Страница 4 из 8
В схожих терминах Гурджиев рассказывает о том, как он играл с взаимозаменяемостью объективных и субъективных феноменов: «В то время важным моментом для моего осознания было не конкретное отношение одного космоса к другому, а то, что теперь я напрямую воспринимал взаимосвязанность Вселенной и, более того, что все эти формы взаимосвязаны только потому, что были чем-то одним и тем же, многократно повторенным для создания иллюзии сложности».
Из сравнения двух этих описаний (оба они слишком длинны, чтобы цитировать их полностью) следует, что и Гурджиев, и Уорд получили отчетливое переживание того, что сознание – это не физическое состояние, в противоположность сну или бессознательности, которые являют собой простое отражение осознанности тела, – но самообеспечиваемая сущность, Вселенная в себе. Сознание не является побочным продуктом жизнедеятельности тела, как тепло – побочный продукт огня. Каким-то образом оно ведет свое собственное, независимое существование.
Это так же трудно уразуметь, как и идею бесконечности. Но один вывод ясен: если сознание не есть побочный продукт тела, то его взаимодействие с телом должно быть аналогично взаимодействию зеркала и падающего на него света. Мы можем рассматривать человечество как миллионы фрагментов разбитого зеркала. Но свет существует сам по себе. Это опять же показывает ошибочность нашего, по сути, шовинистического представления о себе как о единственной высокоорганизованной форме жизни во Вселенной – или, по крайней мере, в Солнечной системе. Вопрос не в том, есть ли разумные существа в других мирах – они ведь тоже будут лишь осколками зеркала. Важно то, что отражается в зеркале: сознание, разум, выходящий за пределы всего того, что мы обычно переживаем.
Посудите сами: коль скоро мы принимаем этот взгляд на Вселенную – по крайней мере, как логическую возможность, – то мы принимаем и утверждение, которое стало отправной точкой этой книги. С естественной человеческой точки зрения, Махатмы мадам Блаватской – чистый вымысел, и было бы полнейшим легковерием принять идею высших существ или высших форм знания без практического подтверждения. Но если Гурджиев и Уорд – и сотни других мистиков – говорят правду, тогда «естественная точка зрения» оказывается чем-то вроде частной, ограниченной позиции. Фактически, более логичным было бы ожидать, что Вселенная населена высшими существами, высшими формами разума, к намерениям которых мы из-за нашей ограниченности невосприимчивы. Можно предположить, что если некоторые из мистиков были удачливее Уорда в понимании точного значения «интеллектуальной сферы» высшего сознания, то они могли попытаться выразить это словами или в символах, чтобы передать их другим исследователям сознания. И это снова возвращает нас к утверждениям Гурджиева. К примеру, во «Встречах с замечательными людьми» он рассказывает о посещении монастыря в Туркестане, где видел необычный прибор, предназначенный для обучения жриц позам священных танцев: на треножнике стояла колонна, из которой выступало семь рук, каждая с семью сочленениями. По словам Гурджиева, танцы выражали Закон Трех и Закон Семи. Ритуальные танцы, основанные на этих законах, стали важной частью гурджиевского «метода».
