Страница 7 из 42
Сигарета обожгла пальцы. Вздрогнув, Чуб выронил её; но тотчас поднял, бережно зажал между двух сложенных наподобие пинцета спичек и сделал ещё несколько аккуратных затяжек. Потом стало печь губы, и он с сожалением выбросил крохотный окурок.
«Меня хотят загнать в тупик, в западню, в безвылазную яму, – подумалось со справедливой вибрацией в душе. – Надо прогнать дурную бабу сейчас же, чтобы вздохнуть с облегчением. Ох, в недобрый час я с нею встретился. Вокруг чересчур много гнилых обстоятельств, которые осложняют мои дела… Хоть про всякий случай ума не напасёшься, но где такое видано, чтобы за человека чужой волей решали подобные вещи? Это невозможно! Даже если меня поймали на неосторожном слове в слабую минуту – и что же? Я ведь не раб им всем. Я человек свободный, ничем не скованный, потому никто не может меня прикрепить к этой Машке бессогласно. Ишь, фря, вырядилась в халатик распашонистый: соблазн устраивает. Ловко взялась за дело, нечего сказать. А подставишь ей шею – так насядет, ясный пень. Нет, нельзя подставлять, совершенно нельзя. Выгоню эту хваткую прилипалу, чтобы соответствовала действительности и не пыталась вышибить меня из колеи! Пусть возвертается к родителям или куда ей надо ещё! Пусть разыскивает себе другого жениха, поспособнее насчёт семейного интереса!»
Впрочем, возмущённого запала хватило ненадолго. Миновало полминуты или менее того, и вся решимость слетела с Чуба, как при порывистом ветре слетает шляпа с головы праздного незадачника, гуляющего в открытом поле. Ведь отец скорей его самого попрёт со двора – вон как он раздраконился, на работу чуть не взашей гонит, козёл! А что ему скажешь? Ничего.
Отринув притягательные по своей простоте мечты о лёгком освобождении, Чуб рассудил:
– Я не должен показывать ей свои чувства и понятия. Никому не должен, пока сам не определюсь, как действовать. А что? По-моему, это нормально, когда мужики и бабы, и дети, и родители стараются не обнаруживать друг перед дружкой натуральные чувства, так безобиднее. А может, большинство людей вообще не испытывает ничего особенного, это тоже нормально. Другое дело, если человек как следует выпьет водки. Вот тогда у него обязательно появляются и чувства, и понятия, и ещё много разного такого, о чём он раньше даже представить не мог. Иной раз столько всего появляется, хоть святых выноси, и тогда он валяет напропалую что бог на душу положит. Эх, мне бы сейчас водки или пива, или ещё чего-нибудь…
С этими словами он поднял руки, посмотрел на свои ладони недоумевающим взглядом, будто они, перестав принадлежать ему, перешли в собственность неустановленной чужой личности, и медленно закрыл ими лицо. После чего принялся монотонно раскачиваться на месте, не зная верного способа, который помог бы ему восстановить связь с прежней беззаботной реальностью, и заменяя эту связь пустыми механическими движениями – хотя от них не возникало сколько-нибудь внятного результата, лишь повышенное ощущение подлинности собственного тела вкупе с угнездившимся в нём противно сосущим похмельем.
Понимать себя бесправным жителем в родительской хате было тоскливо.
Снова безнамеренным взрывным промельком вспомнился образ нежелательной Машки-Марии.
– Прочехвостить бы её! – восклицательно бормотнул себе под нос Чуб. – А потом распушить и отжучить как сидорову козу!
Однако это тоже ничего не решило бы в практическом отношении. И он, конечно, понимал ничтожность своего порыва. Прогнать, прочехвостить, отжучить, всякоразные слова и чувства – чепуха, которая колобродит внутри его головы просто так, бездейственно и слабодостаточно. И ничего, кроме этой чепухи, не сыскать без сторонней помощи или хотя бы подсказки.
Но помощи не было, в том-то и вся штука. И подсказки тоже ниоткуда не предполагалось. Чуб словно стоял в лесу на краю поляны, которую надо перебежать, однако боязно и нет ни сил, ни охоты, а больше-то всё равно никак, ведь не вырастут же у него одноразовые крылья, чтобы преодолеть открытое пространство.
Как дальше существовать? Чем руководствоваться хотя бы в обозримом приближении?
Обширное полотно грядущего до сих пор представлялось Чубу умозрительным построением, имеющим под собой довольно слабую почву. А теперь получалось, что он тешил себя ленивым обманом, не желая напряжения сил – однако жизнь взяла своё и заставляет срочным образом начать её раскройку в более конкретных рисунках, удобопонятных не только для Чуба, но также для отца и матери, с их форменным идиотизмом и разными требованиями воспитательного характера.
