Университет языков

До начала концерта оставалось около часа, все разбрелись по залам. Ниа присела на стоящий в углу диванчик.

— Тебе здесь не нравится? — спросил Солус.

— Нравится, конечно. Просто я больше люблю маленькие города, а здесь… всё такое огромное. И потом…

Что «потом», Солус спросить не успел, потому что к ним подошёл Олеум Нафта в сопровождении своего нового начальника службы безопасности.

— А я везде вас ищу, — произнёс он с немного напряжённой улыбкой. — Профессор Вирго, профессор Альгеди. Наверное, я должен называть вас теперь «господин ректор»? Профессор Рубер сообщила мне радостную новость, примите мои поздравления.

— Благодарю. Прежнего обращения вполне достаточно… вне стен университета, — с холодной вежливостью ответил Солус.

— Я это запомню, — он слегка наклонил голову. — А теперь, если позволите, я ненадолго украду вашу спутницу?

Солус нахмурился.

— Я скоро вернусь, — сказала Ниа и пошла за президентом.

— Где девочка? — тихо спросил Олеум.

— Она с Байри. Мальчик-скрипач. Я вам говорила.

— Да, помню. Найдите её и приведите сюда, — он показал на одну из комнат.

— Хорошо, — вздохнула Ниа.

Рои действительно была в гримёрной у Байри. Ниа попросила девочку пойти с ней.

— Там тебя ждёт один человек, — сказала она, остановившись около одной из комнат.

Девочка вопросительно посмотрела на Ниа.

Ниа покачала головой:

— Нет, я не могу пойти с тобой.

Рои толкнула дверь и вошла.

В комнате стоял мужчина средних лет. Дорогой смокинг ещё больше подчёркивал странную асимметрию его лица, даже глаза — один в обрамлении тёмных ресниц, другой — как у пупсов, которых продают в газетных киосках, — казалось, выражали совершенно разные чувства. Удивление, боль, радость, страх.

— Здравствуй, — сказал мужчина.

— Здравствуйте, — Рои приложила руку к груди и наклонила голову.

— Я не понимаю твоего языка, поэтому пиши, пожалуйста, здесь, — он протянул ей блокнот и ручку.

— Здравствуйте, — написала Рои.

— Ты знаешь, кто я? — спросил он.

— Олеум Нафта.

И нарисовала в воздухе прямоугольник и две антенки.

Он кивком указал на бумагу.

— Я видела вас по телевизору, — написала девочка.

— Тебя зовут Рои, да?

Она кивнула.

— Рои, ты знаешь, кто твои родители?

Девочка отрицательно покачала головой.

— Хочешь, я расскажу тебе о них?

Рои замерла, а потом кивнула.

— Твою мать звали Верна Унди. Она жила в Плейоне, это маленький городок в Садальбари. Ты знаешь, где находится Садальбари?

Рои пыталась вспомнить страницу из атласа, но потом покачала головой.

Олеум взял блокнот и быстро нарисовал карту.

— Примерно вот здесь. Твоя мама была доброй и красивой. Когда ты родилась, она назвала тебя Лаэти. На садальбарийском это означает «радость». Рои — это ненастоящее твоё имя.

— Где моя мама? — написала Рои.

— Она умерла. Она хотела для тебя лучшей жизни, чем способна была дать, поэтому оставила тебя другим людям.

— Вы мой отец?

— Да, — произнося это, он так и не смог посмотреть ей в глаза. — Я не знал, где ты. Я думал, ты умерла. И только несколько недель назад… Послушай…

— Почему умерла моя мама?

— Она сама решила умереть. В конце жизни она много пила, все деньги, которые я давал, она тратила на вино… Тебе сложно сейчас это понять.

— Я попробую.

— Хорошо. В то время я был членом парламента. Человек, который был тогда президентом Албалии, проводил политику, которая угрожала благу страны, а я хотел, чтобы моя родина была сильной и процветающей! Для этого мне нужно было самому стать президентом. Но кандидат в президенты не должен иметь женщин и детей из таких стран, как Садальбари. Если бы об этом узнали, я никогда не стал бы президентом и не помог бы своему государству… Я не оставил твою маму! Я дал ей денег, я обещал приезжать к ней. Если бы она подождала… Если бы она подождала, ничего этого не случилось.

Рои тихо сидела на стуле, положив руки на колени.

