Ноль эмоций

Эффект от моих слов был подобен моему тихому «ба-бах» в камере, только следователь и его коллеги не завизжали, а молча уставились на меня.

— Ты чего молчала-то об этом? — зловещим шепотом спросил Клочков, как-то нехорошо оскалившись.

— Вы не спрашивали, — невозмутимо ответила я, — к тому же это были не те типы, а по-моему, совершенно левые, случайные, люди. Кажется, инкассаторы.

— Случайные? — страшным шепотом переспросил Клочков, и я увидела, как на лицо его покраснело, а на виске вздулись изогнутые вены.

— Да, — с нажимом подтвердила я, тоже слегка подавшись вперед, уставившись в покрасневшее лицо следователя, — уверена, что случайные. Они нас там не ждали, они приехали, когда мы были уже на месте, точно зная, что там никого не может быть, в этой глуши. Они спокойно сгружали свои баулы. Но потом Костя привлек их внимание, и они его расстреляли из автомата. А потом уехали.

Я откинулась обратно на спинку жесткого стула и уставилась в свое взъерошенное отражение в огромном зеркальном окне, гадая, смотрит на меня сейчас оттуда кто-нибудь или все заинтересованные лица находятся тут: Клочков навис над столом со своими бумажками, его помощник прислонился к стене, сложив руки на груди, а мой адвокат Светлана Алексеевна молча сверлила своими проницательными глазами за толстыми линзами очков следователя и всю его братию.

В допросной установилась гнетущая тишина.

— А что было потом? — очень тихо спросил Клочков, глядя на меня исподлобья своими бесцветными глазами.

— Я вытащила Костю из погреба, где его расстреляли. Он был ранен. Мы ушли оттуда к озеру. Это примерно в двадцати километрах от деревни. Потом, примерно дней через пять-шесть, мы услышали выстрелы. Одиночные и автоматные очереди. Потом еще через какое-то время ветер донес до нас запах пожара. Косте было уже получше, и мы решили сходить туда, посмотреть. Пришли — а там пожар. Та деревня сгорела.

— Вы заглядывали внутрь?

— Да, вечером, когда огонь угас, мы сходили, посмотрели.

— И что? — нетерпеливо спросил Клочков.

— Никого живых мы там не увидели…

— А мертвых?

— Два обгорелых трупа в том доме, где в Костю стреляли. И пистолет там рядом с одним валялся. Мы ничего не трогали, ушли сразу.

— Виталий Аркадьевич… — подал голос молодой помощник Клочкова.

Клочком молча обернулся в его сторону.

— Я пошлю…

— Мухой! Пулей! — сквозь зубы рявкнул Клочков.

— Виталий Аркадьевич, — теперь к нему обращалась адвокат.

Он перевел на нее злобный взгляд, но ее это не смутило, и она как ни в чем не бывало достала из своей папки какой-то листок, аккуратно положила перед ним на стол.

— Моя клиентка активно сотрудничает со следствием, я прошу вас, если вы закончили сегодняшний допрос, выписать ей пропуск на выход. Вот постановление о ее освобождении из предварительного заключения под подписку о невыезде. Она обещает соблюдать условия и являться по первому требованию на допросы или беседы в качестве свидетеля. Я буду ходатайствовать о снятии с нее обвинений. Она жертва, а не преступница.

Я не верила своим ушам.

Следователь ознакомился с бумажкой, молча кивнул и поставил подпись на протянутом адвокатом пропуске.

— Завтра прошу явиться, продолжим допрос.

Я кивнула и встала, все еще не веря, что могу быть свободна. Адвокат улыбнулась мне одними губами:

— Пойдемте, Евгения, я вас провожу.

Такси довезло меня, замерзшую, до дома. Я открыла дверь своими ключами, которые мне вернули при выходе из здания Следственного Комитета. Руки мои тряслись, не то от промозглого холода, не то от слабости. Я разулась, прошла, не включая свет, до своей спальни, к которой я так и не привыкла и так и не научилась считать ее своим «гнездом», не раздеваясь, упала на кровать и отключилась.