Необходимо также отметить, что данную книгу не следует ставить на одну полку с томами, посвященными НЛО, спиритизму или оккультным явлениям. Я не хочу отрицать значение подобных работ, укажу лишь, что они движутся в направлении от частного к общему, от наблюдений и «озарений» – к теориям о «невидимом» или неизвестном. Эта книга начинается с диаметрально противоположной позиции. Автор доказывает, как и Дэвид Фостер, что жизнь на Земле не могла возникнуть в результате механической эволюции. Существуют данные, говорится в ней, что «порядок» возрастает, а это предполагает разумное руководство или «вмешательство». Одну из наиболее замечательных и последовательных попыток выработать основанную на этом предположении космологию вы найдете в обширном труде Дж. Г. Беннетта «Драматическая Вселенная»[12], который можно считать отправной точкой доказательной базы нашего автора. Безусловно, Беннетт идет дальше Дэвида Фостера: последний лишь доказывает, что, с точки зрения кибернетика, эволюция предполагает некое разумное вмешательство. Беннетт же решается назвать этих агентов разумного вмешательства «демиургами», говоря о них как об «инструментах вселенской индивидуальности, посредством которых в рамках естественных законов оказывалось содействие и осуществлялось управление эволюционным процессом земной жизни». В другом месте он называет их «классом космических сущностей, ответственных за поддержание вселенского порядка…»
Отталкиваясь от этой основы, Эрнст Скотт отважно путешествует в завораживающем царстве исторических догадок. Его метод образен и недогматичен. В сущности, он спрашивает: предположим, теория «вмешательства» в историю верна – где тогда в истории последних двух тысячелетий могли бы мы найти свидетельства этого вмешательства? А за этим следует эрудированный и аргументированный экскурс в историю культуры, с уникальными ссылками на Каббалу и суфийскую традицию. Я прочел рукопись этой книги сразу после «Войны и цивилизации» Арнольда Тойнби[13] и нашел, что их воздействие на меня во многом схоже. Профессор Тревор Ропер однажды назвал Тойнби «читателем чайных листьев», и можно утверждать, что его «Изучение истории»[14] – скорее великолепный образец образных рассуждений, нежели опыт исторического исследования. Но меня его видение не только потрясает и воодушевляет – оно оживляет историю, как некогда, когда я был ребенком, для меня оживил доисторическую эпоху «Затерянный мир» Конан Дойла[15]. И здесь, читая о короле Артуре, о секретах алхимии, о масонах или ассасинах, я вряд ли мучился вопросом: «Верно ли это с исторической точки зрения?» Я просто наслаждался смелым размахом рассуждений автора, как до сих пор наслаждаюсь двойным мороженым на ярмарке. Тем не менее, уже потом, оглядываясь назад, я обнаружил, что лишь в редких случаях я был расположен оспаривать его умозаключения, да и то по поводу частных моментов.
Сейчас, прочитав книгу дважды, я так и не знаю, являюсь ли я «убежденным». Знаю только, что считаю ее неотразимым интеллектуальным приключением, которое настолько же выше обычных образцов оккультно-спекулятивной литературы, насколько «Мученичество человека» Уинвуда Рида[16] выше обычного школьного учебника истории. Если бы автор родился на свет несколько веков назад, гореть бы ему на костре как еретику. Но его реальным преступлением было бы не выражение еретических и опасных идей, а то, что он выражает их так ярко и убедительно.
Глава первая
Скрытая традиция
Комета пересекает небо, энергией своего полета взбудораживая землю и умы людей.
Сталкиваются астероиды, разбрасывая свою материю по просторам космоса.
В водах океана тонет континент, а со дна океана встает остров. Пустыня становится новым морем, плодородная земля – пустыней.
Нации, целые расы возникают, угасают и исчезают, оставляя о себе только легенду, отмечающую их место и их уход.
Совершенно случайное, абсолютно произвольное воздействие и столкновение слепых, ничего не значащих сил?
Или же все происходит умышленно и преднамеренно, и за этим стоит причина и смысл, проявляющие себя в масштабах некоего настоящего момента времени и превосходящие все, что только можно себе представить?
До недавней поры в умах людей было мало сомнений относительно ответа. Все происходит согласно намерению. На уровне человеческой жизни намерение может выглядеть благоприятным или враждебным, но на каком-то уровне, на какой-то ступени оно сопряжено с ясной целью.
12
J. G. Be
13
Arnold Toynbee, War and Civilisation, Royal Institute of International Affairs, London, 1950.
14
Arnold Toynbee, Study of History, O.U.P., Oxford, 1935–61.
15
A. Conan Doyle, Lost World, John Murray, London, 1979.
16
W. Winwood Reade, The Martyrdom of Man, Watts, London, 1932.