Взмокший от неприятных раздумий, он перестал раскачиваться и отнял руки от лица. Через мгновение, словно живой символ постороннего случая, из воздуха вывалилась ему на колено божья коровка. Несколько секунд Чуб, не тратясь на мысли, прислушивался кожей к тому, как непредвиденное существо ползало, щекотно перебирая лапками волоски на его ноге. Потом заметил риторическим голосом – со стороны это выглядело, словно человек с расстроенным мозгом обращается к собственной тени:
– Безглуздая насекомая. Могу ведь тебя прихлопнуть от нехрен делать – и какой тогда будет смысл в твоей жизни? Летаешь-летаешь, а толку? Останется мокрое место – вот и вся оконцовка. Довольная тогда будешь, дурья башка?
Однако несмотря на сказанное, Чуб не стал уничтожать хлипкую тварь. Просто несильным щелчком пальцев отправил её обратно в атмосферное пространство. Малость не долетев до земли, божья коровка расправила крылья и взмыла ввысь. Улетела в недостаточное утро по своим дальнейшим неразличимым интересам.
– Сам ты придурок рода человеческого! Хоть бы руки помыл от своего табачища, прежде чем раздавать щелбаны направо-налево. Ничего, рано или поздно тебя жизнь тоже приласкает от души – ни от кого тогда не дождёшься жалости, даже не надейся! – такое, вероятно, могла бы сказать она, удаляясь прочь. Или нечто в подобном роде. Если б имела в запасе звуки, из которых складывают слова и предложения, доступные человеческому слуху. Однако сколько-нибудь удовлетворительных звуков божьей коровке взять было неоткуда, потому её настроение оказалось невыговоренным, и Чубу оставалось лишь догадываться о нём.
Впрочем, долго догадываться он не собирался. Мало ли что можно обнаружить на дне чужой души, пусть даже и насекомой: вдруг ненароком сквозь колебания воздуха доковырнёшься до такого, что потом не оберёшься страхов или ещё каких-нибудь моральных затруднений? Нет, не требовалось этого Чубу; ему доставало и собственных проблем, поважнее воображаемых неуслышанностей и божьекоровочных обид. Потому, не в силах надолго забыть о требовавшем разрешения текущем моменте, он поднялся с крыльца, сказав себе:
– Не затормаживайся, опустив лапки, ты же не тля бесхребетная, а самосознательная личность. Или как?
И не замедлил ответить на эту реплику, будто гляделся в быстрое мимовольное зеркало:
– Так и есть. Личность, и это не является ни для кого сюрпризом. Фактический человек, а не формальность какая-нибудь. Только проку-то в своём образе всё равно не вижу, вот что огорчительно.
После этого во дворе стало так тихо, как бывает только в доме, где стоит гроб с покойником.
***
Слабоохотливым шагом Чуб воротился в скудную домашнюю прохладу. Непродолжительное время послонялся вокруг стола, натыкаясь на обшарпанные стулья и мимоходом слушая попытки нелицеприятных мелодий, которые выскрипывали половые доски. Потом взял с тарелки ещё один огурец и съел его, жадно упитываясь солёной мякотью и размышляя о неясной пока дальнейшей своей судьбе. Радостей в ней – по крайней мере сквозь объектив текущего момента – углядеть не получалось при всём старании. Поскольку скудные средства закончились. Даже на курево, и то придётся стрелять у родителей.
На работу-то он устроится, пойдёт на уступку скудосочной реальности – не сегодня, так через несколько дней. Или через неделю. Попросится, например, в бригаду к куму Фёдору, тот звал его ещё перед армией. Хотя вкалывают мужики у Фёдора будь здоров, копеечка в бригаде нелёгкая. Так себе перспектива, не ахти, если разобраться по-честному. Но где заработок достаётся простому человеку без капитального приложения рук? Да нигде! Можно податься на консервный завод, там обычно требуются рабочие. Или на стройку. Впрочем, нет: грязь, мусор, регулярная переноска тяжестей и прорабские матерные указания – это не для Чуба… Ладно, о профессиональном обустройстве ещё найдётся время помыслить, авось что-нибудь путное накумекается при свете следующего дня. Или немного позже. В любом случае нет резона суетиться. Оно, конечно, в каждой работе мало радости, а всё же лучше, когда есть возможность выбирать без спешки и перехлёстов… Но эта хитрованка Мария! Надо же так умудриться обвести человека вокруг пальца, единым махом записав его в женихи! Ишь, проскользнула змейкой, втёрлась в дом по-тихому! Подсекла врасплох, точно глупого карася удочкой!