Следующие несколько дней я провела как в тумане. Я шаталась по квартире, не в состоянии найти в своей голове ни единой годной мысли. Долго раздумывала, но решила, что нет другого выхода, взяла немного Костиных денег из его рюкзака и сходила в магазин за продуктами. Сварила себе пачку пельменей и, не чувствуя их вкуса, съела.

На очередном допросе у Клочкова я узнала, что эксперты-криминалисты нашли сгоревшую деревню. Все, как я говорила: два обгоревших трупа, пистолет, стреляные гильзы, в том числе автоматные. Точно установили, что имел место поджог.

В погребе нашли следы засохшей Костиной крови.

Следы автомобильных шин за это время успело смыть дождями.

Через несколько дней Клочков получил результаты экспертизы. Было установлено, что из пистолета, найденного рядом с обгоревшими останками, был застрелен доктор Левин. Личности погибших установить пока не удалось. Сами они, как выяснилось, были убиты из автомата, гильзы которого были найдены там же.

Подозревали двух инкассаторов, объявленных в розыск за то, что ограбили и угнали инкассаторский броневик с крупной суммой денег, ранив при этом своего же товарища.

Клочков показывал мне фотографии, но я признала, что не смогла бы их опознать, так как видела их только издалека.

Я возвращалась после допросов домой и погружалась в атмосферу мрачной заброшенности, чувствуя себя бесполезной и бесцельной пустышкой, ни на что не годной и лишенной каких бы то ни было желаний.

Еще неделя пролетела впустую.

Потом по телевидению прошла сенсационная информация о том, что нечистых на руку инкассаторов взяли тепленькими, чуть ли не в подштанниках, в какой-то глухой деревне, вычислив по сигналу мобильного телефона. Я сразу вспомнила, как Костя настойчиво не желал иметь дело ни с какими мобильниками, даже со старыми, кнопочными, не оснащенными GPS. Похищенные деньги отыскались, но не полностью. Не хватало пятнадцати миллионов.

Теперь у меня было одно желание — сделать все возможное и даже невозможное, чтобы Костю тоже освободили, и кажется, начал вырисовываться план по его осуществлению. Я боялась сглазить, но мне начало казаться, что план «Z» работает.

Глава 18

казалось даже для эмоций

не оставалось больше сил

но ты пришёл и добрым словом

взбесил

Идей не было решительно никаких. Я не знала, как идут дела у Кости, а спросить об этом у Клочкова не было случая. Несколько раз я дожидалась, когда он выйдет из здания Следственного Комитета, стоя снаружи, за решетчатой оградой, и следила за тем, как он садится в свой автомобиль. Можно было, конечно, просто позвонить ему на мобильник, он снабдил меня своей визиткой. Но я так и не удосужилась купить себе собственный сотовый телефон, считая, что звонить мне некому, а те, кому вдруг понадоблюсь я, меня и так найдут.

Затянувшееся бабье лето сменилось такими промозглыми серыми дождливыми днями с их свинцово нависающими над самой головой тучами, запахами листвы, мокнущей на тротуарах причудливой мозаикой, которые наиболее соответствовали моему душевному состоянию: ни единого светлого лучика, ни проблеска надежды на удачный исход Костиного дела.

Найдя у себя в шкафу подходящую куртку и осенние сапоги, я часами бродила под дождем, как брошенное животное, по парку возле своего дома, потом незаметно для себя выбиралась в более оживленную часть города и неизменно оказывалась неподалеку от СИЗО.

Торчать дома в пустой, полузаброшенной квартире, которая с моим появлением нисколько не приобрела более обжитой вид, было тягостно. Лежа животом на подоконнике, упершись лбом в грязное холодное стекло, глядя на плавающие в лужах пока еще яркие кленовые листья, я подумала было, не начать ли искать себе работу. Правда, я понятия не имела, какое у меня образование, и помню ли я хоть что-то из того, чему меня где-то когда-то учили. Надо бы найти свои бумаги…

За этими раздумьями застал меня звонок в дверь, от которого я буквально подскочила на месте.