— Я понимаю, тебе жаль её. Поверь, мне тоже! И ещё больше, чем тебе, ведь я помню её! Но, Лаэти, я… я тоже люблю тебя. И я хочу, чтобы ты была со мной. Я дам тебе всё, что у меня есть. Твоё детство было тяжёлым, я сам знаю, что такое жизнь в бедной семье. Но теперь всё изменится, я всё изменю! Я очень хочу, чтобы ты была счастлива… Лаэти?

Рои тихо сидела на стуле.

— Наверное, тебе нужно время, чтобы осмыслить всё это. Мы ещё поговорим. Скоро начнётся концерт. Ты больше ничего не хочешь мне сказать?

Девочка смотрела на свои руки.

— Ну, тогда потом. А сейчас иди.

Рои встала и пошла к двери. Олеум Нафта проводил её своими странными глазами, в которых остались теперь боль, страх. И ещё стыд.

Девочка потерянно стояла в коридоре, пока к ней не подбежала Ниа. Проходящие мимо люди восхищённо разглядывали убранство здания. «Вот это да! Как ты думаешь, сколько стоит такая громада?» — спросил кто-то.

Рои сжала руку Ниа. Теперь она знала, сколько стоило всё это. Жизнь её мамы. Это неправда, что она не помнила свою маму. Да, она не смогла бы показать на карте Садальбари и никаких воспоминаний о времени, проведённом там, у неё не осталось. Но маму она помнила все одиннадцать лет своей жизни. В её воображении мама была высокой и красивой, с длинными волнистыми волосами. Она умела шить удивительные платья и ещё, наверное, любила танцевать. Когда мама танцевала, всё замирало — кружились только длинные волнистые волосы и шёлковая юбка-солнышко. Почему-то ей казалось, что у мамы непременно должна быть юбка-солнышко… Сегодня эта придуманная мама умерла. Вместо неё появилась бледная измученная женщина, разрывающаяся между детской кроваткой и бутылкой.

Раздался звонок.

Люди потянулись в зал. Они тоже пошли.

Их четыре места были на первом ряду. Через несколько кресел сидел Олеум Нафта. Халди смотрел на него ненавидящим взглядом. Поднялся занавес и на сцену вышел Сонар Ферри. Халди забыл о президенте и изумлённо уставился на музыканта. Сказав несколько слов, он поднял смычок.

Ни Рои, ни её отец, погружённые в себя, ни Халди, плохо знавший албалийский, не расслышали сказанного Сонаром Ферри, но все они поняли, о чём говорили звуки скрипки. Это была мелодия о мечтах, живущих рядом с людьми. Рядом со слабым живёт мечта о силе, рядом с бедным — мечта о богатстве, рядом с бездомным живёт сотканный из воздуха замок. Рядом с сиротой — держащие за руку родители, рядом с одиноким — все, кто когда-то был с ним, рядом с умирающим — жизнь, которую он мог бы прожить. Все эти мечты реальны, порой они становятся реальнее, чем сами люди… И скрипка в руках музыканта оплакивала эти мечты и этих людей. Тех, кто никогда не встретился со своей мечтой, и тех, кто встретился.

Халди, наклонившись вперёд, пристально смотрел на Сонара Ферри.

Нет, это не просто мелодия о мечтах — это мелодия о горьких мечтах. И горечь мечты тем сильнее, чем больше цветов ты сломал, пока шёл к ней. Ведь каждый цветок — это может быть чья-то мечта, чья-то жизнь.

Скрипка замолчала, несколько минут стояла тишина, а потом всё заполнили аплодисменты.

Старый музыкант играл и играл, а потом взял микрофон и сказал:

— Сейчас на эту сцену выйдет мой ученик Байри Нэрви из Форамении. Чтобы поступить в школу в Албалии, ему пришлось выучить албалийский язык. И для меня большая честь, что сегодня в этом зале присутствуют ректор, преподаватели и студенты Университета языков. Байри исполнит композицию, которую написал сам. Она называется «Мавэн адарина». В переводе с языка Аин это означает «Сон птицы».

Сонар Ферри скрылся за кулисы, а на сцену вышел Байри. Он немного испуганно смотрел на огромный зал, потом потянулся к микрофону.

— Я написал «Сон птицы» для Рои Викту, она тоже сейчас здесь. Но сегодня я хотел бы исполнить эту мелодию в память о тех людях, которых сейчас нет с нами.

И его скрипка заплакала голосом немой девочки.