл, как вычисляют. Быстренько повторяю. За время после школы и института я многое забыл, чем не пользовался, у меня, оказывается, ещё и логарифмическая линейка в портфеле есть. Постепенно всё в голове встаёт на свои места, читаю чуть ли не по диагонали уже, всё давным-давно понятно было, а сейчас, после повторения, могу этими знаниями пользоваться. За листанием учебников меня и застала математичка Вера Николаевна, пришедшая на контрольную раньше всех, ну, кроме меня.
— Что, Анатолий, картинки рассматриваешь? Готов к контрольной? — пахнула на меня духами молодая ещё женщина, заглядывая в мой учебник.
— «Математику уже затем учить надо, что она ум в порядок приводит», — процитировал я слова Ломоносова, чем до крайности удивил эту тридцатилетнюю девушку.
—Ну-ну, — только и сказала она, поймав мой взгляд на своем втором размере, и ещё больше смутилась.
Насколько я помню, она так и не вышла замуж, но к моменту переноса ещё была жива и прекрасно себя чувствовала. «А она ничего так», — решил я. С талией и длинными волосами, которые в данный момент были собраны в пучок, она смотрелась неплохо, дело портили разве что блеклые серые цвета блузки.
«Ей бы прозрачную блузку одеть, да и юбку покороче» — подумал и, мотнув головой, сбросил виденье голой Веры в голове.
Вера Николаевна раскладывала листки по партам и, уже оправившись от удивления, строгим голосом сказала:
— Пользоваться на контрольной ничем нельзя, кроме ручки, линейки и логарифмической линейки.
— Не знаю я, как ей пользоваться, — ответил я, разглядывая давно забытый девайс.
— Было бы странно, если бы знал, — засмеялась математичка.
— Ниче, цыплят по восемь считают! — шучу и прячу линейку в портфель.
— Ой, Штыба, ты сегодня в ударе! Плюс один балл тебе на контрольной, развеселил, — улыбалась учительница.
— Боюсь, не разрешат Вам шесть поставить! — тоже улыбаюсь ей.
— Ничего, можно и три раза по два, тоже шесть в итоге, — предлагает математичка.
— Тогда хотя бы два раза по три! — не соглашаюсь я.